Линейно-стадиальные теории цивилизаций

Линейно-стадиальные версии теории цивилизаций родились в середине XVIII – середине XIX в. в работах В. Мирабо (старшего), Н. А. Бу-ланже, Вольтера (Ф. М. А. Аруэ), А. Фергюсона, М. Ж. А. Кондорсе, Ф. Гизо, Г. Т. Бокля и др. В 1766 г. была обнародована концепция француза Николя Антуана Буланже (1722–1759), который выделил

Глава 5. Теории цивилизаций

в истории эпохи дикости, варварства, государственности и благо­пристойного поведения, просвещенной монархии и собственно ци­вилизации. В последней он видел триумф и расцвет разума не только в политической, но и в моральной, религиозной и интеллек­туальной сферах. В 1767 г. англичанин Адам Фергюсон (1723– 1816) дал экономическую интерпретацию истории человечества, он связывал дикость с собирательством, варварство – с зарождением скотоводства и земледелия, городов, возникновением частной соб­ственности, а цивилизацию – с развитием разделения труда и пре­одолением социальных противоречий при помощи права. Главным в этих концепциях было определение цели истории и объяснение причин исторических изменений.

При этом главная функция образа цивилизации как антитезы варварству не познавательная, а идентификационная. Этот образ строится на абсолютизации различения. Понятие «цивилизация» является частью дихотомии «варварское – не-варварское» и поэто­му становится логически прозрачным, самоочевидным, вне зави­симости от своего конкретного содержания. Оно выражает универ­сальный идеал данной культуры, воспринимаемый как цель исто­рического процесса. Тем самым история цивилизаций возрождала черты христианской философии истории – финализм и телеоло-гизм. В контексте эпохи Просвещения цивилизация провозглаша­ется символом рациональности (антиномия разум – предрассудки). Движение к цивилизации и рациональности (прогресс) рассматри­вается как главный исторический закон, проявление исторической необходимости. Феномены развития общества выстраивались в хронологическом порядке, в чем виделось высшее проявление принципа историзма. Однако самоочевидность теории в данном случае опирается лишь на нетерпимость того или иного образа «варварства» для человека определенной культуры. Признание ра­ционализма единственной исследовательской перспективой изна­чально задавало результат исследования, делало опровержение теории невозможным.

Самоочевидность идеала цивилизации, ставшего в позитивиз­ме высшим научным идеалом (наука – третья, высшая стадия раз­вития цивилизации), привела к тому, что к середине XIX в. он по­степенно делается нормативным для западной культуры. Макро-исторический образ всеобщей истории как истории цивилизации и прогресса признается единственно значимым в школьном обу-

110 Теория и методология истории

чении, профессиональном историописании и культуре. Понятия теории реифицировались, рассматривались как реальные явления прошлого, а смысловые связки – как причинно-следственные. От­дельные явления прошлого субстанционализировались, представ­лялись как выражающие сущность истории. Язык исторического описания, его концепты и риторические приемы при этом строго от­делялись от смысла описанного, как если бы они не могли влиять на «объективность» научного результата. Эти основополагающие принципы закрепляются в трудах классиков позитивизма фран-цуза Огюста Конта (1798–1857) и англичанина Герберта Спен-сера (1820–1903).

Парадоксом противопоставления цивилизации и варварства яв­ляется то, что самоочевидность концепции здесь порой прямо про­тивоположна ее научной содержательности и исторической глуби­не. Важнейшее место в развитии подобных взглядов занимают процедуры деисторизации феноменов «дикости» и «варварства», десубъективации образа человека иной культуры, превращения его в чистый объект исследования западных ученых и политики куль­туртрегерства или цивилизаторства (распространения западных форм культуры) западных колонизаторов. Наиболее полно эти взгляды выразил великий немецкий философ Георг Гегель (1770– 1831). Предполагалось, что у нецивилизованных народов не может быть подлинной истории. У них нет прошлого, так как они не осоз­нают себя и не фиксируют его. У них нет настоящего, так как это «древние» народы. Они «древние» не потому, что не живут в наше время, а потому что они логически и символически олицетворяют первобытность. У них не может быть и собственного будущего, так как их будущее – цивилизация, западный (инокультурный для них) идеал.

