Я читаю и пишу на английском, а мечтаю по-прежнему на амхарском

Ханна Джиорджис

Сложно быть писателем своего дела в семье, где говорят на нескольких языках – мои родные любят, что я пишу, но думают я не пишу для них

Первый язык, на котором я научилась говорить под чутким руководством моей бабушки был амхарский. Официальный язык Эфиопии (второй наиболее распространенный семитский язык после арабского) связал нас и тогда и сейчас служит живым проводником через все беседы моей многочисленной семьи. Между нами тысячи миль, мы разделены океанами и границами. Но когда мы звоним друг другу, именно амхарский язык проносит всю нашу любовь через моря.

Слова формируют мое мировоззрение, то как я вижу мир, как решаю проблемы, как я отдыхаю. Они дают мне уют, упорядочивают и структурируют мир вокруг. Я начала писать, еще до того, как узнала, что авторам платят гроши.

Но урожденная американка, дочь эфиопских и эритрейских иммигрантов, я знаю лучше всего английские слова. Грамматика, которой я могу легкостью обращаться, та, которую я выучила в американских школах под формальным обучением учителей настаивающих на том, чтобы мой язык дочери-иммигрантки подчинился. Классический литературный канон, который я проглотила, ребенком, - и книги, возглавляющие списки рекомендаций даже сейчас – те произведения белых авторов, для которых английский всегда является утверждением, а не вопросом. Но, иногда, я еще думаю на амхарском. Когда мои чувства становятся глубинными и слишком трудными для понимания, они приобретают яркие образы амхарского языка.

Когда в январе я впервые за 10 лет вернулась в Эфиопию, мой кузен, Кидус, посмотрел на меня широко открытыми глазами и горящим сердцем. Он сказал мне, что знает, что я писатель – он посмотрел все мои посты на Фейсбуке и прочитал их все. Он приостановился на мгновение прежде чем снова посмотреть на меня с появившейся тихой виной во взгляде, где раньше было лишь волнение. Тихим голосом он сказал мне, что прочитал мою работу, хотя и не совсем все понимал. Мягкое обвинение висело в воздухе: ты пишешь на английском; твои статьи не для меня.

Для писателя в мигрантской общине выбор языка для творчества является непростым делом. Поэтесса Сафия Елхилло, суданско-американский писатель, называет себя «предательницей языка» пишущей на английском (а не на арабском). Кубино-американский писатель Густаво Перес Фирмат, который пишет на английском и испанском языках, рассказал НПР^[9]: «У меня такое чувство, что я не владею ни одним из них... Слова подводят меня на обоих языках».

 Я наткнулся Билингвистский Блюз Переса Фирма, сборник стихов 1995 года, спустя 10 лет после ее выхода. Первокурсник средней школы, влюбленный в литературу, но только начинающий любить поэзию, я увидела свое отражение в его задумчивой диаспорической медитации:

Факт в том, что я

пишу тебе

на английском

уже опровергает то, что я

хочу сказать тебе.

Моя главная задача:

Как объяснить тебе, что я

не принадлежу английскому

правда я не принадлежу никакому месту

На самом деле, я никогда не знаю, какой язык использовать когда объясняю себе что-либо. Английский – самый легкий; я погружаюсь в него каждый день. Но английский не тот язык, на котором я люблю изъясняться. Амхарский густой и сладкий; ему нужно время, чтобы вспорхнуть с кончика языка. Но я не могу долго читать или писать на амхарском языке. Алфавит, который висит перед моей кроватью скорее выполняет декоративную функцию, чем дидактическую. Тигринья – язык Эритреи, которым трудно овладеть. Даже моя мать, чья семья родом из северной части Эфиопии в регионе Тигрей и на границе с Эритреей, не говорит на языке тигринья. Поэтому я окружена пропускам и пробелами в попытке постичь и выразить смысл в языке, времени и пространстве.

Меня поддерживают работы художников и писателей, которые внедряют свои самые настоящие «я» в свои произведения на любом языке (языках), к которому(которым) они имеют доступ, на любом языке (языках), который (которые) могут понять сложности историй, которые им нужно поведать.

Я видела африканских писателей, которые перепрофилировали колониальные языки, чтобы использовать критику тех режимов, которые принесли эти звуки на континент, а такие латиноамериканские авторы, как Юно Диас, отказываются писать курсивом испанский, чтобы подчеркнуть чужесть.

