Я читаю и пишу на английском языке, но все же образы у меня возникают на амхарском

Ханна Гиоргис

Сложно быть творческой личностью в многоязычной семье: моим родным очень нравится то, что я писательница, но они думают, что я пишу не для них

Первым языком, на котором я научилась говорить под тщательном руководством души во мне не чаявшей бабушки, был амхарский. Государственный язык Эфиопии (второй самый распространённый семитский язык после арабского) соединял меня с ней в то время и до сих пор служит проводником в разговорах моей большой семьи. Тысячи километров разделяют нас друг от друга, нас разделяют океаны и границы. Однако, когда мы звоним друг другу, именно амхарский несет нашу любовь через океан.

Слова принимают ту форму, как я вижу мир, как я двигаюсь вперед, одновременно решая проблемы, и как я отдыхаю. Они дают мне комфорт, порядок и структурированность. Просто чтобы объяснить смысл происходившей вокруг неразберихи, я начала писать до того, как узнала, что писательский труд оплачивается (по крайней мере, в теории).

Однако, родившись в Америке в семье эмигрантов из Эфиопии и Эритреи, я лучше всего знаю слова на английском. Грамматика, которую я легче всего могу подчинить своей воле, - это грамматика, которую я изучила в американских школах под формальным руководством учителей, настаивавших на том, чтобы мой язык дочери эмигрантов вписывался в установленные правила. Классическая литература, которую я прочитала в детстве, и книги, которые и сейчас в топе списков, - это произведения белых писателей, для которых английский язык всегда утверждение, и у них никогда нет ни капли сомнения. Но порой все же образы у меня возникают на амхарском. Если мои чувства особенно глубоки и их труднее всего встроить в схему, то они принимают яркую образность на амхарском языке.

       Когда я в январе этого года приехала в Эфиопию впервые за почти десять лет, мой маленький двоюродный брат Кидус смотрел на меня широко открытыми глазами, лучезарно улыбаясь. Он сказал мне, что знает, что я писательница: он видел все мои статьи на Фейсбуке и все их прочитал. Он замолчал на минуту, а потом снова посмотрел на меня: легкое чувство вины появилось там, где до этого было только радостное восхищение. Он сказал шепотом, что прочитал мои работы, хотя ему не все было понятно. Мягкое обвинение повисло в воздухе: ты пишешь на английском, твои статьи не для меня.

       Для творческой личности в диаспоре выбор языка очень обременителен. Поэтесса Сафия Эльхильо с судано-американскими корнями называет себя «языковым предателем», потому что пишет на английском, а не на арабском. Кубино-американский писатель Густаво Перес Фирмат, пишущий как на английском, так и на испанском, сказал в интервью Национальному Общественному Радио: «У меня такое ощущение, что я бегло не говорю ни на одном из них… Слова не даются мне на обоих языках.»

       Я случайно наткнулась на изданный в 1995 году сборник стихотворений «Двуязычный блюз» Переса Фирмата спустя 10 лет после его выхода. Старшеклассница, влюбленная в литературу, но только начинающая любить поэзию, я увидела свое отражение в его раздумьях, обращенных к кубинской диаспоре:

То, что я

       Пишу вам

На английском языке,

Уже искажает то, что я

Хотел до вас донести.

Моя тема:

Как объяснить вам, что я

Не принадлежу английскому,

Хотя я и не принадлежу ни к какому другому

Я действительно никогда не знаю, какой язык выбрать, чтобы выразить свои мысли. Английский самый простой из всех, потому что я погружена в него каждый день. Однако, английский – не тот язык, который я люблю. Амхарский язык насыщенный и приятный; требуется определенное время, чтобы слова на нем слетели у меня с языка, но я больше не могу ни читать и ни писать на амхарском, а алфавит, висящий над моей кроватью, - скорее декоративное украшение, чем практическое пособие. Тигринья, язык Эритреи, богат и сложен для усвоения. Даже моя мать, которая родом из северного региона Тыграй в Эфиопии и граничащей с ней Эритреи, не говорит на тигринье. В силу этого я испытываю затруднения, пытаясь сложить смыслы в языке, времени пространстве.

 Меня воодушевляет творчество художников и писателей, вкладывающих свое истинное «я» в свои произведения на любом языке (или языках), к которому они имеют доступ, и которые на любом языке (языках) могут ухватить всю запутанность историй, которые они должны изложить.

Я видела африканских писателей, которые изменяли колониальные языки, чтобы использовать критику тех самых режимов, благодаря которым эти звуки пришли на континент, а такие латиноамериканские писатели, как Хунот Диас, отказываются выделять курсивом слова на испанском языке, чтобы обозначить их иностранность.

Я знаю, что могу надеяться на этих и других писателей-эмигрантов, если мне понадобятся модели сопротивления и переосмысления границ английского языка как языка, документирующего опыт эмигрантов. И в те моменты, когда английскому языку не удается передать силу наших историй, мы в устной форме отправляем созданное нами «на свою историческую родину», и любовь наших семей, в конце концов, преодолевает любые языковые барьеры.

№ 304