Выдающиеся историки, философы и мыслители раннее Возрождение

 

Автор	Даты	Страна	Название произведения
Флавио Бьондо	1392-1463	Италия	«История со времени па­дения Римской империи»
Лоренцо Валла	1407-1457	Италия	Трактат «О ложности да­ра Константина»
Никколо Макиавелли	1469-1527	Италия	«Государь»
Франческо Гвиччардини	1483-1540	Италия	«История Италии»

ПОЗДНЕЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ

 

Автор	Даты	Страна	Название произведения
Себастьан Франк	1499-1542	Германия	«Хроника, летопись и историческая библия»
Жан Боден	1530-1596	Франция	«Метод легкого позна­ния истории»
Томмазо Кампанелла	1568-1639	Италия	«Город Солнца»
Фрэнсис Бэкон	1561-1626	Англия	«Новый Органон, или истинные указания для толкования природы»

ФИЛОСОФЫ XVII в.

 

Автор	Даты	Страна	Название произведения
Гуго Гроций	1583-1645	Нидерланды	«О праве войны и мира»
Томас Гоббс	1588-1679	Англия	«Левиафан, или Материя, форма и власть государ­ства церковного и граж­данского»
Джон Локк	1632-1704	Англия	«Два трактата о правле­нии»

Иоганн Готфрид Гердер

Германия

Глава 2. Период Возрождения – первая половина XIX в. 53

ФИЛОСОФЫ И ИСТОРИКИ ПРОСВЕЩЕНИЯ
Автор Даты Страна Название произведения
Джамбаттиста Вико	1668-1744	Италия	«Основания новой науки об общей природе на­ций»
Вольтер (Фран­суа Мари Аруэ)	1694-1778	Франция	«Опыт о нравах и духе народов и о главных со­бытиях истории»
Дэвид Юм	1711-1776	Англия	«История Англии от вторжения Юлия Цезаря до революции 1688 года»
Михаил Васильевич Ломоносов	1711-1765	Россия	«Древняя российская история»
Жан Жак Руссо	1712-1778	Франция	«О причинах неравен­ства»
Анн Робер Жак Тюрго	1727-1781	Франция	«Рассуждение о всеоб­щей истории»
Жан Антуан Кондорсе	1743-1794	Франция	«Эскиз исторической картины прогресса человеческой мысли»

1744-1803

«Идеи к философии ис- тории человечества»

ФИЛОСОФЫ И ИСТОРИКИ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX В.

 

Автор	Даты	Страна	Название произведения
Клод Анри Сен-Симон	1760-1825	Франция	«Новое христианство»
Николай Михайлович Карамзин	1766-1826	Россия	«История государства Российского»
Георг Виль­гельм Фридрих Гегель	1770-1831	Германия	«Философия истории»
Бартольд Георг Нибур	1776-1831	Германия	«Римская история»
Франсуа Пьер Гийом Гизо	1787-1874	Франция	«История цивилизации во Франции»
Леопольд фон Ранке	1795-1886	Германия	«Немецкая история в эпоху Реформации»
Огюст Конт	1798-1857	Франция	«Курс позитивной фи­лософии»

Теория и методология истории

Рекомендуемая литература

Арьес Ф. 2011. Время истории. М.: ОГИ.

Барг М. А. 1987. Эпохи и идеи: Становление историзма. М.: Мысль.

Гринин Л. Е. 2012. От Конфуция до Конта: Становление теории, мето­дологии и философии истории. М.: ЛКИ.

Илюшечкин В. П. 1996. Теория стадийного развития общества: Исто­рия и проблемы. М.: Вост. лит-ра.

Кроче Б. 1998. Теория и история историографии. М.: Языки русской культуры.

Репина Л. П., Зверева В. В., Парамонова М. Ю. 2004. История истори­ческого знания. М.: Дрофа.

Шапиро А. Л. 1993. Историография с древнейших времен до 1917 г. М.: Культура.

Глава 3 МАРКСИЗМ

В данном учебнике рассматривается та часть марксистских воз­зрений, которая относится к теории истории, часть, которая впо­следствии стала называться историческим материализмом. Во­просы философии в узком смысле и политэкономии будут затраги­ваться лишь в связи с основной темой.