 Я знаю, что могу обратиться к этим и другим авторам-иммигрантам за моделями сопротивления и переосмысления границ английского языка как языка, подтверждающего документами опыт иммигрантов. В те моменты, когда английский не выдерживает силу наших историй, вместо этого, мы отправляем нашу работу «домой» устно - и любовь наших семей в конечном итоге преодолевает любой языковой барьер.

 

№ 215

Я читаю и пишу на английском языке, но фантазии мои на амхарском.

Ханна Гиоргис

Трудно быть творческим деятелем в мультиговорящей семье, ведь моим родственникам нравится то, что я пишу, но они уверены, что это написано не для них.

Амхарский Язык – был первым языком, на котором я училась разговаривать под внимательным руководством моей любящей бабушки. Этот эфиопский национальный язык (второй среди широко распространённых языков Семитской языковой группы после арабского) связал меня с ней тогда и по сей день служит проводником, позволяющим устанавливать контакты с моей большой семьей. Мы находимся в тысячах миль друг от друга, разделенные океанами и паспортами. Но когда мы звоним друг другу именно этот Амхарский язык проносит нашу любовь сквозь дальние расстояния.

Слова определяют мое мировоззрение, мой способ преодоления проблем, мой покой. Они греют мне душу, командуют мной и упорядочивают мои мысли и действия. Я пишу с тех пор, как узнала о том, что писателям платят за это (во всяком случае, теоретически), дабы разобраться в этой суматохе.

Но, как дочь Эфиопских и Эретрийских иммигрантов, рожденная в Соединенных Штатах Америки, слова, которые я знаю лучше всего именно на Английском. Грамматика, которую я могу лучше всего подчинить своей воле – это та, которую я изучала в Американских школах, которую нам поверхностно преподавали учителя, настаивающие на том, чтобы избавить язык девочки-иммигрантки от грамматических ошибок, приведя его в соответствие. Классический литературный канон, который был усвоен мной в детстве, словом, как и книги, которые сейчас возглавляют списки рекомендаций, написаны теми же белыми авторами, для которых английский всегда конкретен, и не ставится под сомнение. Но иногда я все еще мечтаю на Амхарском. Когда мои чувства самые искренние и их труднее всего выразить, они приобретают яркие образы Амхарского.

Когда в Январе этого года, я впервые почти за 10 лет вернулась в Эфиопию, мой младший двоюродный брат, Кидус, посмотрел на меня с широко распахнутыми глазами и лучащимся сердцем. Он сказал мне, что знает, что я писатель, что он видел мои статьи на просторах Фейсбука и читал их все. Он на мгновенье замолчал, прежде чем взглянуть на меня снова, тихое чувство вины появилось там, где раньше было только волнение. Тихим голосом он сказал, что прочитал мои работы, хотя и не понял их до конца. Легкое обвинение тяжело повисло в воздухе: Ты пишешь статьи на Английском, а они не для меня.

Для писателя-изгнанника своей родины, выбор языка, на котором творить – чреват последствиями. Поэтесса София Эльхильо, Судано-американка по происхождению, называет себя «предателем языка», за то, что пишет на английском (а не на арабском), Кубино-Американский писатель Густаво Перес Фирмант, который издает свои работы как на английском, так и на испанском языках, сообщил Американской новостной радиостанции NPR: «У меня есть подозрение, что я не могу бегло говорить ни на одном их этих языков … Слова подводят меня как в английском, так и в испанском».

Спустя 10 лет после выхода его «Блюза на двух языках», книги стихов, написанной в 1995 году, я все же натолкнулась на нее. Как ученица старшей школы, очарованная литературным творчеством, но только начинающая ценить поэзию, я нашла свое отражение в его задумчивых размышлениях о проблемах, существующих в диаспорах.

Тот факт, что я

Пишу Вам

На английском языке

Уже изначально искажает смысл тех фраз,

Которые я хотел передать.

А тема моя такова:

Найти способ объяснить, что мир мой

Не выразить английскими словами,

Этот язык для меня чужой

Как и любой другой язык.

В действительности, я никогда не знала на каком языке изъяснять свои мысли. Английский легче, я погружаюсь в него с головой каждый день. Но английский не тот язык, который пленит. Амхарский по своей природе богатый, благозвучный, я наслаждаюсь теми мгновениями, когда говорю на нем. Но отныне, читать или писать тексты на амхарском, занятие не для меня — этот алфавит, висящий у меня в спальне над кроватью скорее для украшения, чем для учебы.

