Дачеделёж: свидетельства очевидцев

Дачеделёжные отношения всегда занимали место в системе делёжных отношений. Однако пока разделоделёж охотничьей добычи имел непосредственно коммуналистический характер, они во многом оставались на заднем плане. По мере изменения характера разделодележа роль их становилась все более заметной. Возрастает масса общественного продукта, подлежащего дачедележу. Все большее число людей получают свою долю в результате дачедележа.

Когда охотничья добыча начинает делиться только между участниками охоты, каждый из них выступает в роли не просто давателя, а раздавателя мяса, полученного в качестве первичной доли. Ведь теперь только от них, только через посредство дачедележа могут получить долю мяса все остальные члены общины. И совершенно отчётливо в роли раздавателя выступает охотник, получивший всю добычу в свое единоличное распоряжение.

Все без исключения исследователи отмечают наличие широко распространённой практики дачедележа среди эскимосов. Некоторые его примеры были уже приведены выше. Как мы уже отмечали, у эскимосов карибу охотник, получивший названное животное в единоличное распоряжение, был обязан обеспечить вечером весь лагерь мясом.

Много материала имеется о дачеделёжных отношениях среди медных эскимосов. В. Стефансон наблюдал, как жена охотника, дав по куску мяса членам своей семьи и гостю, далее разделила всё оставшееся на четыре части по числу семей на стойбище, у которых в этот день не было своего свежего тюленьего мяса. Далее её дочь отнесла пищу по назначению. Как узнал потом В. Стефансон, то же самое проделала каждая семья стойбища, имевшая мясо. В результате семьи, не имевшие своего мяса, получили, по подсчету исследователя, не меньше, а даже больше пищи, чем семьи тех охотников, которые в этот день сами добыли мясо. Во время еды пища приносилась из соседних жилищ. Каждая из хозяек знала, что готовили другие, и старалась прислать что‑либо отличное. Каждые 1‑2 минуты, сообщает В. Стефансон, входили маленькие девочки и приносили новые куски (825. С. 176‑177).

Как сообщает Д. Дженнесс, у медных эскимосов каждая семья должна делиться пищей с соседями. Количество пищи, которое она может сохранить для себя, зависит от того, сколько всего добыто пищи в лагере в данное время. Если в лагере, состоящем из 6 семей, в день добыто 10 тюленей, то можно ограничиться посылкой в каждую семью лишь небольшой порции мяса. Но если добыт всего лишь один тюлень, то он весь распределяется (531. С. 90).

Эскимос, с которым ехал Д. Дженнесс, вез груз жира и мяса со склада. Когда они остановились в одном селении из 5 семей, хозяин груза послал каждой порцию мяса и жира, достаточную для прокормления одного человека. Когда автор и его спутник были гостями одной семьи, то каждая из остальных семей лагеря послали им куски варёного тюленьего мяса (с. 90).

Наряду с дачедележом широкое распространение у эскимосов имел дачеразбор, представлявший собой своеобразное сочетание разбора и дачедележа. У тех же медных эскимосов летом, когда пища готовилась вне жилища, вокруг семейного котла собирались все желающие и ели (531. С. 90). Но дачеразбор не всегда представлял собой простое участие нескольких посторонних лиц в обычной трапезе семьи. Он нередко приобретал характер подлинного пира.

У полярных эскимосов охотник, добывший много мяса, вставал у входа в своё жилище и громко кричал, приглашая всех к себе. Все семьи селения в полном составе являлись к нему и начинался пир. Когда гости уставали, они тут же ложились спать, а проснувшись продолжали есть. Так длилось до тех пор, пока запасы мяса у хозяина не кончались. Тогда другой охотник приглашал к себе, и всё начиналось сначала. От того, насколько часто человек приглашал к себе гостей, зависела его репутация. Вполне понятно, что часто устраивать пиры мог только удачливый охотник (709. С. 135‑137).