Появление марксизма именно в 40-х гг. XIX в. было не случай­ным. Это был период раннего, «дикого» капитализма, когда ярко проявлялись его разрушительные по отношению к прежнему строю потенции, когда эксплуататорский характер использования наем­ного труда оказался особенно наглядным и когда неорганизован­ный еще рабочий класс уже начинал борьбу за свои права (восста­ния лионских ткачей в 1831 и 1834 гг., чартистское движение в Англии в 1836–1848 гг.). Эти первые вспышки классового анта­гонизма натолкнули Карла Маркса (1818–1883) и Фридриха Эн­гельса (1820–1895) на мысль о том, что рабочий класс («пролетари­ат», как он назывался в некоторых публицистических работах) есть та сила, которая может преодолеть капитализм и установить спра­ведливый строй.

Это была теория, объясняющая становление уже господство­вавшего тогда в Западной Европе капитализма и обосновывавшая неизбежность его крушения.

К тому времени возникли также духовные предпосылки фор­мирования этой концепции. В. И. Ленин отметил «три источника» марксистской теории: это немецкая философия (прежде всего, ко­нечно, историософская концепция Г. В. Ф. Гегеля и материализм Л. А. Фейербаха), британская политическая экономия (прежде все­го «трудовая теория стоимости» А. Смита и экономический детер­минизм Ричарда Джонса [1790–1853]) и французский утопический социализм (Ж. Мелье, Ж.-Ж. Руссо, Г. Бабёф, К. А. Сен-Симон, Ш. Фурье и др.). К этому списку нужно добавить также деятелей эпохи Просвещения, развивавших идеи прогрессивного развития человечества, и взгляды французских историков О. Тьерри, Ф. Ми-нье и Ф. Гизо, обнаруживших классовое деление общества и клас­совую борьбу (см. выше главу 2 настоящего издания).

Теория и методология истории

Влияние этих историков и британских экономистов К. Маркс признавал и сам: «Что касается меня, то мне не принадлежит ни та заслуга, что я открыл существование классов в современном сооб­ществе, ни та, что открыл их борьбу между собою. Буржуазные ис­торики задолго до меня изложили историческое развитие этой борьбы классов, а буржуазные экономисты – экономическую ана­томию классов» (Маркс, Энгельс, т. 28: 424, 427). Не мог бы Маркс отрицать и другие перечисленные выше влияния. Марксизм впитал пафос науки XIX века – веру в безграничный прогресс, во всемо­гущество познания, в познаваемость закономерностей всех проис­ходящих процессов.

Таким образом, это была теория, опирающаяся на наиболее пе­редовые взгляды в западноевропейской исторической, экономиче­ской и социологической науках того времени. В ней было мало но­вого. И тем не менее это был именно оригинальный синтез идей, давший новое качество, теорию, которую невозможно «раство­рить» в прочей европейской мысли, которой суждено занимать ин­дивидуальную позицию. В марксизме соединяются научная мето­дология изучения общества и политическая доктрина. Сочетание материалистической трактовки истории, классового подхода, про­стой и на первый взгляд неоспоримой схемы всемирной истории и пророческого провозглашения скорого наступления совершенно нового общества – все это делало марксизм притягательным для широких слоев более или менее образованной публики. Несмотря на весь свой материализм, он сохранил те черты христианской эс­хатологии, которые присутствовали в концепции мировой истории Гегеля: представление о неизбежном торжестве Царства Божия на Земле (которое, правда, получило название коммунизма). Все пре­дыдущие события – это лишь «предыстория человеческого обще­ства» (Там же, т. 13: 8)

Сам Маркс так оценивал новаторство своей теории: «То, что я сделал нового, состояло в доказательстве следующего: 1) что су­ществование классов связано лишь с определенными исторически­ми фазами развития производства; 2) что классовая борьба необ­ходимо ведет к диктатуре пролетариата; 3) что эта диктатура са­ма составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов (выделено Марксом. – Л. А.)» (Там же, т. 28: 427). Так что В. И. Ленин был в некотором отношении прав, когда утверждал, что только «тот марксист, кто распространяет призна-

Глава 3. Марксизм

ние борьбы классов до признания диктатуры пролетариата (вы­делено Лениным. – Л. А.)» (Ленин, т. 33: 34).