Есть еще один Эритрейский язык - Тигринья, богатство речи которого, также столь велико, что на нем сложно выражать свои мысли. Даже моя мама, чья семья родом из эфиопского Северного Тигрея, и, граничащей с этим регионом, Эритреи, не говорит на Тигриньи. Поэтому я нахожусь в смятении и на распутье, пытаясь переплести воедино язык, пространство и время в той мысли, которую я пропускаю через этот поток.

Меня вдохновляют работы писателей и художников, которые вкладывают в них свое подлинное «Я» на любом языке или множестве языков, которыми они владеют, на языках которых, они ухитряются передавать все сложности тех историй, которые предстоит рассказать.

Я наслышана об Африканских писателях, которые перепрофилировали колониальные языки, с целью разжечь полемику вокруг тех самых режимов, которые привнесли новые звуки на их континент, и также о латиноамериканских авторах, таких как Хунот Диас, которые отказываются выделять курсивом в тексте испанские слова, дабы указать на их иностранное происхождение.

Я понимаю, что могу ориентироваться на этих и других писателей-иммигрантов, на их модели сопротивления и переосмысления границ английского, как языка, фиксирующего наш опыт, опыт приезжих. И в те моменты, когда Английский не может передать силы тех слов, которыми написаны наши истории, мы возвращаем их домой, а любовь наших семей, в конечном счете, преодолевает любой языковой барьер.

 

№ 216

 

Я читаю и пишу на английском, но мечтаю все ещё на амхарском.

Ханна Гиоргис.

 

Сложно быть творческой личностью в семье, которая охватывает множество языков - мои родные восхищаются тем, что я писательница, но считают, что я пишу не для них.

Первым языком, который я выучила под чутким руководством моей любящей бабушки, был амхарский. Государственный язык Эфиопии (второй по распространенности семитский язык после арабского) связывал меня с ней и даже сейчас, подобно току, пробегает в наших семейных разговорах. Между нами тысячи миль, мы разделены океанами и границами. И когда мы созваниваемся, то говорим на амхарском языке, который способен пронести нашу любовь через моря.

Слова влияют на то, как я вижу мир, как преодолеваю трудности, как отдыхаю. Они поддерживают, создают порядок и организуют меня. Я писала, чтобы привести мысли в порядок еще до того, как узнала, что этим можно зарабатывать (хотя бы теоретически). 

Как дочери иммигрантов из Эфиопии и Эритреи, рожденной в Америке, английский язык дается мне лучше всего. Грамматика, которой я свободно владею, выучена в американских школах под безучастным надзором учителя, настойчиво пытавшегося заставить мой язык слушаться. Принципы классической литературы я усвоила с детства, как и книги, по сей день возглавляющие рейтинги лучших, тех авторов, для которых английский язык не поддается сомнениям. Порой я все еще мечтаю на амхарском. Когда чувства так переполняют, что сложно представить, они находят отображение в амхарском языке.

Когда я впервые, спустя почти 10 лет, вернулась в Эфиопию, мой младший двоюродный брат Кидус смотрел на меня с широко раскрытыми глазами и волнением в сердце. Он знал, что я писательница – видел мои статьи на Фейсбуке и все их прочитал. На мгновение он замолчал, затем снова посмотрел на меня, легкое чувство вины почувствовалось там, где была только радость. Тихим голосом он сказал, что прочитал все, что я написала, хотя и не до конца все понимая. Кроткий упрек тяжело повис в воздухе: ты пишешь на английском, значит, статьи не для меня.

Для человека творческой профессии, живущего в диаспоре, выбор языка для работы может быть чреват. Сафия Эльхильо, судано-американская поэтесса, называет себя «языковым предателем» за то, что пишет на английском, а не на арабском. Американский писатель кубинского происхождения Густаво Перес Фирмат, пишущий и на английском, и на испанском, признался на Национальном общественном радио: «У меня чувство, что я ни одним свободно не владею…Слова подводят меня в обоих языках».

Я наткнулась на «Двуязычный блюз», книгу стихов Переса Фирмата (1995), через 10 лет после ее выхода. Новоиспеченный ученик старшей школы, влюбленный в литературу, но только начинающий увлекаться поэзией, я увидела себя в его размышлениях:

Тот факт,

что я пишу тебе по-английски,

 уже искажает то, что я хочу донести.

А задача моя такова:

объяснить, что я не соотношу себя с английским,

 однако нигде больше места мне нет.