У эскимосов нетсилик считалось похвальным, когда охотник, получив в своё распоряжение карибу, не клал всё мясо в склад, а устраивал для жителей селения пир (745. С. 173). Пиры у них устраивались и тогда, когда человек в зимний период привозил в селение мясо, запасённое с лета. И здесь на пир собиралось всё селение. Пир сопровождался песнями, перед которыми гости наедались без всякого ограничения (с. 147). У эскимосов карибу вечером все мужчины селения собирались для совместной еды в жилище охотника, который был наиболее удачлив (287. С. 268). У медных эскимосов по вечерам в одном жилище собиралось для совместной еды и развлечений до 25 человек (746. М. 129). Д. Дамас не только подтверждает это сообщение, но и подчёркивает, что по мнению его информаторов еда в идеале всегда должна происходить совместно. "Совместная еда, — утверждает он, — образует важную систему дележа" (212. С. 226).

"Очень отчётливой характеристикой негритосов, — писал М. Вановерберг об аэта о. Лусона, — является их модифицированный коммунизм. Я говорю модифицированный, ибо он существовал только в вопросах пищи. Когда негритос добыл много, его соседи приглашались принять участие в еде, и они продолжали пользоваться этой возможностью до тех пор, пока ничего не оставалось" (879. С. 409).

У бушменов гви Центральной Калахари добытчик один или вместе со своим партнёром по охоте мог устроить пир, на который приглашались мужчины лагеря. Они собирались около шалаша добытчика, готовили и ели мясо. Происходило всё это в праздничной атмосфере и способствовало налаживанию дружеских отношений между участниками пира. Каждый гость получал также кусок сырого мяса, который шёл его семье (806. С. 233‑234). Однако чаще всего у гви имел место простой дачеделёж. В одном случае охотник, добыв 42 кг мяса, оставил себе 5 кг, а остальное раздал 10 человекам.

Семьи с детьми получили по 5 кг мяса, семьи без детей — по 3 кг (306а. С. 494‑496).

Пиры, подобные описанным у эскимосов и гви, наблюдались и у народов, которые находились на стадии более высокой, чем фаза раннепервобытной общины. Так, например, у эвенков Сибири каждый раз, когда человек колол оленя, все взрослые мужчины стойбища собирались у его костра или в его чуме, и он их всех угощал (143. С. 59). У них же семьи, живущие в одном стойбище, как правило, объединялись в группы по 2‑4 вокруг одного костра (гулюна) для совместного приготовления и потребления пищи. В каждой из таких групп женщины готовили пищу по очереди. Ели все члены группы совместно на открытом воздухе у костра (С. 58).

Как дачеделёж, так и дачеразбор повсеместно встречаются у охотников и собирателей.

У кулин Юго‑Восточной Австралии, когда день кончается, те люди, которые удачливы, делятся с теми, кому не посчастливилось. Поэтому у них никогда не бывает, чтобы у кого‑то ничего не было, в то время как другие имеют. И нуждающиеся при этом рассматривают полученное ими не как милость со стороны имеющих, а как то, на что они имеют полное право. Всё это приносится и бросается к их ногам (517. С. 767). У далебура той же области, когда группа останавливается на ночь, все потерпевшие неудачу на охоте приглашаются получить долю добычи удачливых охотников (С. 768). У ватчандее Западной Австралии, если мужчина неудачлив в охоте, он уверен, что вечером получит пищу от других охотников. Когда он сам очень удачлив, то делится со всеми своими друзьями (692. С. 271).