Маркс ошибся в своих предвидениях, которые были основаны на экстраполяции происходящих в его время процессов. Он был уверен, что крупная промышленность окончательно вытеснит мел­кую, что произойдет обнищание рабочего класса, в связи с чем его революционность будет нарастать, что капитализм уже погряз в порождаемых им противоречиях, и его крушение не за горами. Его представления о будущем коммунистическом обществе, к которо­му он призывал, отличались утопизмом. Из его работ явствует, что апофеозом предыстории станет тоталитарно-казарменное общество (Маркс, Энгельс, т. 42: 113–127; Колонтаев 2008).

Учение о классах и классовой борьбе явилось ядром выстроен­ных над этим постулатом историософских концепций. Первый раз­дел «Манифеста Коммунистической партии» (январь 1848 г.) начи­нается фразой, выражающей существо учения: «История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов» (Маркс, Энгельс, т. 4: 424).

К этой фразе в английском издании 1888 г. Энгельсу пришлось сделать примечание: «То есть вся история, дошедшая до нас в письменных источниках». Забвение в этой фразе первобытной эпо­хи, когда, по представлениям тех же Маркса и Энгельса, классов еще не было, Энгельс объясняет именно тем, что в 1847 г. еще практически ничего не было известно о первобытности. Это об­стоятельство – отсутствие данных о первом этапе жизни человече­ства – объясняет то обилие формулировок, которые Маркс упот­реблял в отношении этого этапа, в частности, «загадку» «азиатско­го способа производства». Об этом будет сказано ниже.

Авторы «Манифеста» уже в этом произведении выявляют схе­му истории, имевшуюся в их головах, выделяют этапы, которые потом станут называться «формациями»: «Древний Рим», «Сред­ние века», «современное буржуазное общество». Прослеживаются изменения участников классовой борьбы, постепенное выдвижение буржуазии в качестве господствующего класса, формулируется один из основополагающих постулатов марксистского понимания характера исторического развития: производительные силы разви­ваются до уровня, когда их дальнейшему росту начинают препят­ствовать сложившиеся отношения собственности. Тогда эти отно­шения разбиваются и возникает другое общество. Наконец, выска-

Теория и методология истории

зывается мнение, что современные авторам производительные силы уже готовы разбить буржуазный строй и что орудием этого разрушения старого строя станет пролетариат. «Из всех классов, которые противостоят теперь буржуазии, только пролетариат пред­ставляет собой действительно революционный класс» (Маркс, Эн­гельс, т. 4: 434).

Несмотря на некоторые подвижки во мнениях основоположни­ков марксизма, Энгельс до конца жизни был уверен, что «всякая историческая борьба – совершается ли она в политической, религи­озной, философской или в какой-либо иной идеологической облас­ти – в действительности является только более или менее ясным выражением борьбы общественных классов» (Там же, т. 21: 259). Правда, к тому времени понимание классовой борьбы изменилось. Маркс и Энгельс в 1840-х и 1850-х гг. призывали к насильственной революции и считали насилие «повивальной бабкой всякого старо­го общества, когда оно беременно новым» (Там же, т. 23: 761). В 1885 г. Ф. Энгельс признает, что обстоятельства в Европе изме­нились, что положение рабочего класса улучшилось, что он может отстаивать свои интересы легальными средствами, и призывает германских социал-демократов развертывать парламентскую борь­бу, старается удержать их от революционных выступлений (Там же, т. 22: 543–548).