На самом деле, я никогда не знаю, на каком языке себя выразить. Английский проще, я в нем как рыба в воде. Но это не тот язык, на котором я люблю. Амхарский тягучий и сладкозвучный; будто постепенно стекает по языку. Я не умею читать и писать на нем - алфавит, что висит над моей кроватью, больше для украшения, чем для обучения. Тигринья, язык Эритреи, объемный, его сложно освоить. Даже моя мама, чья семья происходит из северного района Эфиопии, Тиграи, граничащего с Эритреей, не говорит на нем. Я застряла меж двух крайностей, пытаясь переплести смыслы через язык, время и пространство.

Меня поддерживают работы авторов, которые выражают самих себя в работах независимо от доступных им языков и позволяют понять многогранность их историй.

Я знакома с работами африканских писателей, которые используют колониальные языки для критики того самого режима, что принес эти звуки на континент, а такие латиноамериканские авторы как Хунот Диас отказываются выделять курсивом испанские слова для обозначения иностранности.

Я знаю, что могу обратиться к этим и другим авторам-иммигрантам как к примерам сопротивления и переосмысления английского как языка, фиксирующего опыт иммигрантов. Порой, когда английский не способен выдержать силу наших посланий, мы возвращаем наши работы домой устно – и любовь наших родных преодолевает любой языковой барьер.

 

 

№ 220

 

Я читаю и пишу на английском, но вижу сны на амхарском

 

Сложно быть писателем в мультиязычной семье – моим родственникам нравится, что я пишу, но они думают, что делаю я это не для них.

 

Первый язык, который я выучила под пристальным присмотром своей безмерно любящей бабушки был амхарский. Официальный язык Эфиопии (второй по популярности язык семитского происхождения после арабского) связал меня с ней, и по сей день он, как живая нить, связывает мою большую семью. Между нами тысячи миль, океаны и границы. Но когда мы звоним друг другу, именно амхарский язык переносит нашу любовь через моря.

Слова определяют то, как я вижу мир, как решаю проблемы и то, как я отдыхаю. Они предоставляют мне комфорт, делают жизнь упорядоченной и структурированной. Я писала еще когда даже не знала, что писателям платят (по крайней мере в теории) просто чтобы разобраться в окружающей жизни.

Я дочь иммигрантов из Эфиопии и Эритреи, родилась в Америке, лучше всего я знаю английский. Грамматикой я научилась пользоваться в американской школе под поверхностным надзором учителей, которые намеревались обуздать мой иммигрантский говор. Классические литературные каноны я усвоила в детстве из книг, возглавлявших списки рекомендованной литературы; их писали белые авторы, которые с английским на ты. Но иногда я все же вижу сны на амхарском. Когда мои глубокие чувства сложно описать, я переживаю их на амхарском.

Когда я вернулась в Эфиопию, впервые за 10 лет в январе, мой младший племянник Кидус смотрел на меня широко раскрытыми глазами и сиял. Он, зная, что я писатель, читал мои статьи на Фейсбуке. Он сделал паузу, снова посмотрел на меня, отголоски вины начали появляться там, где до этого было только приятное волнение. Тихим голосом он сказал мне, что прочитал мои работы, хоть и не все понял. Легкие обвинения повисли в воздухе: ты пишешь на английском; твои работы не для меня.

Для писателя из диаспоры выбор языка, значит многое. Поэт Сафия Эльхилло, писательница суданско-американского происхождения, называет себя языковым предателем из-за того, что пишет на английском (а не на арабском). Кубинско-американский писатель Густаво Перес Фирмат, который пишет и на английском, и на испанском языках, рассказал НОР (Национальное Общественное Радио) «У меня такое чувство, будто я недостаточно хорошо пишу ни на одном из языков… Слова подводят меня в обоих языках.»

Я наткнулась на сборник стихов Переса Фирмата «Двуязычный блюз» через 10 лет после ее издания. Как первогодка в школе, которая влюблена в литературу, но только начала интересоваться поэзией, я увидела себя в задумчивой медитации автора из диаспоры:

Тот факт, что я

пишу тебе

на английском

уже искажает, что я

хотел тебе сказать.

Тема моих раздумий:

как объяснить тебе что я

чужой в английском языке

хоть и нет нигде мне больше пристанища

И в самом деле, я никак не могу решить, какой язык мне следует использовать. Английский – самый простой; я вращаюсь в нем каждый день. Но люблю я не английский. Амхарский густой и сладкий; он с медленно сходит с уст. Однако, на амхарском я не могу больше ни читать, ни писать – алфавит висит над моей кроватью больше для декораций, нежели для изучения. Эритрейская Тигринья – тяжелый язык, его сложно понять. Даже моя мать, семья которой родом из Эфиопского северного Тиграйского региона на границе с Эритреей, не говорит на Тигринье. Таким образом, я нахожусь на распутье и пытаюсь передать смысл вне языков, времени и пространства.