Носитель идеала цивилизации в данном случае приписывает своей культуре роль цели исторического развития. Образы всех других народов при этом упрощаются и подвергаются экзотиза-ции. Характерный недостаток для таких концепций – европоцен­тризм, редукция смысла мировой истории к сближению с запад­ными культурными и общественными идеалами (рационализм, просвещение, ограничение авторитаризма, разделение властей, свобода торговли). Для обоснования этого в исторические музеи помещались только артефакты культур, созданных европейцами и их предшественниками (греками, римлянами, египтянами, вави-

Глава 5. Теории цивилизаций

Ill

лонянами). Культурные достижения большинства народов (осо­бенно колониальных) демонстрировались в этнографических музе­ях, чем доказывалось, что в Африке, Азии и Америке «останови­лось время». Постепенно зона «этнографического» в истории рас­ширялась за счет Востока как отсталой (традиционалистской) анти­тезы Запада, способной лишь на зависимое развитие. Так фактически обосновывалось право европейцев на захват и колони­альную эксплуатацию этих стран.

Результатом введения такого рода методологии в историческое знание первоначально зачастую было не его расширение и углуб­ление, а его сужение, догматизация и схематизация. Надолго, с се­редины XVIII в. и почти до конца XIX в., была свернута деятель­ность по написанию «универсальных историй» человечества, обя­зательной частью которых являлась история современного Восто­ка. Интерес европейцев к культуре Китая, развившийся в XVII–

XVIII вв. и связанный с деятельностью «фигуралистов», наследни­
ков итальянского миссионера Маттео Риччи, резко упал на рубеже

XIX в., когда Адам Фергюсон отказал Китаю в звании цивилиза­
ции. Линейно-стадиальные схемы сделали затруднительным напи­
сание местной истории в неевропейских (прежде всего колониаль­
ных) странах. Франц Фанон (1925–1961), а затем Эдвард Саид
(1935–2003) во второй половине ХХ в. подвергли цивилизацион-
ные представления этого типа глубокой критике. Саид называл та­
кого рода модели имагинативной (воображаемой) историей. Сейчас
в истории идей принято различать представления о цивилизации
(познавательно-ориентированное цивилизационное сознание) и ко-
лониалистскую идеологию и политику цивилизаторства (агрес­
сивное цивилизационное сознание колонизаторов).

Однако надо учитывать, что степень экзотизации иных культур может быть разной. В историческом сознании оппозиция, противо­речие между благом и злом, как правило, релятивизируется, разво­рачиваясь в череду конкретно-исторических феноменов, опреде­ляющих восприятие прошлого. В эту череду могут включаться и локальные цивилизации, которые в данном случае рассматрива­ются как стадии цивилизационного процесса. Подобные линейно-стадиальные и циклические схемы могут быть очень дробными. Например, история цивилизации французского философа Жана Антуана Кондорсе (1743–1794) как история борьбы разума и пред­рассудков включает десять исторических эпох. Они воплощались

112 Теория и методология истории

в истории конкретных стран Древнего Востока, Греции, Рима, За­падной Европы. Подобная дробность видения картины прошлого приводила к тому, что эпохи «дикости» и «варварства» еще в XVIII в. превращаются в стадии цивилизационного процесса (как начальные состояния цивилизации). Немецкий историк цивилиза­ций Юрген Остерхаммель называет такие теории протомодер-низационными и считает их позитивным наследием XVIII в.

В XIX – первой половине ХХ в. противопоставление варварст­ва и цивилизации продолжало размываться. Французский журна­лист и историк Франсуа Гизо (1787–1874) представил синкретич-ность как преимущество европейской цивилизации и связал ее с процессом взаимодействия ценностей варварского и античного обществ (свободы и порядка) в Средние века. Еще дальше пошел американский этнограф Льюис Морган (1818–1881), который в 1877 г. писал, что в эпоху дикости прогресс человеческого обще­ства был более очевидным, чем в последующую эпоху варварства, а прогресс периода варварства был более значительным, чем во всей протекшей части эпохи цивилизации. Английский археолог В. Гордон Чайлд (1892–1957) представил цивилизацию как резуль­тат неолитической и урбанистической революций, которые поро­дили производящее хозяйство и города. В итоге историческая эпо­ха распространялась на доцивилизационный период, ранее считав­шийся доисторическим. Признаки цивилизации стали более много­численными и многообразными, объединявшими очень широкий круг обществ (наличие городов, классовое расслоение, концентрация власти, дань или налоги, общественное разделение труда, внешняя торговля, письменность, зачатки точных наук, изобразительное искус­ство, монументальные постройки). В результате границы между этно­графией и археологией, с одной стороны, и всеобщей историей – с другой, стирались, основания для идеологии колониализма слабели.

