Человек сильного ума, личность убежденная и умеющая, когда

Надо, идти против течения. Фальстаф торжествует над ним

Своей человечностью, в состав которой едва ли не главной краской

Входит художественная одаренность старого рыцаря. Товстоногов

Видел в его розыгрышах, перепалках, остротах проявление

Талантливой артистической натуры.

Гарри, как посредственный актер, способен только подыграть

Титану. Широты и великодушия таланта, способного

Встать выше предначертанных королевским этикетом правил,

А. А н и к с т. Творчество Шекспира. М., 1963, с. 254.

112

Гарри не дано: Фальстаф заканчивал спектакль талантливым

Актерским приспособлением —злая ирония заключалась в демонстративном

Жесте, с которым Фальстаф трогал алебарды

Стражников.

Требовать же от Фальстафа непременной жизнерадостности,

≪фальстафовского жизнелюбия≫ стало просто критическим

Штампом, настолько навязчивым, что его повторяет даже тот,

Кто точно угадывает замысел режиссера и исполнителя.

≪...Думающий, понимающий Фальстаф по-своему интересен,— пишет критик В. Неделин.—Он и трогателен, и беззащитен

У Лебедева —этот грустноватый апологет пьянства, обжорства,

Распутства. И все же очень не хватает ему фальстафовского

жизнелюбия, которого не истребят никакие предчувствия...≫ 1

≪Предчувствия≫ —это именно то, что придает сценическому пребыванию

Фальстафа смысл, внутреннее действие. Не может

Быть никакого жизнелюбия вообще, вне конкретных сценических

Задач. Жизнелюбие Фальстафа в этом спектакле, может

Быть, не слишком броское, но безусловно убедительное. Это не

Жизнерадостность от покоя и довольства, а мужественное жизнелюбие

На вулкане, под угрозой ежеминутной потери всего,

Может быть и жизни.

Д.-Б. Пристли писал о том, что Фальстаф обязан своим первенствующим

Положением среди комических персонажей тому,

Что в нем сочетается клоун, увеселяющий толпу, которая любит

Над кем-нибудь посмеяться, и остроумный шутник, пленяющий

Философа, который любит с кем-нибудь посмеяться.

Фальстаф спектакля был повернут к зрителю этой своей

Стороной натуры: он любил с толком и смыслом пошутить

С кем-нибудь —часто с принцем Гарри, иногда с публикой, которую

Он подчас приглашал посмеяться с ним над третьими

лицами —над Шеллоу и Сайленсом, например, демонстрируя

Нам степень их маразма.

Не было, кажется, ни одного критика, который не предъявил

Бы претензий к трактовке образа Фальстафа, отдавая,

Правда, должное артистическому таланту Е. Лебедева. Перед

Лицом такого единодушия трудно настаивать на собственном

Понимании, но все же думается, что есть ряд серьезных аргументов

В защиту трактовки этого образа в театре, которые

Нельзя было не привести. Последний из них, может быть, заключен

в предположении, что ≪фальстафовское жизнелюбие≫,

Как оно рисуется критиками, вся полнота этого образа если и.

Могут быть переданы на театре, то лишь в том случае, если

спектакль будет называться ≪Сэр Джон Фальстаф≫, а не ≪Король

Генрих IV≫, что он будет не исторической хроникой, налагающей

свои требования, а, возможно, некоей притчей, действующие

Лица которой носят исторические имена.

1 ≪Советская культура≫, 1959, 3 июля.

113

Шекспир знал судьбу принца Гарри, будущего короля Генриха

V, ≪доброго≫ короля, победителя славной битвы при Азенкуре.

Знал он и то, что никакое жизнелюбие не помогло духу

Фальстафа, остаткам ренессансной стихии удержаться в жизни,

А сам веселый рыцарь умер в заштатной таверне, на руках

у миссис Квикли, бормоча перед смертью что-то ≪про зеленые

луга≫.

Знал все это и постановщик, для которого логика исторического

Движения была не только не безразлична, но занимала

Его в высокой степени. Если принять эту трактовку, то, как бы

Ни был жизнелюбив герой сам по себе, на его судьбу неизбежно

Ляжет трагический отсвет.

Творческая биография большого мастера —не цепь очередных

Триумфов, а непрерывная линия поиска глубинных связей

Искусства и жизни, реальности и истории, человека и времени,

А равно и тех новейших средств художественной выразительности,

Которые могут эту связь донести до зрителя. В этом

смысле ≪Генрих IV≫, отдельные моменты которого не показались

Критикам бесспорными, несомненно лежит в основном

Русле режиссерских исканий Товстоногова. В этом же основном

русле оказалась и постановка гоголевского ≪Ревизора≫.

Час ≪Ревизора≫, очевидно, неизбежно настает для всякого