Я понимаю писателей, которые отдают частичку себя в своих произведениях, независимо от того, на каком языке они способны наиболее полно рассказать свою историю.

Я видела как писатели-африканцы использовали родные языки колонизаторов как орудие для нападения на власти, которые принесли эту речь с собой континент, и латино-американские авторы, такие как Хунот Диас отказываются выделять курсивом испанский, чтобы подчеркнуть его чуждость.

Я знаю, что могу обратиться к этим и другим писателям-иммигрантам для заимствования моделей сопротивления и реформации границ английского, языка документирующего опыт иммигрантов. В моменты, когда английский не в состоянии передать всю силу наших эмоций, мы говорим с родными – и любовь наших семей в конце концов превосходит любой языковой барьер.

 

 

№ 221

 

Я читаю и пишу на английском, но до сих пор думаю на амхарском языке.

Ханна Гиоргис

 

Сложно быть творцом будучи частью семьи, в которой объединены сразу несколько языков — мои родные счастливы, что я нашла себя, как писателя, при этом считают, что мои работы написаны не для них.

Первый язык, который я выучила, будучи под пристальным присмотром моей обожаемой бабушки, был амхарский язык. Это государственный язык Эфиопии (он является вторым по распространённости после арабского в семье семитских языков), именно он, еще с детства, объединял меня с бабушкой, когда наши семейные посиделки переходили в военные баталии. Мы в тысячах милях друг от друга, разделенные океанами и гражданством. Но во время телефонного разговора, именно амхарский передает нашу любовь через море.

Слова влияют на то как я вижу окружающий мир, как справляюсь с проблемами, как отдыхаю. Они дают мне почувствовать удобство, порядок и структуру. Я писала задолго до того, как узнала, что писатели получали оплату (в теории, по крайнее мере) в виде известности.

Но, как рожденная в Америке дочь иммигрантов, в жилах которой течет эфиопская и эритрейская кровь, лучше всего мне давался английский язык. Грамматика является один из тех аспектов языка, который я без всяких сложностей могу подчинить своей воли, изученная в американских школах, под безразличным присмотром учителей, которые только хотели загнать меня в рамки стандартов. Произведения классической литературы, которые я изучала в школе, будучи ребенком и книги из списка бестселлеров — авторы всех этих книг люди, для которых английский язык — это привычка, а не приобретенный навык. Но иногда я все же думаю на амхарском. Когда я нахожусь в расстроенных чувствах и глубочайших раздумьях, все мои мысли только на амхарском.

Когда я вернулась в Эфиопию в январе – это был первый раз за последние 10 лет, мой маленький кузен, Кидус, посмотрел на меня широко открытыми глазами и трепещущем сердцем. Он сказал, что знает о том, что я писатель. Он знает о всех моих статьях и даже читал их на Фэйсбуке. Он замер на мгновение, перед тем как снова посмотреть на меня. Чувство вины возникло там, где только что было радостное волнение. Тихим голоском он признался, что прочитал все мои статьи, однако не смог до конца их понять. Даже в воздухе ощущался слабый упрек, после того как он сказал: «Ты пишешь на английском языке, а значит твои статьи не для меня».

В писательском сообщество, выбор языка для написания книги является целой проблемой. Сафия Эльхильо, суданско-американский поэт, называет себя «изменником языка», ведь пишет она на английском, а не на арабском. Кубано-американский писатель Густаво Перес Фирмат, который пишет на английском и испанском языках, в эфире Национального Общественного Радио сказал: «Я чувствую, что ни одним из языков я не владею свободно... Иногда слова могут поставить меня в тупик на двух языках»

Я наткнулась на «Блюз для билингвов» Переса Фирмата — это сборник стихов, написанный в 1995 году, но опубликованный лишь через 10 лет. Только поступивший ученик средней школы, влюбленный в литературу, но пока только пробующий себя в качестве поэта. Я видела себя в его глубоких рассуждениях о проблемах этого писательского сообщества:

«Тот факт, что я пишу вам на английском, уже указывает на то, что я не смогу выразить свои мысли так как мог бы.

