Рождение исторической феминологии (женской истории)

К концу 1970-х гг. раздельное существование историй полов -«мужской» и «женской», отсутствие собственной истории сексу­альных меньшинств (ныне эта часть гендерной истории именуется

Глава 15. Гендерная история

квир-историей) грозили стать методологическим тупиком. Изме­нился и общий социально-политический контекст. Идеи противо­стояния, которые владели умами с 1968 г., как в мировой политике, так и в науке к началу 1980-х гг. стали уступать место идеям балан­са, терпимости, неагрессивности и допущения за другим права на существование. Границы дисциплин к концу XX в. стали расплыв­чатыми, идея междисциплинарных исследований обрела огромную популярность.

«Гендер - полезная категория исторического анализа»

К концу 1970-х гг. в исторических исследованиях стран Европы и США стало все чаще мелькать слово «гендер», дословно перево­димое с английского как род имени существительного (от лат. genus - род).

До середины 50-х гг. XX в. лексема “gender” употребля­лась только в английской лингвистике. Но в 1955 г. выдаю­щийся сексолог Джон Мани, которому при изучении герма­фродитизма и транссексуализма потребовалось отграничить общеполовые свойства от сексуально-генитальных, сексу­ально-эротических и сексуально-прокреативных, ввел поня­тие «гендер». Во множестве современных работ слава перво­открывателя новой дефиниции приписана, однако, не Дж. Мани, а Роберту Столлеру. В 1958 г. в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе открылся центр по изучению гендерного самосознания и транссексуализма и его сотруд­ник, психоаналитик Роберт Столлер, стал пользоваться тер­мином «гендер» для обозначения понятия «пол в социальном контексте». С предложением активнее пользоваться этим понятием он выступил и в 1963 г. на конгрессе психоанали­тиков в Стокгольме, сделав доклад о понятии социополового (или - как он назвал его - гендерного) самосознания (Stoller 1968).

Выстроенная на разделении природного (сущностного, эссен-циального) и культурного, гендерная концепция разделила «пол» и «гендер». «Пол» стал соотноситься лишь с биологией и физиоло­гией (гормоны, гены, нервная система, морфология), а «гендер» -с явлениями культуры, социальной психологии, социологии и со­циальной антропологии.

Научная риторика, использующая новый термин, прочно ут­вердившись в других гуманитарных науках, особенно в психологии

300 Теория и методология истории

и социологии, довольно быстро проникла и в труды историков. Во­просы, поставленные «женскими» и «мужскими» исследованиями в истории, и прежде всего вопрос о причинах воспроизводства со­циально-полового неравенства, могли быть теперь проанализиро­ваны по-новому. Ранее женские (да и мужские) исследования в ис­тории стремились к автономии, сплоченности во имя представле­ния именно женского или мужского социального опыта, были ори­ентированы на получение знания об обществе и истории, альтернативного существующему. Это вело к отделенности, «гет-тоизации», и такая обособленность подчас отпугивала других представителей научного сообщества, желавших хотя бы считаться политически не ангажированными, объективными. Концепция ген-дера давала такой шанс. Она была способом преодолеть самозамы­кание, даря изучению столь связанных с политикой и женским движением тем академическую респектабельность. Центральным предметом исследований постепенно стала провозглашаться уже не обособленная история женщин или мужчин, а история их отноше­ний как одного из важнейших аспектов социальной организации, история выстраивания социальных асимметрий и иерархий, свя­занных с половой принадлежностью, история соотношений полов. Важнейшим шагом в рождении гендерной истории традицион­но считается статья американского историка Джоан Уоллах Скотт «Гендер – полезная категория исторического анализа», опублико­ванная в 1986 г.

Начинавшая как типичный историк-феминолог, изучав­шая общественные движения во Франции XIX в., обладав­шая широтой исследовательского видения и научной смело­стью, Дж. Скотт предложила положить конец противопос­тавлению «мужской» и «женской» истории. Свой призыв она обратила к самым признанным представителям своего про­фессионального цеха, выступив в декабре 1985 г. с докладом на Собрании Американской исторической ассоциации. Она говорила о спорах вокруг историзма и эмпиризма, о перехо­де от содержательно-событийного подхода к освещению прошлого к текстуально-интерпретирующему, размышляла о будущем науки, которая должна найти основания для союза «событийности» и «текстуальности». Местом встречи ею и была предложена «гендерная история». Cтатья «Гендер: полезная категория исторического анализа» была перерабо­танным вариантом вышеупомянутого доклада (Скотт 2001).