Довольно странно, что в сочинениях Маркса и Энгельса нигде нет определения того, что же такое «общественный класс». После­дователи Маркса (по крайней мере, в странах «реального социа­лизма») вынуждены были пользоваться определением класса, ко­торое было дано В. И. Лениным: «…большие группы людей, раз­личающиеся по их месту в исторически определенной системе об­щественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производ­ства, по их роли в общественной организации труда, а следова­тельно по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают» (Ленин, т. 39: 15). Это гро­моздкое определение, страдающее тавтологией, не многим помогло в «классовом анализе» конкретных обществ. «Классовый подход», как правило, сводился к объявлению одного класса «господствую­щим», а другого – «эксплуатируемым». Какого-либо метода клас­сового анализа конкретного общества, метода, претендующего на полное раскрытие классового состава, никогда не предлагалось.

Глава 3. Марксизм

Почему-то в марксистской литературе нет понятия многоклассово­го общества.

Из тезиса о постоянной классовой борьбе вытекало и отноше­ние к государству как к орудию в руках господствующего класса для подавления своего антипода. Этот тезис возникает еще в «Ма­нифесте коммунистической партии» (Маркс, Энгельс, т. 4: 426) и довольно настойчиво проводится в одной из последних работ Эн­гельса «Происхождение семьи, частной собственности и государ­ства» (Там же, т. 21: 170–171). Ленинское понимание этой пробле­мы (государство – «машина для угнетения одного класса другим») (Ленин, т. 39: 75) стало основополагающим для отечественной ис­торической школы в советский период. Принятие этого тезиса фак­тически блокировало изучение истории института государства как самостоятельной проблемы.

В цельном виде концепция Маркса и Энгельса не была создана. Нет такого обобщающего труда, в котором авторы дали бы опреде­ления основных употребляемых ими категорий и исследовали их взаимные связи. Наиболее четкие формулировки Марксова пони­мания истории содержатся в его работе 1859 г. «К критике полити­ческой экономии». Это краткое изложение является одновременно и самым пространным. Более полное представление о теории мар­ксизма приходится получать из разбросанных отдельных замеча­ний, намеков и проговорок. Вот эта формулировка, которая служит объектом бесконечных дискуссий среди марксистов: «В общест­венном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения – производст­венные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответству­ют определенные формы общественного сознания. Способ произ­водства материальной жизни обусловливает социальный, полити­ческий и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие опреде­ляет их сознание. На известной ступени своего развития матери­альные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, или – чтó является лишь юридическим выражением последних – с отноше-

Теория и методология истории

ниями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превра­щаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции. С изменением экономической основы более или менее быстро про­исходит переворот во всей громадной надстройке. <…> Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно просто­ра, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их су­ществования в недрах самогó старого общества. <…> В общих чер­тах, азиатский, античный, феодальный и современный, буржуазный, способы производства можно обозначить как прогрессивные эпохи экономической общественной формации. Буржуазные производст­венные отношения являются последней антагонистической формой общественного процесса производства, <…> но развивающиеся в недрах буржуазного общества производительные силы создают вме­сте с тем материальные условия для разрешения этого антагонизма. Поэтому буржуазной общественной формацией завершается пре­дыстория человеческого общества» (Маркс, Энгельс, т. 13: 6–8).

В этом отрывке содержатся все категории, необходимые для построения теории: производительные силы, производственные отношения (и, что то же самое (?), отношения собственности), спо­соб производства, базис и надстройка, формация, наконец, пред­ставление о взрывчатом характере исторического процесса, о необ­ходимости «социальной революции». Однако все они не раскрыты, лишь названы. В дальнейшем марксисты пытались дать более раз­вернутые определения этих категорий, но мало преуспели, по­скольку Маркс и Энгельс в других работах давали противоречивые разъяснения, а также потому, что марксисты пытались согласовать это жесткое логическое построение с многообразием обществен­ных отношений и сложностью человеческой личности.

