Я читаю и пишу по-английски, но мечтаю все еще на амхарском

 

Это сложно, быть художником в семье, где говорят на нескольких языках - мои родственники любят мои работы, но думают, что я пишу вовсе не для них.

 

Первым языком, на котором я заговорила под тщательным руководством моей любимой бабушки, был амхарский. Официальный язык Эфиопии (второй наиболее распространенный семитский язык после арабского) связывал меня с ней тогда и до сих пор оживляет наши долгие семейные беседы. Мы на расстоянии тысяч миль друг от друга, нас разделяют океаны, у нас разные паспорта. Но когда мы общаемся друг с другом - то делаем это на амхарском. На языке, способном перенести нашу любовь через моря.

 

Слова полностью формируют мое видение мира. То, как я преодолеваю проблемы, как я расслабляюсь. Они дарят мне комфорт, порядок, структуру. Я начала писать ещё до того, как узнала, что авторам платят (по крайней мере, в теории), просто чтобы придать смысл этому общему шуму.

 

Но поскольку я дочь эфиопских и эритрейских иммигрантов, все-таки рожденная в Америке, язык, который я знаю лучше всего - это, конечно, английский. Грамматика, которой мне легче орудовать, - это та грамматика, которую довольно поверхностно преподают в американских школах учителя, упорно требующие, при этом, чтобы язык дочери иммигрантов был на уровне. Классический литературный канон, который я читала будучи ребенком - и книги, возглавляющие списки рекомендаций даже сейчас - это книги тех белых авторов, для которых английский всегда был родным языком, он для них как сам собой разумеющийся. Но иногда я все еще мечтаю на амхарском языке. Когда я испытываю самые глубокие и трудные для понимания чувства, они приобретают яркие образы на амхарском.

 

Когда в январе этого года впервые почти за 10 лет я вернулась в Эфиопию, мой юный двоюродный брат Кидус, смотрел на меня широко раскрытыми глазами и сердце его учащенно билось. Он сказал, что знает, что я писатель - он видел мои статьи на Facebook и читал их все. Затем он взял паузу на мгновение, прежде чем снова взглянуть на меня. Немой укор появился там, где раньше было только волнение. Тихим голосом он сказал мне, что прочитал мою работу, хотя и не совсем все понял. Осторожное обвинение висело в воздухе: ты пишешь на английском; твои статьи не для меня.

 

Для автора, относящегося к какой-либо диаспоре, выбор языка для творчества чреват определенными последствиями. Суданско-американская поэтесса Сафия Эльхилло называет себя «языковым предателем», ведь она пишет на английском (а не на арабском). Кубино-американский писатель Густаво Перес Фирмат, чьи работы выполнены на английском и испанском языках, сказал однажды в интервью на радио: «У меня такое чувство, что я не владею ни одним из них... Слова подводят меня на обоих языках».

 

Я наткнулась на его книгу стихов «Двуязычный блюз» 1995 года через 10 лет после ее выхода. Старшеклассник, уже влюбленный в литературу, но только начинающий любить поэзию. Я увидела себя отраженным в его задумчивой диаспорической медитации:

 

Тот факт, что я

пишу тебе

На английском

уже искажает то, что я

хотел тебе сказать.

Моя главная мысль:

как объяснить вам, что я

не принадлежу английскому

хотя я не принадлежу и никакому другому языку.

 

На самом деле, я даже никогда не знаю, какой язык выбрать для объяснения с самой собой. Английский самый простой; Я плаваю в нем каждый день. Но английский не тот язык, на котором я могу любить. Амхарский густой и сладкий; требуется какое-то время, прежде чем слова скатятся с моего языка. Но я больше не могу читать или писать на амхарском языке - алфавит, висящий над моей кроватью, скорее декоративный, нежели полезный. Язык Эритреи Тигринья слишком обильный и его трудно запомнить. Даже моя мама, семья которой родом из северной части Эфиопии - регион Тыграй на границе с Эритреей - не говорит на языке Тигринья. Получается, я словно нахожусь в пробелах и наслоениях этих языков. И пытаюсь пронести хоть какой-то смысл сквозь язык, время и пространство.

 

Меня стимулируют работы художников и писателей, которые умеют передавать свое настоящее «я» в произведениях на любом языке (языках), который они знают, на любом языке (языках), способном объять весь смысл историй, которые стоит задача рассказать автору.

 

Я видела африканских писателей, что начали использовать колониальные языки для усиления критики тех самых режимов, которые и принесли эти самые языки на континент. А такие латиноамериканские авторы, как Юно Диас, отказываются графически выделять на письме испанский, чтобы обозначить иностранность.

 

Я знаю, что могу обратиться к этим и другим авторам-иммигрантам за моделями противостояния и переосмысления границ английского, как языка, описывающего опыт мигрантов. В те моменты, когда английский не способен донести весь смысл и силу наших историй, мы вместо этого в устной форме отправляем нашу работу «обратно домой» - и в конечном итоге любовь наших семей преодолевает любой языковой барьер.