Моя проблема: как объяснить вам то, что я не принадлежу к англоговорящим, однако и нигде больше».

В действительности, я никогда не знала, какой-либо язык, чтобы с легкостью его использовать, когда мне это необходимо. Английский — это самый простой язык. Я погружена в него целыми днями. Но, к сожалению, английский — это не тот язык, к которому меня тянет. Амхарский более глубокий и певучий язык. Моему языку необходимо время, чтобы перенять манеру говорения. Но я не могу долго читать и писать на амхарском, несмотря на то, что даже алфавит висит над моей кроватью, однако думаю, что это больше в декоративных целях, чем в образовательных. В государстве Эритрея существует язык Тигринья, который более разносторонний и сложный в изучении. Даже моя мама, чья семья родом из северной Эфиопии, а именно региона Тыграя, который граничит с Эритреей, не говорит на Тигриньи. Поэтому я столкнулась с трудностями перевода и заимствованиями, пытаясь понять смысл через язык, время и место.

Я вдохновлена работами писателей и людей, которые вселяют свои подлинные «Я» в собственные произведения и неважно на каком языке они представлены, любой язык может рассказать историю, какой бы сложной она не была, так чтобы читатель узнал то, что ему необходимо.

Я встречала африканских писателей, которые смогли адаптировали колониальные языки, чтобы повлиять на критику тех обстоятельств, которые и привнесли эти звуки на континент. Такие авторы как Джуно (Хунот) Диас отказывается выделять курсивом испанский для указания на иностранное происхождение.

Я знаю, что могу обратиться к тем или иным писателям-иммигрантам за примерами устойчивости и переосмысления границ английского языка, как языка, демонстрирующего опыт иммиграции. В момент, когда английский язык не способен передать всю суть наших историй, мы отправляем их «на родину» в виде слов и общения, ведь в конце концов любовь наших родных способна преодолеть любые языковые барьеры.

 

 

№ 224

 

Я читаю и пишу по-английски, но все еще мечтаю на амхарском языке.

Ханна Гиоргис.

 

Это сложно быть художником с семьей, говорящей на нескольких языках, очень сложно - мои родственники любят, что я пишу, но думаю, что я пишу не для них.

Первым языком, на котором я научилась говорить под руководством моей любящей бабушки, был амхарский. Официальный язык Эфиопии (второй наиболее распространенный семитский язык после арабского) связал меня с ней тогда и все еще пробегает как живой провод через разговоры моей расширенной семьи. Мы на расстоянии тысяч миль друг от друга, разделенные океанами и паспортами. Но когда мы называем друг друга, это амхарский, который переносит нашу любовь через море.

Слова формируют то, как я вижу мир, как я преодолеваю проблемы, как я расслабляюсь. Они дают мне комфорт, порядок и структуру. Я писал еще до того, как узнал, что авторам платят (по крайней мере, в теории), чтобы понять смысл грохота.

Но, как дочь американского происхождения из эфиопских и эритрейских иммигрантов, слова, которые я знаю лучше всего, на английском. Грамматика, которую я с большей готовностью могу подчинить своей воле, - это то, что я выучил в американских школах под поверхностным наставлением учителей, настаивающих на том, чтобы язык моей дочери-иммигранта попал в соответствие. Классический литературный канон, который я читал в детстве - и книги, возглавляющие списки рекомендаций даже сейчас, - это те из белых авторов, для которых английский всегда является утверждением, никогда не подвергается сомнению. Но иногда я все еще мечтаю на амхарском языке. Когда мои чувства самые глубокие и трудные для понимания, они берут яркие образы Амхарика.

Когда я вернулся в Эфиопию впервые за почти 10 лет в январе этого года, мой молодой двоюродный брат, Кидус, смотрел на меня широко раскрытыми глазами и сердцебиением. Он сказал мне, что знает, что я писатель - он видел мои статьи в Facebook и читал их все. Он остановился на мгновение, прежде чем снова взглянуть на меня, тихая вина появилась там, где раньше было только волнение. Тихим голосом он сказал мне, что прочитал мою работу, хотя и не совсем все понимал. Нежное обвинение густо висело в воздухе: ты пишешь по-английски; ваши статьи не для меня.

Для художника в диаспоре выбор языка для создания чреват. Поэт Сафия Эльхильо, суданско-американская художница, называет себя «языковым предателем», пишущим по-английски (а не по-арабски). Кубино-американский писатель Густаво Перес Фирмат, который пишет на английском и испанском языках, сказал NPR: «У меня такое чувство, что я не владею ни одним из них... Слова подводят меня на обоих языках».