Категория «производительные силы» задает конструкцию общественной системы и лежит в основе всей концепции смены формаций. Но она же наиболее загадочна. В приведенной выше ци­тате содержится выражение «материальные производительные си­лы», что можно понять как орудия труда и иные употребляемые людьми приспособления. Такое понимание опирается также на ряд других высказываний Маркса и Энгельса. Например, «приобретая (у кого? – Л. А.) новые производительные силы, люди изменяют

Глава 3. Марксизм

свой способ производства, а с изменением способа производства, способа обеспечения своей жизни, – они изменяют все свои обще­ственные отношения. Ручная мельница дает нам общество с сюзе­реном во главе, паровая мельница – общество с промышленным капиталистом (выделено мною. – Л. А.)» (Маркс, Энгельс, т. 4: 133). Энгельс также, по существу, сводит понятие производитель­ных сил к орудиям: «Орудия дикаря обусловливают его общество совершенно в той же мере, как новейшие орудия – капиталистиче­ское общество (выделено Энгельсом. – Л. А.)» (Там же, т. 36: 146).

Неудивительно, что последователи Маркса понимали эту про­блему аналогичным образом. Например, Н. И. Бухарин писал: «…Исторический способ производства, т. е. форма общества, опре­деляется развитием производительных сил, т. е. развитием техни­ки» (Бухарин 1924: 133, см. также с. 131).

Однако в работах Маркса встречается и иное понимание произ­водительных сил, в частности признание того, что «главной произ­водительной силой» является сам человек (Маркс, Энгельс, т. 46, I: 403), что «всестороннее развитие человека» – это и есть «всеобщая производительная сила» (Там же, т. 46, II: 213–214). Маркс пони­мает, что «вещные элементы производительных сил» – это «соз­данные человеческой рукой органы человеческого мозга, овещест­вленная сила знания» (Там же, т. 46, I: 215). Однако все эти прого-ворки не заслонили тех формулировок, где орудия труда или «средства производства» получали как бы самостоятельное суще­ствование.

Главным недостатком марксистского понимания своей же ос­новной категории является недооценка человека как личности и, следовательно, как центральной фигуры любого производства. Особенно недооценка творческого труда, творчества вообще, роли изобретений в развитии экономики. «Труд» фигурирует во многих положениях марксизма, но это практически всегда именно физиче­ский труд. «Рабочая сила» заменяет в рассуждениях человека с его менталитетом и способностями. В политэкономических рабо­тах Маркса делается некоторое различие между «простым трудом» и «сложным трудом», но ведущая роль второго, творческого, не отмечается. Сама трудовая теория стоимости, основанная на поня­тии «абстрактного труда», исходящая из возможности определения стоимости товара количеством рабочего времени, затраченного на его производство, по существу, означает непонимание творчества как важнейшего вида труда.

Теория и методология истории

Непонимание значения творчества и даже враждебное отноше­ние Маркса к творческим личностям видно из следующего пасса­жа: «Исключительная концентрация художественного таланта в отдельных индивидах и связанное с этим подавление его в широ­кой массе есть следствие разделения труда». «В коммунистическом обществе не существует живописцев, существуют лишь люди, ко­торые занимаются и живописью как одним из видов своей деятель­ности» (Маркс, Энгельс, т. 3: 393).

Ученики Маркса почувствовали его пренебрежительное отно­шение к творческому труду. Н. И. Бухарин, например, считал, что «интеллектуальный труд постоянно как бы вытекает и затем обо­собляется от материального производства». Он презрительно на­зывал его «нематериальным трудом», «надстроечным трудом» (Бу­харин 1988: 44–46; об отношении марксизма к роли личности см. также главу 13).

Работа И. В. Сталина (1879–1953) «О диалектическом и исто­рическом материализме», опубликованная в 1938 г., была воспри­нята в СССР как последнее слово марксистской теории, оконча­тельно разъясняющее все вопросы. Там было сказано: «Орудия производства, при помощи которых производятся материальные блага, люди, приводящие в движение орудия производства и осу­ществляющие производство материальных благ благодаря извест­ному производственному опыту и навыкам к труду, – все эти элементы вместе составляют производительные силы общества (выделено Сталиным. – Л. А.)» (Сталин 1939: 550). «…Изменения и развитие начинаются всегда с изменений и развития производи­тельных сил, прежде всего – с изменений и развития орудий произ­водства» (Там же: 552). Эти формулировки стали догмой и глубо­ко укоренились в сознании советских философов и «истматчи-ков», так что они употребляются вплоть до сего дня. Например, современный энциклопедист в области истории, антропологии и историософии Юрий Иванович Семенов (р. 1929) пишет: «…че­ловек является производительной силой лишь в том случае, если он знает, как приводить в движение и умеет приводить в движе­ние средства труда, т. е. обладает культурой труда и т. п.» (Семе­нов 1995: 31).

