Я читаю и пишу на английском, но до сих пор думаю на амхарском

Ханна Джорджис

Сложно быть творческой личностью с семьёй, говорящей на разных языках – мои родные любят то, что я пишу, но думают, что пишу не для них.

Первый язык, на котором я научилась говорить, под четким руководством любимой бабушки, был амхарский. Официальный язык Эфиопии (второй по распространенности семитский язык после арабского) связал меня с ней тогда и до сих пор используется в разговорах нашей большой семьи. Мы находимся в тысячах милях друг от друга, отделенные океанами и паспортами. Но когда мы звоним друг другу, именно амхарский передает нашу любовь сквозь моря.

Слова формируют то, как я вижу мир, как преодолеваю проблемы, как расслабляюсь. Они дарят мне комфорт, порядок и структуру. Я начала писать с тех пор, как узнала, что писателям платят (по крайней мере, в теории), просто за то, что они придают звукам смысл.

Но как родившаяся в Америке дочь эфиопских и эритрейских иммигрантов, проще всего я использую в своей речи английский. Грамматика, которую я с легкостью могу подчинить своей воле, была выучена в американских школах под наставлением преподавателей, намеренных адаптировать меня, дочь иммигрантов, к языку. Когда я была ребенком, я читала книги из списка рекомендованной классической литературы – книги белых авторов, для которых английский является единственным языком выражения мыслей. И всё же я продолжаю думать на амхарском. Когда я испытываю глубокие чувства, трудные для понимания, они приобретают яркие образы на амхарском.

Когда в январе этого года я вернулась в Эфиопию впервые за 10 лет, мой младший двоюродный брат смотрел на меня с широко открытыми глазами и лучезарной улыбкой. Он сообщил мне, что знает, что я писатель – он видел мои статьи на фейсбуке и прочел их все. Он остановился на мгновение, чтобы еще раз взглянуть на меня. Тихая вина появилась там, где было раньше только волнение. Тихим голосом он сказал, что прочитал мою работу, хотя и не совсем всё понял. Легкое обвинение весело в воздухе: ты пишешь на английском, твои статьи не для меня.

Очень трудно для писателя мигранта выбрать языка, на котором творить. Поэтесса Сафия Эльхилло, суданско-американская писательница, называет себя «языковым предателем», потому что она пишет на английском (а не на арабском). Кубинско-американский писатель Густав Перес Фирма, пишущий и на английском, и на испанском, сказал национальному общественному радио: «У меня такое чувство, что я не владею ни одним из этих языков в совершенстве… Слова подводят меня на обоих языках.»

Я наткнулась на «Двуязычный блюз» Переса Фирма, книгу стихотворений 1995 года, 10 лет спустя после её выхода. В размышлениях старшеклассника, влюблённого в литературу, но только начинающего любить поэзию, я увидела себя:

Тот факт, что я

Пишу тебе

По-английски

Уже опровергает то, что я

Хотел тебе сказать.

И цель моя:

Как объяснить, что я

Не англичанин

Хотя никем другим я не являюсь

На самом деле, я никогда не знаю, какой язык использовать для диалога. Английский язык – самый простой вариант, я пользуюсь им каждый день. Но английский не тот язык, на котором я выражаю эмоции и чувства. Амхарский- выразительный, хотя и сложный язык, требующий времени, чтобы что-то выговорить. Однако я не могу больше читать или писать на амхарском, алфавит, висящий над моей кроватью, больше для украшения, чем для изучения. Сложно увлечься эритрейской тигриньей. Даже моя мама, чья семья родом из северной Эфиопии региона Тигринья и на границе с Эритреей, не говорит на языке тигринья. Так что я нахожусь между промежутками и пересечениями, пытаясь понять смысл в языке, времени и пространстве.

Меня вдохновляют работы художников и писателей, которые вкладывают огромную часть себя в свои произведения на любом языке (языках), на котором они могут выражаться и рассказать истории со всеми подробностями.

Я встречала африканских писателей, приспосабливающих колониальные языки для использования критики тех режимов, которые принесли эти звуки на континент, а латиноамериканские авторы, такие как Юно Диас, отказываются применять испанский, чтобы выразить чужеродность этого языка.

Я уверена, что могу обратиться к этим и другим авторам-иммигрантам за образцами сопротивления и переосмысления границ английского как языка, подтверждающего опыт иммигрантов. Когда английский не удаётся передать весь смысл наших историй, мы используем родной язык, и любовь наших семей в конечном итоге преодолевает всякие языковые барьеры.

№ 348