Я наткнулся на двуязычный блюз Переса Фирма, книга стихов 1995 года, 10 лет после ее выпуска. Первокурсник средней школы, влюбленный в литературу, но только начинающий любить поэзию, я увидел себя отраженным в его задумчивой диаспорической медитации:

тот факт, что я

пишу вам

на английском,

уже подделывает то, что я

хотел вам сказать.

Моя тема:

как объяснить вам, что я

не принадлежу к английскому,

хотя я нигде не принадлежу

Действительно, я никогда не знаю, какой язык использовать при объяснении. Английский самый простой; Я плаваю в нем каждый день. Но английский не тот язык, на котором я люблю. Амхарский густой и сладкий; это занимает время, катящееся с моего языка. Но я больше не могу читать или писать на амхарском языке - алфавит, висящий над моей кроватью, более декоративен, чем дидактичен. Тигринья Эритреи полна, и ее трудно зафиксировать. Даже моя мать, чья семья родом из северной части Эфиопии в районе Тигрея и на границе с Эритреей, не говорит на языке тигринья. Поэтому я сижу в промежутках и пересечениях, пытаясь сплести смысл в языке, времени и пространстве.

Меня поддерживают работы художников и писателей, которые внедряют свои самые настоящие «я» в свои произведения на любом языке (языках), к которому они имеют доступ, на любом языке (языках), которые могут понять сложности историй, которые они должны рассказать.

Я видел африканских писателей, которые перепрофилировали колониальные языки, чтобы использовать критику тех режимов, которые принесли эти звуки на континент, а такие латиноамериканские авторы, как Юно Диас, отказываются курсивировать испанский, чтобы обозначить иностранность.

Я знаю, что могу обратиться к этим и другим авторам-иммигрантам за моделями сопротивления и переосмысления границ английского языка как языка, документирующего опыт иммигрантов. В те моменты, когда английский не выдерживает силу наших историй, мы вместо этого отправляем нашу работу «домой» устно - и любовь наших семей в конечном итоге выходит за рамки языкового барьера.

 

 

№ 228

 

Я читаю и пишу на английском, но все ещё мыслю на амхарском

 

Ханнах Джорджис

 

Очень сложно быть писателем в семье, где все говорят на разных языках. Моим родным очень нравится мое творчество, но им кажется, что я пишу не для них.

 

Впервые я заговорила на амхарском под чутким руководством моей обожаемой бабушки. Официальный язык Эфиопии (второй по распространенности язык Семитской группы, после арабского) связал меня с ней тогда и теперь служит «проводником» во время бесед моей большой семьи.

Когда мы звоним друг другу, амхарский язык как передает нашу любовь через моря.

Слова придают очертания тому, как я вижу мир, как я преодолеваю проблемы, как я расслабляюсь. Они дают мне успокоение, порядок и внутреннюю организацию. Я писала еще до того, как, как узнала, что авторам платят (по крайней мере в теории). Я писала, чтобы разобраться в том, что меня окружает.

У меня, рожденной в Америке, в семье Эфиопско-эритрейских эмигрантов, все слова, которые я знала были английскими. Грамматику, которую мне удалось освоить, я выучила в американских школах, по общим правилам моих учителей, настаивавших на усовершенствовании моего языка. Классический литературный канон я постигла еще ребенком, и лучшие книги, которые я читаю сегодня, были написаны «белыми» авторами, для которых английский был родным языком. Но я все ещё иногда думаю на амхарском. Когда мои чувства переполнены и их невозможно показать, включается яркое амхарское воображение.

Когда я, спустя почти 10 лет, в январе этого года, вернулась в Эфиопию, мой маленький кузен Кудус, встретил меня в сильном волнении. Он сказал, что знал о том, что я писатель и читал все мои произведения на Фейсбук. А потом немного задумался, и я почувствовала, что он немного расстроен. Он сказал неуверенно, что даже прочитал все мои статьи, даже те, которые еле понимал. И тут кроткое обвинение повисло в воздухе: ты пишешь на английском, твои произведения не для меня.

 Для писателя, рожденного в эмиграции, выбор языка очень труден.

Поэтесса София Эльхильо, Суданско-американского происхождения, называет себя «предателем языка» из-за того, что пишет на английском, а не арабском. Кубино-американский писатель Густаво Перес Фирмат, который пишет на английском и испанском языках, сказал: «Я чувствую, что не владею свободно ни одним из них».