У пигмеев мбути широко практиковалась коллективная охота с сетями, в которой принимали участие не только мужчины, но и женщины. После охоты каждая женщина получала в своё распоряжение и несла в лагерь добычу, попавшую в сети её или мужа. В лагере животные разделывались. И каждый, кто оставался без добычи или чья добыча мала, шёл к месту разделки и получал мясо. Головы и внутренности поступали в распоряжение мужчин, которые собирались на центральной площадке лагеря — теле. Они их там готовили на общем очаге — теле и совместно поедали. Остальные части распределились между всеми семьями и женщины готовили их на своих семейных очагах. После приготовления женщины и дети тут же у очагов садились и ели. Что же касается мужчин, то полученную ими от жён долю они несли на теле и пускали по кругу. Также обстояло дело и с растительными продуктами. Как особо отмечает исследователь, совместная еда мужчин на теле была воплощение единства общины (527а. С. 178‑179; 473а. С. 536). О дачедележе у мбути рассказывает и П. Патнем (736. С. 332).

Существовал дачеделёж у семангов Малакки. "Каждая семья, — писал И. Шебеста, — давала часть своей пищи, уже приготовленной, каждой другой семье. Ясли одна семья в какой‑либо особенный день была необычайно хорошо снабжена, она щедро давала всем другим родственным семьям, даже если ей самой оставалось мало" (790. С. 84). Но дачеделёж совершался только между семьями, образовывавшими локальную группу. Если же в лагере временно находились семьи, не принадлежавшие к данной группе, то с ними либо совсем не делились, либо делились в самой незначительной степени.

Подробно описан дачеделёж у батеков — одной из диалектных групп семангов. Делёж пищей, причём продуктами как охоты, так и собирательства, был у них абсолютно обязательным. Вначале делились с родственниками и свойственниками, а затем и со всеми вообще семьями в лагере. Порция, которая давалась, была достаточно большой, чтобы представлять существенный вклад в еду. Если человек добыл мало пищи, то давал её не всем, а только некоторым семьям. Но последние в свою очередь делились. И в результате все семьи получали какое‑то количество пищи даже в дни, когда её приносилось в лагерь мало. Если пища была в изобилии, то каждая семья давала другим и в свою очередь получала от них, причём иногда продукты того же рода, что давала сама (392. С. 116‑117).

У андаманцев каждый, кто имел пищу, делился с теми, кто её не имел. Пожилые женатые мужчины, оставив часть пищи для своей семьи, всё остальное раздавали друзьям. От молодых мужчин, особенно холостяков, ожидали, что они отдадут лучшее, что имеют, старшим (742. С. 43).

Дачеделёж существовал у наяка Тамилнада (Южная Индия). "Наяка, — пишет Н. Бэд‑Давид, работавшая среди них в 1978‑1979 и 1989 годах, — дают друг другу, просят друг у друга, ожидают получить то, что просят, и чувствуют себя обязанными давать то, что у них просят. Они дают друг другу продукты вовсе не в расчете получить что‑либо взамен и не чувствуют, что кто‑то перед ними в долгу" (284а. С. 191).

У кайнгангов штата Санта‑Катарина (Бразилия), живших охотой и собирательством, добыча подлежала дележу. Отказ в пище был самым страшным грехом, который только могли представить себе индейцы (482. С. 97‑101). "Щедрый делёж пищи с родственниками и друзьями был правилом" у яганов (ямана) Огненной земли (345. С. 96).

Дачеделёжные отношения зафиксированы в Северной Америке у кри мистассини (763. С. 120), монтанье (571. С. 33), пайуте (728а. С. 48), в Азии — у бирхоров (909. С. 52, 87), в Африке — у доробо (523. С. 605‑608, 612) и хадза. Как сообщает о последних Дж. Вудберн, мясо у них широко распределяется и потребляется. Люди, имеющие мясо, делятся им со всеми, кто просит. Отказать в просьбе считается невозможным (917. С. 53).