После смерти Сталина стало возможным дискутировать и по вопросу о том, что такое производительные силы как движущая сила исторического процесса. Прошло несколько дискуссий по

Глава 3. Марксизм

этой проблеме (см., например, Производительные… 1981; Обмен… 1983; см. об этих проблемах также в главах 9 и 11). Дискуссия ве­лась в основном по вопросу о приоритете «объективных» и «субъ­ективных» производительных сил, то есть о роли человека и его интеллекта в этом конгломерате. Так как цитаты классиков проти­воречили друг другу, некоторые марксистские историософы вы­двигали иезуитскую формулу: материально-техническая база – оп­ределяющий фактор производительных сил, а человек – главный фактор (М. Я. Ковальзон, В. Г. Марахов).

На протяжении всего существования марксизма как системы взглядов оставался невыясненным кардинальный вопрос: почему развиваются производительные силы? Особенно трудным был этот вопрос для тех, кто считал орудия труда или средства производства главным элементом производительных сил и движущей силой. Всякому было ясно, что орудия труда не могут совершенствоваться сами по себе, что их должен совершенствовать человек. В свете этого самоочевидного аргумента очень трудно понять, как могло выживать мнение о приоритете орудий труда. Но ненамного легче было и тем, кто считал главной производительной силой человека, потому что надо было объяснить его желание совершенствовать орудия. Этот вопрос не решен до сих пор. Возможно, ответ лежит в области человеческой психологии, т. е. в области, далекой от ма­териалистического понимания истории.

Производственные отношения определяются уровнем разви­тия производительных сил и являются объективными, не завися­щими от воли людей. Они «материальны» в отличие от других, «волевых». Но границы между этими двумя видами отношений не ясны. Производственные отношения понимаются либо как отно­шения, возникающие на конкретном производстве – на фабрике, в поместье и т. д., либо как вся совокупность экономических про­цессов – собственно производство, распределение, обмен и потреб­ление, с которого начинается новое производство (Маркс, Энгельс, т. 46, ч. I: 25). В последнем случае совпадают понятия «производ­ственные» и «экономические отношения», что размывает данную категорию, поскольку экономические отношения охватывают так­же, например, отношения господства-подчинения, даннические от­ношения и т. п. А кроме того, в круговороте от производства до по­требления и обратно неизбежно участвуют желания человека, его «воля». Интуитивно ясно, что огромную роль в любом производст-

Теория и методология истории

ве играют личностные отношения, особенно при феодализме. Од­нако они не признаются марксистами частью производственных отношений.

Осталась неясность также в роли отношений собственности в этом конгломерате. В разбираемом отрывке как будто бы все яс­но: отношения собственности – лишь юридическое выражение (форма) производственных отношений. Но Маркс нередко упот­ребляет выражение «формы собственности» как синоним произ­водственных отношений (Маркс, Энгельс, т. 3: 20) или же понима­ет под собственностью «совокупность общественных отношений» (Там же, т. 27: 406).

Эта неясность привела к тому, что в работах эпигонов и «про­должателей» Маркса нередко производственные отношения стали пониматься как юридические нормы. И. В. Сталин в 1938 г. дал формулировку, которая утвердила такое понимание. «Состояние производственных отношений отвечает <…> на <…> вопрос: в чьем владении находятся средства производства, <…> в чьем распоряжении находятся средства производства» (Сталин 1939: 554), а последовательно рассматривая «типы производственных отношений», он каждый раз утверждает, что «основой производст­венных отношений (выделено мною. – Л. А.)» в них является та или иная «собственность на средства производства» – общественная, рабовладельческая, феодальная или буржуазная (Там же: 556).

Эти положения стали обязательными в советской исторической литературе. Это, в частности, определило юридический, правовой уклон в изучении аграрных отношений в древности и Средне­вековье.

