Я читаю и пишу по-английски, но сны мне всё ещё снятся на амхарском

Ханна Гиоргис

В семье, где владеют многими языками, очень трудно быть писателем - моим родственникам нравится то, что я пишу, но они думают, что я пишу не для них

Первым языком, на котором я заговорила под пристальным наблюдением моей любящей бабушки, стал амхарский. Официальный язык Эфиопии (второй по популярности после арабского семитский язык) тогда связал меня с ней и всё ещё соединяет меня с моей обширной семьёй прочными узами. Мы находимся на расстоянии тысяч километров друг от друга, разделённые океанами и разной гражданской принадлежностью. Но когда мы звоним друг другу, именно амхарский язык переносит нашу любовь сквозь моря и океаны.

Слова передают то, как я думаю, как решаю проблемы, как отдыхаю. Они придают мне ощущение уюта, порядка и делают меня частью одной большой системы. Я начала заниматься писательской деятельностью ещё до того, как узнала, что она оплачивается (по крайней мере, в теории), просто чтобы придать мыслям, шумящим в моей голове, смысл.

Но, поскольку я родилась в Америке, хоть и в семье иммигрантов из Эфиопии и Эритреи, английский я знаю лучше всего. Лучше всего мне подчиняется именно та грамматика, которую я освоила в американских школах, под небрежным руководством преподавателей, которые настойчиво пытались приобщить потомка иммигрантов к правилам английской грамматики. Шедевры классической литературы, которыми я зачитывалась в детстве, до сих пор возглавляют списки самых лучших книг, они написаны белыми авторами, для которых владение английским воспринимается как само собой разумеющееся, а не как вопрос. Но иногда мне всё ещё снятся сны на амхарском. Когда меня одолевают самые глубокие чувства, и мне трудно их передать, я обращаюсь к живой образности амхарского языка.

Когда в январе я вернулась в Эфиопию, впервые за почти 10 лет, мой младший двоюродный брат, Кидус, смотрел на меня с широко открытыми глазами, а его сердце билось вдвое чаще. Он сказал, что знает, что я писательница - он видел мои статьи на фейсбуке и прочитал каждую. Он замолчал ненадолго, потом посмотрел на меня снова, и я заметила немного виноватый взгляд на его лице, на котором раньше отражалось одно восхищение. Шёпотом он поведал мне, что читал мои работы даже несмотря на то, что практически ничего не понял. Невысказанное обвинение повисло в воздухе: ты пишешь по-английски; твои статьи написаны не для меня.

Для представителя диаспоры выбирать, на каком языке передавать своё творчество, довольно проблематично. Судано-американская поэтесса Зафия Эльхильо называет себя "предательницей языка", потому что она пишет на английском языке (а не на арабском). Кубинско-американский писатель Густаво Перес Фирмат, который пишет и на английском, и на испанском, в интервью с Национальным Общественным Радио заявил: "Мне кажется, и не силён ни в одном из этих языков... Слова подводят меня и в английском, и в испанском."

В 2005 году я наткнулась на его книгу "Двуязычный Блюз", изданную в 1995. Будучи первокурсницей, уже влюблённой в литературу, но только начинающей открывать для себя поэзию, я увидела своё отражение в неторопливых размышлениях иммигранта:

Тот факт,

что я пишу тебе по-английски,

уже искажает смысл того,

что я хотел тебе сказать.

Я хочу понять:

как объяснить тебе,

что я не принадлежу английскому языку, 

хотя, кроме него,

мне нечем выразить свои чувства.

В самом деле, я всё время думаю, на каком языке порой стоит изъясняться. Английский язык даётся мне проще всего; я погружаюсь в среду каждый день. Но свою любовь я выражаю вовсе не на английском. Амхарский язык густой и сладкий; он неспешно, словно мелодия, льётся с моего языка. Но я больше не могу читать или писать по-амхарски - алфавит, висящий над кроватью, приобрёл скорее декоративное значение, чем обучающее. Официальный язык Эритреи, Тигринья, обширный, его трудно изучать. Даже моя мама, семья которой восходит корнями к жителям северного региона Эфиопии, Тыграя, граничащего с Эритреей, не говорит на этом языке. Поэтому я застряла где-то на перепутье меж двух языков, пытаясь сплести единую смысловую картину из языков, времени и пространства.

Меня вдохновляют работы писателей и других творческих людей, которые вплетают себя настоящих в свои произведения, к каким бы языкам они ни обращались, какие бы языки ни использовали, чтобы передать всю полноту истории, которую они хотят рассказать.

Я видела, как писатели из Африки специально используют европейские языки, чтобы усилить критику самого режима, из-за которого эти языки попали на африканский континент, а также как авторы из Латинской Америки, например Хунот Диас, отказываются от выделения испанских слов курсивом, чтобы указать на их инородность.

Я знаю, что могу брать пример с этих писателей и других иммигрантов, следовать их модели сопротивления и переосмысления границ английского языка, чтобы рассказать о своей жизни в качестве иммигранта. Когда нам не удаётся передать всю глубину своих историй на английском, мы устно посылаем их "домой" – а любовь наших семей уж точно сможет превзойти любой языковой барьер.

№ 8