Сострадаем им, хотя их действия сочувствия не заслуживают.

Режиссер видит ≪неконченность≫ этих людей в их внутренней

Муке и борьбе за остатки достоинства, за крохи самолюбия,

За то, наконец, что они понимают свое унижение —только

Поделать ничего не могут. Болезненно переживают они возможность

приглашения на ≪чашку чая≫ к квартальному Ивану

Тимофеевичу, брезгливо относятся к этому визиту, хотя к ≪полицейскому

дипломату≫ в доме уже привыкли. Товстоногов,

Опираясь на пьесу, раскапывает именно здесь возможности режиссерского

Сюжета, внутреннего движения и самих героев,

И всего спектакля.

1 ≪Неделя≫, 1973, № 43.

132

Герои ≪Современной идиллии≫, узнав о грядущем приглашении,

обрадовались, ≪целый день выступали такою гордою поступью,

как будто нам на смотру по целковому на водку дали≫.

Герои ≪Балалайкина и К0≫ трагически пережили этот визит,

Морщились от одной мысли о нем, но пошли, —что поделаешь,

если взялся годить. ≪Устал я, Глумов≫, —с тоской говорит герой

И. Кваши, а потом с ужасом спрашивает: ≪Но почему же

ты думаешь, что он места сыщиков предлагать будет?≫

Душа их еще жива. С городовыми общаются, а душа еще

жива. Устав ≪О благопристойном поведении≫ редактируют,

А мысль еще теплится. Спектакль о бездонном падении и о неистребимости

Души.

В романе Щедрина Иван Тимофеевич появляется в доме

Глумова самым прозаическим образом: звякнул звонок и он

Вошел. В спектакле он возникает неожиданно, фантасмагорично,

Материализуется из пустоты.

Психологически точно, подробно и неторопливо сыграны

Эпизоды в начале спектакля, когда Рассказчика неудержимо

тянет ≪порассуждать≫, он по-детски обижается на Глумова — В. Гафта, который строго запрещает ему думать о судьбе свиньи:

Кто-то должен был ее выкормить, а потом продать, чтобы

Они могли есть ветчину. Даже по поводу памятников славным

людям истории Глумов предостережет: ≪Восхищаться ты можешь,

Но с таким расчетом, чтобы восхищение прошлым не

Могло служить поводом для превратных толкований в смысле

укора настоящему≫. Эта жажда рассуждений пройдет через

Всю его сценическую жизнь. Глумов —В. Гафт на первый

Взгляд более решителен и последователен, но нет-нет да и приоткроет

Актер его душевные мучения: в тонкой иронии —злой

По адресу Ивана Тимофеевича с присными, которые испытывают

Его мысли, горькой по отношению к себе, неспособному

Отказаться от этого унизительного испытания. В этом эпизоде,

Как и в других, режиссер строит действие сложно, добивается

Объемности в звучании сцены, а вместе с тем и комедийного

Блеска тем, что ведь и Иван Тимофеевич в исполнении П. Щербакова

По-своему умен. Он-то ведь отлично видит игру Глумова,

Но понимает, что сама эта игра, раз Глумов на нее согласился,

Есть его поражение, а раз так —пусть немного и покуражится.

Оставаясь после таких испытаний наедине, герои чувствуют

Себя совершенно разбитыми, им снова и снова приходится собирать

силы, чтобы продолжать ≪подвиг годения≫. И каждый

Такой этап —новый удар по надеждам героев отсидеться, отделаться

Малым. Машина Ивана Тимофеевича затягивает их все

Глубже и глубже. Просто укрыться в квартире и закусывать

ветчиной —этого мало, требуется еще ≪деятельная теплота

чувств≫. Доходит и до того, что сами они предлагают иметь от

Квартиры два ключа —один будет в кармане, а другой в квар 133

Тале, чтобы в любую минуту можно было удостовериться в благонадежности

Обывателя.

Герой И. Кваши с ужасом слышит обволакивающую интонацию

Ивана Тимофеевича, знает, что за ней последует новое

Унизительное предложение. И предложение следует —жениться

на Фаинушке, ≪штучке≫ купца Парамонова. Всего и делов-то:

Обведут три раза вокруг налоя, поздравят в кухмистерской и — в разные стороны.

Кажется, свыше сил человеческих. Герой И. Кваши и молит

О чудодейственном спасении, и понимает, что еще секунда, еще

Один миг —и он согласится. Чудо свершается: в кабинет квартального

Надзирателя влетает адвокат Балалайкин.

С его появлением в спектакле резко меняется интонация.

Смена эта режиссерски подготовлена всем предыдущим —неторопливым

и подробным рассмотрением персонажей ≪Современной

идиллии≫, дотошным уяснением смысла их существования,

Первых, вполне как бы и естественных, отступлений от

совести, от убеждений. Логика ≪годения≫ затягивала и затягивала,

Отступление продолжалось, и конца ему не было видно,