Стадиальные схемы истории цивилизации постепенно меняли свои основания: из идентификационных и моральных они станови­лись познавательными, классификационными. Представление о дис­танции между различными культурами перестало напрямую связы­ваться с ценностной иерархией и хронологическим рядом, наряду с однофакторными моделями появились и многофакторные. В них учет действия только одного фактора причинно-следственной цепи (религии, культуры, государства, экономики) сменялся учетом це­лого ряда факторов. Еще у философа Огюста Конта в середине

Глава 5. Теории цивилизаций

XIX в. описание развития цивилизации как перехода от господства религиозных взглядов к доминированию метафизических и науч­ных сопровождалось демонстрацией роли сменявших друг друга военной и промышленной форм организации общества. Это не ме­шало подобным теориям цивилизаций оставаться финалистскими и телеологическими. Однако у них появилось познавательное пре­имущество: возможность использования разнообразных объектив­ных (в том числе противоречащих другу другу) данных, что делало историческую картину более объемной.

Но наиболее распространенным в линейно-стадиальных схемах истории цивилизации все же оставался однофакторный подход, в рамках которого надо было объяснить различные исторические явления и процессы (следствия) как продукт воздействия одного-единственного явления (причины). Такому объяснению обычно придавалась сила исторического закона. В середине XIX в. англи­чанин Генри Т. Бокль (1821–1862) развивал идеи географического детерминизма, объяснив развитие цивилизации (государства, об­щества и культуры) способом, которым люди добывают средства к существованию, и ценой, которую им придется платить за них. Он различал цивилизации, основанные на потреблении раститель­ной и животной пищи. Хотя при этом были впервые использованы методы математической статистики, это была манипулятивная схема, призванная «научно доказать» закономерность доминирова­ния Англии в мире и колониального положения Индии и Ир­ландии.

Однофакторный подход продолжал доминировать и в теориях цивилизации, возникших под влиянием теории модернизации, ставшей в годы холодной войны ответом западной науки на теорию социально-экономических формаций и преувеличивавшей роль технико-технологического фактора. Ярким примером была энерге­тическая теория цивилизации американца Лесли А. Уайта (1900– 1975). Он изучал эволюцию цивилизации и писал о последней как об интегрированной системе, выделяя в ней технологическую, со­циальную и идеологическую подсистемы. При этом главную, пер­вичную роль играет технологическая система и прежде всего про­блема обеспеченности энергией. Каждая из технологических сис­тем – скотоводческая, земледельческая, металлургическая, индуст­риальная, милитаризованная – порождает собственные социальные системы и представления. Даже наука проходила у Уайта (как

Теория и методология истории

и у Карла Маркса) по линии идеологии. Однако если у Маркса речь идет об экономических отношениях между людьми и о классовой борьбе, то здесь – о материальной обеспеченности жизни человека и технико-технологическом развитии. Это сближает Уайта и Бокля, с одной стороны, и идеологию общества потребления – с другой (Уайт 2004 а; 2004 б). Методы Лесли Уайта легли в основу совре­менной «Большой Истории» (Big History) как части глобальной ис­тории. В частности, они развиты в синергетическом духе в работах Дэвида Кристиана (р. 1946) и Фреда Спира (р. 1952), анализирую­щих параметры энергетических потоков, создаваемых разными технологиями, и их влияние на культуру.

Наиболее развитые и актуальные линейно-стадиальные схемы теории цивилизации удалось создать там, где это понятие изна­чально не имело достаточно мощной ценностной нагрузки. Напри­мер, в Германии оно стояло значительно ниже понятия «духовного просвещения» (Geistesbildung). Кроме того, там была сильнее раз­вита герменевтика как толкование текстов и гуманитарная страте­гия «понимания» мотивов поведения людей, противопоставленная естественно-научной стратегии объяснения. Неслучайно именно там в 1930-е гг. была создана наиболее известная сейчас теория «процесса цивилизации» Норберта Элиаса (1897–1990). Он пред­ставил цивилизацию как особый тип высоко контролируемого по­ведения людей и связал его возникновение с переходом от средне­вековой феодальной вольницы к сложным отношения придворных и короля в период абсолютизма. В сущности, цивилизация в его описании – это процесс самоприручения людей, связанный с рас­пространением контроля над поведением на сферы, ранее ему не подчинявшиеся: процессы сна, испражнений, питания и т. п. Вна­чале, как показал Элиас, этот самоконтроль распространялся лишь на узкий круг придворных, расчетливость поведения в котором имела следствием получение огромных выгод от благоволения ко­роля. Однако постепенно подобные формы самоконтроля распро­странились на массы людей, и даже нарушение этих норм (такое как поведение болельщиков или спортсменов на стадионах) сейчас введено в определенные рамки, стало формой контролируемого снятия агрессии (Элиас 2001). Подходы и методы Элиаса широко используются в современной глобальной и интернациональной ис­тории для изучения процесса становления таких явлений, как ци-вильность (толерантность, корректность) в международных и меж­культурных отношениях.

Глава 5. Теории цивилизаций