Способ производства. Производительные силы и производст­венные отношения вместе составляют «способ производства мате­риальных благ», две его «стороны». Их взаимодействие противоре­чиво. С одной стороны, производительные силы определяют тип производственных отношений. С другой – производственные от­ношения могут «давать простор» развитию производительных сил, а могут и тормозить его. И тогда новые производительные силы «взрывают» старый способ производства. Но, во-первых, нет чет­кого отделения производительных сил от производственных отно­шений. Например, «способ совместной деятельности» (Маркс, Эн­гельс, т. 3: 28) или кооперация в процессе труда могут рассматри­ваться как «производительные силы» (Там же, т. 23: 337). Высво-

Глава 3. Марксизм

бождение человека из общинных уз тоже понимается Марксом как развитие производительных сил (деятельности) (Маркс, Энгельс, т. 46, I: 486).

Как уже говорилось, двигатель исторического процесса в мар­ксизме так и не был определен. Одним из вариантов объяснения этой динамики стало положение о диалектическом взаимодействии производительных сил и производственных отношений, которые будто бы подталкивают друг друга. «Источник развития общест­венного производства заключен в самом производстве». «В основе развития человеческой истории лежит саморазвитие общественно­го производства (выделено мною. – Л. А.)» (Семенов 1999: 201).

Переход с этапа на этап и революция. Когда производствен­ные отношения «превращаются в оковы» производительных сил, «наступает эпоха социальной революции». Эту фразу и подобную ей в других сочинениях К. Маркса и Ф. Энгельса их ученики и по­следователи воспринимали как необходимость политических рево­люций, свержения устаревшего строя. Между тем смысл этого пас­сажа чуть ли не обратный: «социальная революция» заключается прежде всего в «изменении экономической основы», и лишь затем «более или менее быстро» происходит переворот в надстройке, в том числе и политической. Однако же Маркс и Энгельс были также и политическими деятелями, революционерами, призывали к пролетарской революции и ожидали уничтожения власти буржуа­зии. Развертывание классовой, то есть сознательной, борьбы за пе­реход к «диктатуре пролетариата» они считали своей главной мис­сией. И в этом тоже заключалось противоречие в теории.

С одной стороны, исторический процесс понимался как «есте­ственно-исторический», идущий независимо от воли людей. Некие безликие «производительные силы» взрывают некие безличност­ные «производственные отношения», разрушение старого неиз­бежно, потому что это соответствует неумолимым законам исто­рии. С другой стороны, чтобы это произошло, нужны конкретные усилия, классовая борьба, исход которой заведомо неизвестен нуж­на сознательная деятельность профсоюзов, партий, вождей и т. п. Такое сочетание уверенности в неумолимом ходе событий и при­зывов к борьбе уместно, если речь идет о лозунгах типа «С нами Бог!», «Враг будет разбит, победа будет за нами!». Но такое соче­тание в рамках единой социальной теории выглядит противоречи­ем. Это противоречие связано с отмеченным выше сочетанием в учении Маркса научной теории и политической доктрины.

Теория и методология истории

Базис и надстройка. Итак, производственные отношения обра­зуют «реальный базис, на котором возвышается юридическая и по­литическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания». Политические, религиозные, со­циально-экономические и прочие идеи, а также институты, в том числе государство, «надстраиваются» над экономическим базисом, причем над разными базисами все эти «надстройки» обязаны быть разными. «Надстройка» настолько зависит от меняющихся «бази­сов», что право и религия «не имеют своей собственной истории» (Маркс, Энгельс, т. 3: 64)

Этот постулат опирается на общефилософский принцип: «Об­щественное бытие определяет сознание». Возникает вопрос: поче­му «общественное бытие» следует понимать как «производствен­ные отношения» или как «способ производства»? Существует мас­са явлений и феноменов, не относящихся к экономике (тех же идей, институтов и явлений искусства), которые существуют помимо во­ли и сознания конкретных людей, являются для них «бытием» и, безусловно, влияют на их сознание.

