Хотя я читаю и пишу на английском, но все же, по – прежнему, мечтаю на амхарском

Ханна Джорджис

Первый язык, на котором я заговорила, благодаря моей любимой бабушке, был амхарский.Это официальный язык Эфиопии (второй по распространенности семитский язык после арабского ). Он связал меня с ней тогда и до сих пор проходит красной нитью через разговоры моей большой семьи. Мы разделены океанами на тысячи километров друг от друга, у нас разные паспорта, но, когда мы общаемся по телефону или как- нибудь иначе, именно амхарский язык несет в себе нашу любовь друг к другу через расстояния.

Слова отражают то, как я вижу мир, показывают, как я решаю проблемы, как я отдыхаю. Они утешают меня, но в то же время и отдают приказы. Слова – это моя опора. Я пишу с тех пор, как узнала, что писателям платят (по крайней мере теоретически), я пишу для того чтобы разобраться в окружающем меня шуме.

Но, как урожденная американкой, дочь родителей – иммигрантов из Эфиопии и Эритреи, лучше всего я знаю английские слова. Грамматика, которую я с легкостью использую, - это та, которую я выучила еще в американских школах, под формальным руководством учителей, настаивающих на том, что мой акцент дочери – иммигрантов должен исчезнуть. Классические литературные правила, которые я зубрила в детстве, книги, возглавляющие списки обязательных к прочтению, даже сейчас – это отражения тех белых авторов, для которых английский – предписание, а не возражение. Но иногда я все еще мечтаю на амхарском. Когда мои чувства глубоки и их становится трудно выразить, тогда они приобретают яркие оттенки амхарского языка.

Когда я вернулась в Эфиопию, впервые за последние десять лет, в Январе этого года, мой младший двоюродный брат Кидус смотрел на меня огромными сияющими глазами, которые отражали горящее пламя в его сердце. Кидус рассказывал мне, что он знает о том, что я писатель, что видел мои статьи на Фейсбук и даже читал их все. Но вдруг он замолчал на мгновение, прежде чем снова взглянуть на меня, и тихое чувство вины появилось там, где раньше было только восхищение. Тихим голосом он прошептал, что прочитал все мои работы, но не понял их до конца. Мягкое обвинение повисло в воздухе: «ты пишешь по-английски, твои статьи не для меня».

Для творца из диаспоры выбор языка, на котором ты будешь писать может быть чреватым. Поэтесса Сафия Эльхильо, судана-американский художник слова, называет себя «языковой предатель» (“language traitor”) из-за того, что она пишет на английском языке (а не на арабском). Густаво Перес Фирмат, кубано – американский писатель пишет на двух языках как на английском, так и на испанском. И однажды в эфире Национального Общественного Радио он сказал: «У меня такое чувство, что я не владею ни одним из них... слова подводят меня на обоих языках.».

Я наткнулась на «Двуязычный Блюз» - сборник стихов 1995 года Переса Фирмата спустя десять лет после его выхода. В девяносто пятом он был первокурсником средней школы, влюбленным в литературу, но только начинающим любить поэзию. Я увидела себя в его глубоких этнических размышлениях:

Тот факт, что я

Пишу вам

На английском языке

Уже опровергает то, что я

Хотел вам рассказать.

Моя тема:

Как объяснить вам, что я

Не являюсь частью английского языка,

Хотя мне больше нигде нет места.

Действительно, я совсем не знаю, на каком языке объясняться. На английском проще всего, ведь я говорю на нем каждый день. Но английский – это не тот язык, который я люблю. А вот амхарский… он такой насыщенный и богатый, я словно пою прекрасную песню, когда говорю на нем. Но я больше не могу читать и писать на амхарском, а алфавит, висящий над моей кроватью, теперь уже является предметом декора, а не обучения. Эретрийский язык тигринья настолько разнообразен, что на нем очень трудно говорить. Даже моя мама, семья которой родом из эфиопского Северного Тигрея и граничащей с ним Эритреи, не говорит по-тигриньи. Поэтому я постоянно нахожусь где-то между, ищу пересечения, пытаясь передать смыслы через язык, время и пространство.

Меня вдохновляют авторы и писатели, которые способны выразить свои самые глубинные мысли на любом языке (языках), к которому они могут получить доступ, и чьи истории абсолютно понятны для каждого человека, независимо от того на каком языке он говорит.

Я знаю о том, что африканские писатели видоизменили колониальные языки, чтобы использовать их для критики тех самых режимов, которые принесли эти буквы и звуки на континент, а латинские авторы, например, Хунот Диас отказывается выделять курсивом слова на испанском, как якобы чужеродные.

Все вышеупомянутые мной авторы и другие писатели – иммигранты являются примером сопротивления и того как можно расширить границы английского языка, языка, который четко структурирует мысли. Но в моменты, когда английский язык не в состоянии передать истинный смысл наших историй, мы отправляем их “домой”, устно, а любовь наших семей преодолевает любой языковой барьер.

№ 53