 

 

№ 94

 

Хотя я пишу и читаю на английском, сны мне снятся на амхарском.

Ханна Гиоргис

В семье с такой разнообразной языковой палитрой мне сложно творить - родственники любят мои сочинения, но думают, что они написаны не для них.

Амхарский - был моим первым языком. На нем я начала говорить под чутким присмотром любящей бабушки. Именно государственный язык Эфиопии (второй по распространенности после арабского в семитской группе) связал меня с ней, он и сейчас служит своего рода проводником при общении с многочисленной родней. Нас разделяют тысячи километров, между нами океаны и границы. Но созваниваясь, мы передаем свою любовь через расстояния именно на амхарском.

Словами я выражаю то, как вижу мир, как преодолеваю проблемы, как отдыхаю. Благодаря им я чувствую себя спокойно и собранно. Просто ради интереса я увлеклась писательством, когда узнала, что эта работа оплачивается (по крайней мере, в теории).

Но мне, дочери выходцев из Эфиопии и Эритреи, родившейся в США и потому ставшей гражданкой этой страны, ближе всего слова на английском. Его грамматика понятна - ее я учила в американской школе под присмотром безучастных учителей, настойчиво старавшихся вбить в меня правила чужого языка. Усвоенная в детстве классическая литературная норма, а также книги, которые я и сейчас советую к прочтению, принадлежат тем белым авторам, для которых английский всегда был утверждением, а не вопросом. Но иногда мне все-таки снятся сны на амхарском. Когда я переживаю самые глубокие чувства, которые не поддаются стандартному выражению, я придаю им форму ярких образов на родном языке.

В январе я впервые за 10 лет приехала в Эфиопию, и двоюродный брат Кидус встретил меня с широко распахнутыми и сияющими от счастья глазами. Он рассказал, что знает о моей профессии и даже прочитал все мои статьи в «Фейсбуке». После непродолжительной паузы, я снова поймала его взгляд, в котором былой исключительный восторг сменился молчаливым чувством вины. Брат застенчиво признался, что прочитал все сочинения, хотя и мало что понял из написанного. Тихое обвинение повисло в воздухе: "ты пишешь по-английски, значит, твои статьи не для меня".

Писателю, живущему в эмиграции, мучительно трудно решить, на каком языке творить. Например, суданская и американская поэтесса Сафия Эльхильо называет себя "предательницей языка" за то, что пишет на английском, а не на арабском. Кубинский и американский писатель Густаво Перес Фирман, использующий и английский, и испанский, в интервью радио NPR сказал: "Мне кажется, что я недостаточно мастеровит ни в одном из них... Слова подводят меня в обоих языках".

Я наткнулась на сборник его стихов "Двуязычный блюз" (1995) через 10 лет после его издания. В то время я была старшеклассницей, которая уже была влюбленна в литературу, но только начинала познавать поэзию. В размышлениях Густаво Переса о национальной принадлежности я разглядела и себя:

Только то, что
я пишу тебе
на английском,
уже искажает
мои мысли.
Моя идея в том,
как объяснить, что
английский - это не часть меня,
хоть ничего иного у меня и нет.

Действительно, я никогда не знала, на каком языке выражать себя. Проще всего на английском - я погружена в него ежедневно. Но это не тот язык, на котором я люблю. Амхарский - густой и сладкий, он плавно скатывается с уст. Но я уже не могу читать или писать на нем, а амхарский алфавит висит над кроватью сейчас скорее с декоративной, чем с учебной целью. Тигринья, официальный язык Эритреи, - богатый, в него сложно проникнуть. Даже моя мама не говорит на нем, хоть она и родом из северной части Эфиопии и граничащей с ней Эритреей. То есть, я оказалась среди всевозможных лакун и пересечений, стараясь вплести смысл в канву из языка, времени и пространства.

Мне импонируют писатели, вложившие в свои произведения истинных себя на любом из доступных языков, способные передать все тонкости своего повествования.

Мне известны африканские писатели, для которых колониальные языки становились инструментом критики существовавшего режима, чтобы донести ее до континента, а также латино-американские авторы, например, Хунот Диас, которые отказывались как-либо выделять испанский и подчеркивать свои иностранные корни.

И с тех, и с других писателей, живущих в эмиграции, я точно могу брать пример того, как сопротивляться и придавать новые грани английскому языку, сохраняющему хронику иммиграции. Когда же он не способен полностью передать пережитое, мы в устной форме направляем свои произведения "домой", где, в итоге, любовь семьи преодолевает любые языковые барьеры.

 

 

№ 95

 

Я пишу и читаю на английском, но думаю на амхарском

Ханна Гиоргис

Трудно быть художником и иметь семью, говорящую на нескольких языках - моим родственникам нравятся мои творения, но думаю, я пишу картины совсем не для них.

