Плач Е. Лебедева, трагический камертон истории Холстомера,

его ≪Опомнитесь!≫.

В финале спектакля, уже после гибели Холстомера, выйдут

на сцену Е. Лебедев и О. Басилашвили и прочитают ≪от себя≫,

как информацию, последние строки повести: ≪Через неделю

Валялись у кирпичного сарая только большой череп и два мослака,

Остальное все было растаскано. На лето мужик, собиравший

Кости, унес и эти мослаки и пустил их в дело.

Ходившее по свету, евшее и пившее мертвое тело Серпуховского

Убрали в землю гораздо после. Ни кожа, ни мясо, ни

кости его никуда не пригодились≫.

Глубина и многозначительность внутренних мотивов спектакля,

Нравственный максимализм, восходящий к Толстому,

Его социальной критике, художественная гармония приемов

делают ≪Историю лошади≫ значительнейшим явлением нашей

139

Театральной жизни. Не принял его, правда, критик М. Любомудров

(≪Судьба Холстомера≫. —≪Молодая гвардия≫, 1976,

№ 10), которому показалось, что ≪зоологические мотивы сценического

действия≫ свели высокую драму жизни героя к ≪животно-

биологическим неудачам≫. Критик посчитал также, что

спектакль соскальзывает к ≪балаганной театралььности и делает

акцент на игровых началах≫, что мешает зрителю проникнуться

его ≪трагедийной сутью≫. Спорить о путях и способах

Истолкования классики тут бессмысленно, ибо одна из сторон

Не услышала, к сожалению, как никогда открытого у Товстоногова

Эмоционального звучания спектакля. Толстовский спектакль

Суммировал многие линии духовных связей сцены и

Жизни, современности и классики. Он показал художественный

Запас прочности старого искусства сцены, если оно смело берет

Себе в подмогу культуру соседних искусств и творческое воображение

Нынешнего зрителя, открытого для восприятия самой

Сложной образности.

По этому пути пошло искусство Товстоногова, или, может

Быть, сама логика развития театра ведет постановщика в эту

Сторону. Режиссура Товстоногова обогащается психологизмом

Прозы и метафоричностью поэзии, проявляя удивительную

Способность вбирать в себя силу соседних искусств. Это качество

Нарастало в творчестве Товстоногова едва ли не от спектакля

≪Дорогой бессмертия≫, приобретая все большую смелость,

Остроту и художественную емкость. Не здесь ли лежит

Сегодня генеральный путь развития театра, его принципиальных

Творческих основ.

Историческое бытие театра рядом с мощными источниками

Массовой информации понуждает его искать новые художественные

Средства, беречь свою изначальную игровую природу.

От фотографической достоверности кино и телевидения

Театр обособляется, наращивая образное, условное, метафорическое

начало. ≪Миссия≫ Товстоногова еще и в том, что в нынешних

Условиях развития театрального искусства он, оснащая

Театр новыми выразительными приемами и красками, оберегает

и развивает глубокий психологизм и академически зрелую

Актерскую культуру русской сцены.

≪Балалайкин≫, ≪История лошади≫ Г. Товстоногова, ≪Петербургские

сновидения≫ Ю. Завадского, ≪Дон Жуан≫ А. Эфроса,

≪Царь Федор Иоаннович≫ Б. Равенских, ≪Иванов≫ М. Захарова,

≪Иванов≫ О. Ефремова, ≪Вишневый сад≫ Г. Волчек, ряд

Других постановок классики вновь возвращают нас к размышлениям

О нынешней сценической судьбе классической литературы.

В режиссерских работах она предстает в широких связях

Современности с традициями русской духовной культуры.

Работа Товстоногова над классикой, прежде всего отечественной,

Получает сегодня дополнительное обоснование в прак 140

Тике нашей сцены. Враг театральных крайностей, он всегда

Ощущал потребность в универсальности, в сопряжении линий,

В опоре на широкий культурно-художественный фундамент.

Он удержал и развил ту тенденцию в подходе к классике,

Которая предполагает конкретно-исторический анализ пьесы

С обязательным учетом широких духовно-нравственных проблем

Нынешнего дня.

Он сообщил новое содержание связям литературы и театра.

Его ≪Балалайкин≫ проникнут атмосферой Достоевского, ≪История

лошади≫ вобрала многие будоражащие мотивы современной

Советской и мировой литературы. Он раздвигает смысловые

Границы старинного водевиля и дарит ему богатую душу.

≪Хануму≫ Ав. Цагарели он увидел в свете искусства Пиросмани,

Прочитал с напряженной интонацией лирики Орбелиани,

И водевиль вышел в сферу высокой поэзии.