Я читаю и пишу по-английски, но до сих пор мечтаю на амхарском

Анна Джорджис

Сложно быть выдающимся писателем в семье, в которой говорят на нескольких языках – мои родственники любят мои тексты, однако, я думаю, что я пишу не для них.

Под бережным руководством безмерно любящей меня бабушки амхарский стал первым языком, на котором я научилась говорить. Государственный язык Эфиопии (второй по распространенности семитский язык после арабского) связывал меня с ней тогда и связывает по сей день, словно живая ниточка через обширные разговоры моей семьи. Сейчас, когда между мной и бабушкой тысячи миль, когда нас разделяют океаны и паспорта, амхарский язык способен передать нашу любовь через море, когда мы звоним друг другу.

Слова формируют мой взгляд на мир, мои способы решения проблем, мои способы отдохнуть. Они обеспечивают мне удобство, порядок и структуру. Я пишу с тех пор как узнала что писателям платят (теоретически, по крайней мере), просто для того чтобы понять весь этот шум вокруг.

Однако, будучи рожденной в Америке дочерью эфиопских и эритрейских эмигрантов, лучше всего я знаю английские слова. Грамматике языка, с которой мне наиболее легко удается совладать, я научилась в американках школах под небрежным контролем учителей, настаивавших на подчинении моего акцента дочки иммигрантов. Классические литературные произведения, которые я читала еще в детстве, и даже книги, возглавляющие на сегодняшний день списки рекомендованной к прочтению литературы, написаны теми самыми безукоризненными авторами, для которых английский язык – всегда утверждение, которое никогда не подвергается сомнению. Но временами я все еще мечтаю на амхарском. В ситуациях, когда мои чувства настолько глубоки и сложны для выражения, они прибегают к ярким образам амхарского языка.

Когда я вернулась в Эфиопию впервые за почти десять лет в январе этого года, мой молодой двоюродный брат Кидус смотрел на меня с широко раскрытыми глазами и трепещущим сердцем. Он сказал мне что знает о том что я писатель – он видел мои статьи на Фэйсбуке и прочитал их все. Он на мгновение замешкался и затем снова посмотрел на меня, безмолвное чувство вины появилось там, где только что было только восхищение. Тихим голосом он сказал мне, что прочитал мои работы, несмотря на то что не понял всего в полной мере. Мягкое обвинение повисло в воздухе: ты пишешь на английском; твои статьи не для меня.

Для писателя в диаспоре выбор языка для творения чреват последствиями. Поэт Сафия Эльхилио, суданско-американская писательница, называет себя «языковым предателем» за то что пишет на английском (а не на арабском). Кубино-американский писатель Густаво Перес Фирма, который пишет на английском и испанском языках, сказал на национальном общественном радио: «У меня такое чувство, что я не владею ни одним из них…Слова подводят меня на обоих языках.».

Я наткнулась на «Двуязычный блюз», сборник стихов 1995 года Переса Фирмы, 10 лет спустя после его публикации. Я, как первокурсница средней школы, влюбленная в литературу, но только начинающая ценить поэзию, увидела свое отражение в его задумчивой диаспорической медитации:

Тот факт, что я

пишу вам

на английском

уже искажает смысл того,

что я хочу вам сказать.

Вот каков мой посыл:

как объяснить вам что я

не принадлежу английской культуре,

как и любой другой

В самом деле, я никогда не знала какой язык использовать чтобы выразить себя. Английский язык самый простой, я ежедневно его использую. Но он не тот язык, который я люблю. Амхарский – насыщенный и приятный, он требует времени чтобы разговориться. Но я больше не могу читать или писать на амхарском – алфавит, висящий над моей кроватью больше декоративный, нежели поучительный. Язык тигринья (государственный язык Эритреи) – обширен и труден для запоминания. Даже моя мама, чья семья родом из северной части Эфиопского региона Тигрей, граничащим с Эритреей, не говорит на тигринье. Поэтому я нахожусь в промежутках и пересечениях, пытаясь сплести единый смысл из языка, времени и пространства.

Меня вдохновляют работы артистов и писателей, которые вкладывают свое самое настоящее «я» в свои творения на любом языке (языках), который они знают, на любом языке (языках), который способен постичь сложность истории, которую им нужно рассказать.

Я видела африканских писателей, которые перепрофилировали колониальные языки для того чтобы раскритиковать те самые колониальные режимы, которые принесли эти звуки на континент. А также видела таких латинских авторов как Юно Диас, которые отказываются выделять курсивом испанский, чтобы подчеркивать свою чуждость.

Я знаю что могу обратиться к этим и другим авторам-иммигрантам за примерами сопротивления и переосмысления границ английском языка, как языка лишающего экспрессии опыт иммигрантов. В те моменты, когда английский не выдерживает силу наших историй, мы отправляем нашу работу «обратно домой» в устной форме – и любовь наших семей в конечном итоге превосходит любой языковой барьер.

№ 176