Я наткнулась на «Двуязычный Блюз» Переса Фирма, сборник стихов 1995 года, через 10 лет после его выхода. Тогда он только стал студентом и начинающим поэтом, очарованным литературой, и я увидела своё отражение в его мрачных эмигрантских размышлениях.

Тот факт, что я пишу на английском

подтверждает мою лживость.

Я не могу выразить всего, что хотел бы выразить.

Как объяснить, что это не мой язык,

Как и никакой другой.

Я фактически никогда не знала какой язык мне использовать, чтобы выразить мои мысли. На английском проще всего, я в нем, как рыба в воде. Но английский не тот язык, что я по-настоящему люблю. Амхарский язык богат и приятен, но мне требуется время, чтобы сформулировать свою мысль. И я не могу больше читать или писать на амхарском - алфавит над моей кроватью стал скорее декорацией. Тигринья сложна для понимания. Даже моя мама, чья семья родом из Тигрии, граничащей с Эритреей, не говорит на языке тигринья. Поэтому я застряла на перепутье, пытаясь соединить в моем языке смысл, время и пространство.

Я вдохновлена произведениями поэтов и писателей, которые смогли передать себя настоящего на чужом языке, которые смогли уловить его особенности.

Я встречала африканских писателей, которые использовали языки колоний для давления на критиков тех самых режимов, которые принесли эти звуки на континент. И латиноамериканских авторов, таких как Хуно Диаз, которые отказываются выделять курсивом испанский, чтобы обозначить иностранное происхождение.

Я знаю, что могу прислушиваться к мнению тех или иных писателей-иммигрантов чтобы научиться перевоплощать правила английского языка для передачи своего эмигрантского опыта. В те моменты, когда английский не в состоянии передать силу наших чувств, мы рассказываем о них на родном языке, и любовь наших родных рушит все языковые барьеры. 

 

 

№ 229

 

                           Читаю и пишу на английском, но мечтаю на амхарском ^[10] .

Текст – Ханна Джорджис.

Сложно быть творческой личностью, когда твоя семья говорит на разных языках – родным нравится, что я пишу, но им кажется, что я пишу не для них.

Амхарский язык был первым языком, на котором я научилась говорить, под чутким руководством любящей бабушки. Официальный язык Эфиопии (второй по популярности разговорный язык после арабского) связывал меня с ней в те времена, и все еще является живым проводником культуры среди моей многонациональной семьи. Нас разделяют тысячи миль, океаны, разные паспорта. Но в момент, когда мы звоним друг другу именно амхарский язык- это то, что преодолевает все расстояния и передает нашу любовь через океаны.

Слова влияют на то, как я вижу мир, как справляюсь с проблемами, как отдыхаю. Они утешают, придают структуру и порядок моим мыслям. Я начала писать еще до того, как узнала, что писателям платят (хотя бы в теории), чтобы разобраться в этом бушующем хаосе под названием мир.

Хотя, я и рождена в Америке иммигрантами из Эфиопии и Эритреи, слова, которые мне больше всего знакомы – на английском языке.

Грамматика, которая с легкостью подчиняется моей воле - именно та которую я выучила в американских школах, под формальным руководством учителей, настаивающих на том, что язык дочери иммигрантов должен соответствовать нормам. Принятые литературные каноны, к которым я привыкла с детства, а также книги, даже сейчас возглавляющие списки литературы, рекомендованной для чтения, книги всегда только авторов белой расы, для которых английский язык никогда не подвергался критике и сомненьям. Но иногда я все еще мечтаю на амхарском, именно тогда мои чувства глубоки, их сложно измерить, тогда они вбирают в себя яркие образы амхарского языка.

Когда я вернулась в Эфиопию в январе, впервые за 10 лет, мой двоюродный брат Кидус смотрел на меня с широко раскрытыми глазами и радостным сердцем. Он рассказал мне, что знает, что я писатель, он видел мои статьи на Фейсбуке и все их прочитал. Он остановился на секунду, прежде чем взглянуть на меня снова, робкое недопонимание промелькнуло на лице, где только что было радостное волнение. Шепотом он сказал мне, что прочитал всё, хотя иногда не понимал о чём я пишу. Легкое обвинение тяжело повисло в воздухе: ты пишешь на английском, твои статьи не для меня.

Для писателя из диаспоры выбор языка для творчества может быть чреват. Саудо-американская поэтесса Сафиа Эльхилло называет себя “предателем язык<