Глава 15. Гендерная история

Зафиксировав необходимость преодоления внеисторичности господствующих интерпретаций пола в истории, она предложила продуктивную схему анализа исторического материала сквозь призму нового понятия и четырех групп социально-исторических подсистем или направлений изучения:

1. Комплекса символов и образов, характеризующих мужчину и женщину в культуре (гендерных стереотипов), бытовавших в раз­ные времена, типических и идеальных образов, в том числе став­ших паттернами, моделями (Адам, Ева, Мария), мифологических представлений о порочности, осквернении или чистоте, формы их репрезентации и трансформаций в разных исторических контекстах и многих аналогичных сюжетов.

2. Комплекса норм – религиозных, педагогических, научных, правовых, политических (гендерных норм), который предполагал работу со сложившимися в культуре нормативными предписания­ми. Как в процессе борьбы альтернативных концепций, закреплен­ные в разных доктринах, они содействовали выработке понятия «правильного» или даже «единственно возможного» в отношении мужчин и женщин?

3. При анализе комплекса проблем самовыражения, субъектив­ного самовосприятия и самоосознания личности (гендерной иден­тичности) требовалось рассмотрение особенностей самоиденти­фикации мужчин и женщин в различные эпохи. Пристальное вни­мание предлагалось уделять своеобразию так называемых «гендер-ных конфликтов», когда субъективная гендерная идентичность могла не совпадать с культурно предписанными и социально за­данными образами (приведем российский пример с «кавалерист-девицей» Надеждой Дуровой, даже именовавшей себя «он» – и это в XIX столетии).

4. Последний комплекс паттернов включал в себя анализ роли полового различия в функционировании социальных институ­тов, которые участвуют в формировании гендера (это семья, система родства, домохозяйство, рынок рабочей силы, система образования, государственное устройство и т. д.) Как воспроизво­дятся социальные асимметрии, связанные с полом, как функцио­нируют институты социального контроля и за счет чего осущест­вляется распределение и перераспределение власти, материаль­ных и духовных благ, собственности и престижа в масштабах всего общества, класса, группы и т. д. – все эти вопросы выдвину­лись на первый план.

Теория и методология истории

Дж. Скотт назвала гендер «первичным способом определения властных отношений», а «историоризацию различий» между по­лами – главным направлением исследований гендерной истории. Из ее доказательств вытекало, что социально-половая (гендерная) иерархия является исторически первой формой социального нера­венства. Гендерные статус, иерархия и модели поведения предпи­саны институтами социального контроля и культурными тради­циями, воспроизводство гендерного сознания поддерживает сло­жившуюся систему отношений господства и подчинения, а гендер-ный статус – один из конституирующих элементов социальной асимметрии и системы распределения власти, престижа и собст­венности.

Этой и последующими своими работами Дж. Скотт призвала преодолеть очевидный раскол между традиционной и новыми (женской, мужской, квир-) историями. Часть историков-фемино-логов, чувствовавших свою обособленность в ученом мире, про­явили готовность пойти навстречу этому призыву, сменить вывеску «женской истории» на наименование «гендерная история» и тем самым в известном смысле преодолеть маргинальность положения «женской истории» в системе гуманитарного знания. Они довольно решительно заявили о смене познавательных ориентаций: «жен­скую историю» объявили лишь этапом, переходным феноменом, который был необходим для процесса осознания и доведения до признания (научной и вообще широкой общественностью) значи­мости исследований истории отношений полов. Во всех работах, даже в тех, что были посвящены исключительно женщинам, было предложено учитывать «мужской фактор», дабы «уничтожить по­ловинчатость науки о полах».

Готовность отказаться от решения «женскими исследования­ми» в истории последовательно феминистских задач расширила социальную базу нового направления. В сообществе гендерологов появились мужчины, которые ранее смотрели на развитие женских исследований не без иронии. Следом развернулась широкая дис­куссия по поводу определения понятий «пол», «мужественность», «женственность» в разные исторические эпохи, и ее участники пы­тались выяснить, как эти концепты пересекаются с другими дис-курсивно созданными идентичностями (классом, поколением, воз­растом, вероисповеданием, региональной и этнической принад­лежностью).

Глава 15. Гендерная история

Однако с предложением Дж. Скотт согласились далеко не все исследователи женской истории. Решительно настроенные против засилья «мужской истории» историки феминистской ориентации развернули широкую дискуссию о возможности не только находок, но и ущерба на пути превращений «женских исследований» в «ген-дерные». «Женская история – это не просто что-то отличное от об­щепринятой истории; это явление критическое, очевидно направ­ленное против “мужской истории”», – писалось тогда. А гендерная история того и гляди могла позволить женщинам вновь проявить готовность быть «невидимыми» в декларируемом равенстве осве­щения истории обоих полов, опять «раствориться» в ней. Среди се­рьезных потерь называлось потенциальное скатывание гендерных исследований (как исследований обоих полов) к очередным обос­нованиям «естественности» их взаимной дополнительности. А это, доказывалось феминистками, приведет к стремлению опро­вергнуть «особость» женского опыта и женских интересов, приве­дет к стиранию грани между традиционной наукой (этнологией, социологией, психологией пола) и критически нацеленными на них гендерными исследованиями.