Совершенно иную картину мы наблюдаем у сирионо Боливии, которые были довольно обстоятельно исследованы А.Р. Холмбергом в 1940‑1942 гг. Разделоделёж существовал, но не в масштабах всей общины, а в рамках небольших её подразделений — "расширенных семей", стоявших из 3‑4 элементарных семей. Как специально отмечает исследователь, сирионо делились пищей с большой неохотой. Норма поведения, обязывавшая делиться с членами своей "расширенной семьи", хотя и считалась самой важной, но не всегда соблюдалась. С этим связано обыкновение есть ночью, когда все спят, чтобы избегнуть просьб поделиться. Чем больше была добыча, тем ревностнее человек стремился сохранить её за собой. Охотник, чтобы избегнуть дележа, иногда прятал добычу и демонстративно возвращался домой с пустыми руками. В идеале у сирионо мужчина не должен был есть мясо, которое добыл сам, но практически этот запрет не соблюдался (514. С. 32‑33, 36, 60‑62, 95‑96).

В результате люди постоянно жаловались и ссорились из‑за пищи. Они без конца обвиняли друг друга в отказе от дележа, в жадности, припрятывании и тайном её поедании. Из 75 конфликтов, отмеченных исследователем, 44 произошли из‑за пищи (С. 61‑62). В обществе сирионо голод был постоянным явлением. Люди почти все время испытывали чувство голода и ни о чем другом, кроме пищи, не думали (С. 95‑96). Под навесом у сирионо постоянно слышались одни и те же слова: "Мой желудок пуст", "Дай мне что‑нибудь поесть" (С. 30).

Следствием была необычайная обеднённость их духовной жизни. У них практически отсутствовали фольклор и мифология, не было календаря, деления времени на годы и месяцы, прикладного искусства, музыкальных инструментов (С. 44‑48). В целом общество сирионо отчётливо обнаруживает признаки далеко зашедшей деградации. Как утверждает М.К. Мартин, сирионо когда‑то в далеком прошлом были земледельцами, но затем были вынуждены превратиться в бродячих охотников и собирателей (617а. С. 253). По словам А.Р. Холмберга сирионо потеряли многое из своей исходной культуры (514. С. 9).

Не всё ясно в вопросе о современной их хозяйственной деятельности. По мнению А.Р. Холмберга, сирионо в прошлом были полностью бродячим народом. И сейчас их главными занятиями являются охота, рыбная ловля и собирательство. Наряду с этим они уже много лет тому назад начали практиковать земледелие, что однако не сделало их полностью оседлыми. С одной стороны, А.Р. Холмберг утверждает, что земледелие было не более как дополнением к охоте, рыболовству, собирательству (С. 21, 28), с другой, сообщает, что продукты земледелия (маис, маниок и др.) составляли важную часть их пищевого фонда (С. 32).

Во всяком случае сирионо с их нежеланием делиться пищей крайне нетипичны не только для раннепервобытных, но и позднепервобытных охотников и собирателей. Развитые дачеделёжные отношения мы наблюдаем у народов, явно стоявших выше сирионо по своему социально‑экономическому развитию, например, у эвенков Сибири и Маньчжурии (805. С.195). Человек, заколовший оленя, обычно всегда давал куски мяса тем или иным соседям по стойбищу (143. С.60).

Дачеделёж охотничьей добычи был у эвенков столь укоренившимся явлением, что совершался даже тогда, когда был лишён всякого практического смысла. В этом отношении интересно одно из сообщений Н.Л. Никульшина. Три охотника‑эвенка: Прокопий, Алексей и Андрей отправились промышлять диких оленей. Прокопий убил двух оленей, Андрей — одного, Алексей — ни одного. При разделе добычи каждый из охотников получил по оленю. Но этим дело не ограничилось, вслед за разделодележом последовал дачеделёж. Прокопий из своей доли дал восемь кусков мяса Андрею и пять Алексею. Андрей дал восемь кусков Прокопию и семь Алексею. Наконец, Алексей дал семь кусков Прокопию и шесть Андрею. В следующий раз, когда Прокопий убил семь оленей, Алексей — двух, а Андрей — одного, Прокопий при разделе получил четырёх оленей, а Андрей и Алексей по три каждый. Затем охотники опять начали давать друг другу части убитых оленей (143. С. 33‑34).