Сначала я научился говорить на амхарском языке, а всё благодаря моей бабушке. Знания официального языка Эфиопии (второй наиболее распространенный семитский язык после арабского) позволяли мне общаться с ней как раньше, так и сейчас, это как живой телефонный провод, который передает все разговоры моей огромной семьи. Мы находимся на расстоянии в несколько тысяч миль друг от друга, нас разделяют океаны, и паспорта, принадлежащие нам, имеют разные штампы. Но когда мы звоним друг другу, то общаемся непосредственно на амхарском, именно на нем мы передаем свою любовь, несмотря на то, что мы разлучены морем.

С помощью слов могу объяснить то, как я воспринимаю этот мир, как преодолеваю жизненные трудности и как расслабляюсь. Они приносят мне комфорт и порядок. Я взялась за ручку и листок с тех пор, как узнал, что писателем платят (по идее), потому что именно они могут передать весь смысл происходящего шума за стенами наших домов.

 Но, как дочь американца с эфиопскими и эритрейскими корнями, английский я знаю лучше. Грамматику, которой я могу овладеть при желании, изучала в американских школах, где учителя давали лишь поверхностные знания. Сейчас они настаивают на том, чтобы владение языка моей дочери-иммигрантки был совершенным. Авторы книг, которые я читала в детстве, и которые интересуют меня сейчас, - белые, для них важно, чтобы написанный текст был на английском языке, это беспроигрышный вариант для любого писателя. Но до сих пор лишь изредка я вижу сны на амхарском. Когда мои чувства самые глубокие и труднообъяснимые, они приобретают яркие образы Амхарика.

Когда я приехала в Эфиопию впервые почти за 10 лет в январе этого года, мой младший двоюродный брат Кидус посмотрел на меня с широко выпученными глазами и, кажется, его сердце быстро застучало. Он сказал мне, что ему известно о том, что я писатель, так как видел мои статьи в Facebook и прочел их все. Тут мой кузен остановился на мгновение, прежде чем снова взглянуть на меня, и тут, почему-то, я почувствовала себя виноватой. Спокойным голосом он заявил, что, читая мои работы, не совсем было понятно, о чем шла речь. И я почувствовала совсем не резкое обвинение в свою сторону: раз ты пишешь по-английски, значит твои статьи не по моему вкусу.

Для художника, живущего не в своей родной стране, очень сложно выбрать язык для написания своих работ. Поэт Сафия Эльхильо, суданско-американская художница, называет себя «языковым предателем», пишущим на английском (а не на арабском). Кубино-американский писатель Густаво Перес Фирмат, который пишет на английском и испанском языках, сказал NPR: «У меня такое чувство, что я не владею ни одним из них... Слова подводят меня на обоих языках».

Я наткнулась на «Двуязычный блюз» Переса Фирма, книгу стихов 1995 года, 10 лет спустя после ее выхода. Будучи первокурсницей средней школы, влюбленной в литературу, но только начинающей погружаться в поэзию, я увидела свое отражение в его размышлениях о диаспоре:

Тот факт, что я

пишу тебе

по-английски

уже искажает весь смысл тех слов, которые я

хотел тебе сказать.

Пишу по поводу того, что я не знаю,

как объяснить тебе, что я

не принадлежу ни к англичанам,

ни к кому-либо еще

Если честно, бывают случаи, когда мне сложно выбрать, на каком языке говорить. Английский самый простой; Я использую его каждый день. Но это не тот язык, на котором я люблю разговаривать. Амхарский интереснее звучит. Но я больше не могу читать или писать на амхарском языке - алфавит, который висит над моей кроватью, стал декорацией в моей комнате и теперь уже не имеет познавательной цели. Тигринья Эритреи богаче, и за этот язык трудно зацепиться. Даже моя мать, чья семья родом из северной части Эфиопии в регионе Тигрей и на границе с Эритреей, не говорит на языке тигринья. Поэтому я сижу в раздумьях, пытаюсь выявить смысл в языке, времени и пространстве.

Меня вдохновляют работы художников и писателей, которые внедряют свое истинное «я» в свои работы на любом языке (языках), которым они владеют, и с помощью которого могут понять все тонкости истории, которые они должны рассказать.

Я видела африканских писателей, которые начали применять совсем с другой целью колониальные языки, чтобы использовать критику тех режимов, которые принесли эти звуки на континент, а такие латиноамериканские авторы, как Юно Диас, отказываются курсивировать испанский, чтобы подчеркнуть «иностранность».

Я знаю, что могу обратиться к этим и другим авторам-иммигрантам за моделями сопротивления и переосмысления границ английского как языка, документирующего опыт иммигрантов. В те моменты, когда английский не выдерживает силу наших историй, мы вместо этого отправляем нашу работу «домой» устно - и любовь наших семей в конечном итоге преодолевает любой языковой барьер.

 

 

№ 97