Буря споров о соотношении феминизма, феминологии и ген-дерной истории затронула в основном Новый Свет. Европа, менее «пострадавшая» от радикального феминистского движения, не без иронии смотрела на «перегибы» феминисток США. Европа оказа­лась более толерантной к «вторжению» мужчин и “Men's Studies” в исследования истории полов. Гендерные центры и лаборатории комфортно разместились в европейских академических институтах и университетах. Европейские сторонницы развития гендерной ис­тории поставили задачу не столько «устранять половинчатость прежней науки о полах», сколько писать новую всеобщую исто­рию, в которой подобающее место должен был занять анализ меха­низмов иерархизации (Hausen, Wunder 1992: 10).

Некоторые аспекты гендерных взаимодействий нашли отраже­ние уже в ранних публикациях. Их авторы пытались сравнивать отношение мужчин и женщин к одному и тому же вопросу (ска­жем, к возрасту вступления в брак или повторной женить­бе/замужеству со вдовыми), рассматривать неодинаковые послед­ствия для мужчин и женщин одних и тех же социальных явлений и трансформаций. В них изучался, например, гендерный аспект по­нятия «цехового единства» (и в связи с этим – «мужской солидар-

Теория и методология истории

ности», вытеснившей женщин из цехового производства в раннее Новое время). Необычайно плодотворными и убедительными были исследования разного понимания чести, которое для женщин име­ло всецело гендерное звучание, а для мужчин – определялось об­щечеловеческими «свойствами» – храбростью, верностью, добро­совестностью, профессиональным мастерством (Kollmann 1987).

Развитие же гендерной истории оказалось связано и обусловле­но ее взаимодействием со структурализмом (который был важен для развития женских исследований в изучении прошлого) и в осо­бенности с различными постструктуралистскими течениями, уча­стием в целом ряде «поворотов», произошедших в гуманитарном знании на рубеже ХХ и XXI вв.

В тематике гендерной истории выделились ключевые для нее темы, на первый взгляд вполне простые и ясные: «труд в домашнем хозяйстве», «работа в общественном производстве», «право», «по­литика», «семья», «религия», «образование», «культура» и т. п. Но каждая из этих тем отныне рассматривалась с точки зрения путей обеспечения воспроизводства социального порядка, основанного на гендерных различиях, и неравного распределения материальных и духовных благ, власти и престижа в историческом социуме. Осо­бое место занял анализ опосредованной роли гендерных представ­лений в межличностном взаимодействии, выявление их историче­ского характера и динамики. Отношения между полами – как вы­яснилось – составляют сердцевину любой социальной системы наряду с классовыми и межпоколенческими отношениями, отно­шениями между общественными слоями, способами производства и отношением человека к природе. Гендерные исследования про­низали собой – пусть и неравномерно – почти все области истори­ческой науки (Pomata 1993: 1019–1026).

Исследования гендерных историков развернулись в ситуации постмодерна, главным «открытием» которого стало недоверие к большим идеологиям – к тому, что французские философы называ­ли метанарративами (метанарративу прогресса, рационального обустройства общества, революционного переустройства, модер­низаций). Другим ощутимым изменением в науках о прошлом, ко­торое произошло в прямой связи с распространением постмодер­нистских концепций и феминистской критики историзма и эмпи­ризма, стала ликвидация иерархии «важности» исследовательских проблем. Еще 20 лет назад все, что связано с женщиной, женским

Глава 15. Гендерная история

социальным опытом, историей сексуальных меньшинств или исто­рией сексуальности, могло быть объявлено не «главными темами». В эпоху постмодерна иерархия важности проблематики была нис­провергнута. Темы, казавшиеся ранее «мелкими», оказались впи­санными в большую историю: история прислужничества и найма кормилиц, история домашней работы, вынашивания детей и родо­вспоможения.

Категория «пол» была признана одним из структурообразую­щих экономических принципов. Гендерные исследования истори­ческого прошлого показали себя как объединяющее научное поле, как концепт, который подтверждал полицентричность окружающе­го мира, плюральность типов мышления, множественность методов и подходов, с помощью которых можно познавать и прошлое, и на­стоящее.