Немецкая философия XVIII в. излишне остро поставила вопрос о противоположности материального и идеального. Это отразилось и на подчеркнутом «материализме» Маркса. Отсюда и формули­ровка в советской философской науке: основной вопрос филосо­фии – это вопрос о первичности материи или сознания. Но практи­чески разделить идеальное и материальное трудно, если возможно вообще. Например, выдвижение идей, в том числе и производст­венных, можно вполне отнести к материальному производству. Имущественные отношения пронизывают сферы семейных отно­шений, искусства и т. п., и в этом смысле они тоже экономические. Власть и престиж часто служат движущими силами деятельности людей. Следует ли отнести их к экономическим интересам? Труд – это сознательная деятельность, без участия мозга никакая работа невозможна. Следовательно, это и физическая, и духовная деятель­ность одновременно.

То, что духовное невозможно отделить от материального, уви­дел один из ранних марксистов – А. А. Богданов (1873–1928). Он заметил, что «социальная жизнь во всех своих проявлениях есть сознательно-психическая» (Богданов 1904: 50–51)

Ю. И. Семенов пытается обосновать марксистское понимание соотношения бытия, производства и надстройки, вводя некоторое усложнение схемы. Во-первых, он употребляет выражение «соци-

Глава 3. Марксизм

ально-экономические отношения» вместо «производственные» и тем несколько расширяет «базис». Во-вторых, он предлагает разде­лить бытие на два «уровня» – социально-экономические отноше­ния, которые образуют социальную материю, и другие, тоже объ­ективно существующие, но созданные общественным сознанием общественные отношения, которые он предлагает именовать соци­альной постройкой (конструкцией). Социальная материя опреде­ляет общественное сознание, а оно определяет «социальную кон­струкцию», которая, напомним, существует объективно, помимо сознания людей (Семенов 1995: 23). От этой трактовки веет искус­ственностью.

По духу концепции каждой ступени человеческого общества должны соответствовать не только особый способ производства, но и особая надстройка. Скажем, должны были бы разрабатываться такие понятия, как рабовладельческая идеология, феодальная идео­логия, а также рабовладельческое государство, феодальное госу­дарство и т. п. Речь идет не о конкретных формах государственно­сти (например, полис или сословная монархия), а о типах, харак­терных для данной ступени развития. Таких исследований не про­водилось. Маркс и Энгельс не имели возможности подробно разрабатывать вопрос о структуре каждой из формаций. Но их последователи имели достаточно времени, чтобы предпринять по­пытки определить основные типы «надстроек», будто бы образуе­мых каждым из выделяемых марксизмом «базисов». Однако таких попыток не делалось, несомненно, потому, что это бесперспектив­ное занятие.

Жесткость тезиса о вторичности всей духовной жизни по срав­нению с экономикой стала ощущаться к концу XIX в. Энгельс в конце жизни в письме И. Блоху попытался смягчить сей постулат. «Согласно материалистическому пониманию истории в историче­ском процессе определяющим моментом в конечном счете являет­ся производство и воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркс бóльшего никогда не утверждали. Если же кто-то ис­кажает это положение в том смысле, что экономический момент является будто единственным определяющим моментом, то он превращает это утверждение в ничего не говорящую, абстрактную, бессмысленную фразу. Экономическое положение – это базис, но на ход исторической борьбы также оказывают влияние и во многих случаях определяют преимущественно форму ее различные момен-

Теория и методология истории

ты надстройки: политические формы классовой борьбы и ее ре­зультаты – государственный строй, установленный победившим классом после выигранного сражения, и т. п., правовые формы и даже отражение всех этих действительных битв в мозгу участни­ков, политические, юридические, философские теории, религиоз­ные воззрения и их дальнейшее развитие в систему догм (выделено Энгельсом. – Л. А.)» (Маркс, Энгельс, т. 37: 394–395). Энгельс при­знает отчасти вину свою и Маркса в том, что их поняли так прими­тивно (Там же: 370). В другом письме, Ф. Мерингу в 1893 г., Эн­гельс оправдывается в том, что они с Марксом делали «главный упор» на экономический фактор, лежащий «в основе», и не обрати­ли внимания на «обратное воздействие» того