Эскимосы Северной Аляски: пиры вестников, богатые и бедные, лидеры и приверженцы

Ранее был приведён пример охотников и собирателей, уже находившихся на стадии поздней первобытной общины. Это — верховые танана. У них, как мы видели, в сфере жизнеобеспечивающей экономики сохранялся дачеделёж. Несколько более продвинувшимся было общество эскимосов района мыса Барроу Северной Аляски. На нём мы специально задержимся, ибо это одно из немногих обществ, у которого более или менее детально описана не только престижная, но и жизнеобеспечивающая экономика.

Исследования проводились в 1952‑195З годах Р.Ф. Спенсером (819). К этому времени аборигенная культура в целом уже не существовала, хотя многие старые институты ещё продолжали функционировать. Основываясь отчасти на наблюдениях, отчасти на воспоминаниях старейших информаторов, исследователь реконструирует картину прошлой жизни общества.

Эскимосы района делились на береговых — тареумиют и материковых — нуунамиют. Но к моменту исследования последняя группа по сути уже исчезла. У береговых эскимосов существовали постоянные деревни, члены каждой из которых использовали хорошо очерченную территорию. В одной из таких деревень в 1852‑1853 годах было 54 обитаемых дома, в которых жило 309 человек. К 1882‑1883 годам население этой деревни уменьшилось до 150 человек. В другой деревне в 1852‑1853 годах насчитывалось 40 домов с населением в 250 человек. Третья деревня в 1880 г. насчитывала в своем составе 250 человек. В четвёртой деревне в 1882‑1883 годах жило 10 семей общей численностью 80 человек. Были и другие деревни. Кроме постоянных деревень, существовали временные посёлки, в которых жило по 1‑2 семьи. В целом в береговых поселениях жило в конце XIX в. 1000 человек. Это меньше, может быть даже на 300 человек, чем население в середине XIX в.

Деревни отличались друг от друга особенностями в языке. Летом в них оставались лишь старики. Остальное население разбредалось в поисках добычи. Осенью все возвращались.

Основным занятием береговых эскимосов была охота на морского зверя. Большую роль играл китобойный промысел. В весенний сезон добывалось до 25 китов, осенью — 2‑3. Охота производилась на лодках‑умияках. Поэтому особое значение имела такая ячейка как команда лодки, состоящая из 8‑9 мужчин. Во главе её стоял владелец лодки — умиалик.

В одном доме могли жить две семьи. Главы их чаще всего были родственниками. Но поселиться вместе могли и неродственные семьи. Каждая из семей имела отдельное имущество и отдельную кухонную утварь. Однако они нередко ели вместе и делились пищей. Такие же отношения могли складываться и между соседями, жившими в отдельных домах.

Охотничья добыча подразделялась на две категории: добытая в одиночку и добытая кооперативно. Первая целиком принадлежала охотнику и не делилась. Вторая делилась поровну между всеми участниками охоты. Если использовалась лодка, то владелец её получал дополнительную долю. В прошлом это была компенсация умиалику за всё то, что он давал в течение года членам команды с тем, чтобы обеспечить её поддержку и единство, сохранить её в целостности до нового сезона.

Но хотя охотник, добывший в одиночку, не был обязан делиться ни с кем, от него требовалось быть щедрым. Щедрость была идеалом в обществе, а скупость и жадность презирались и ненавиделись. Когда охотник возвращался домой, он клал добычу у своего дома. И каждый член группы мог попросить. Отказа никогда не следовало. Однако просить можно было лишь ровно столько, сколько было нужно для немедленного потребления. Создавать из выпрошенного мяса запасы считалось позорным (С. 148, 149, 164). Во всех этих случаях мы имеем дело, скорее всего, с помогодачей. Человек получал пищу лишь в случае нужды и лишь по просьбе с его стороны.

Особый характер носило распределение мяса кита. Каждый присутствующий член общины имел право отрубить от туши столько, сколько мог унести. Из полученного таким образом мяса можно было создавать запасы. Это было проявлением щедрости стороны умиалика и команды. По внешней форме это был разбор, но по существу — дачеделёж.

Затем шло распределение между командой лодки, убившей кита, и командами лодок, помогавшими первой. За ним следовало распределение мяса между членами команды каждой из лодок. Всё это представляло собой разделоделёж. И, наконец, удачливый капитан должен был устроить пир для всей общины. Мужчины ели мясо в общественных домах — кариги, женщины — в обычных домах (С. 345‑346). Это то, что мы назвали дачеразбором. После завершения весеннего китобойного сезона удачливая команда устраивала праздник, на котором из своих запасов кормила всех членов общины (С. 347‑350).

Деревня не была родственным объединением. Но родство играло немалую роль. Существовали родственные группировки, члены которых должны были помогать друг другу, прежде всего, делиться пищей и предоставлять кров (С. 65‑66). О существовании дачеделёжа у эскимосов Северо‑Западной Аляски говорят и другие авторы (318. С. 104‑105).

Вещи личного пользования находились, по мнению Р.Ф. Спенсера, в собственности индивидов. Однако их легко одалживали друг другу. Чтобы получить вещь в пользование, нужно было попросить её. Отказа обычно не следовало, ибо никому не хотелось прослыть скаредным. Такого рода одалживание было обычным явлением особенно среди родственников, близких соседей, членов команды лодки. Когда одолженная вещь возвращалась, не требовалось никакой платы (819. С. 148, 150). Такого рода отношения были названы нами дачевозвратными.

В общине эскимосов названного района были люди, которые более других были искусны в изготовлении тех или иных вещей. Более того, некоторые из них (обычно не более 1‑2 на общину) могли заниматься исключительно лишь ремеслом. Это клало на них пятно, ибо истинным призванием мужчины была охота. Если человек нуждался в услугах мастера, он заключал с ним соглашение. Один изготовлял вещь, другой платил ему за это. В качестве платежа чаще всего выступала пища, но платить могли и шкурами, жиром, одеждой (С. 196). Оплачивались и услуги шамана (С. 149). Всё это свидетельствует о появлении в обществе услугоплатёжных отношений.

Услугоплатёж не был торговлей. Как указывает Р.Ф. Спенсер, торговля в полном смысле этого слова происходила вне круга близких родственников и команды лодки (С. 194). Фактом является, что торговое партнёрство могло существовать только между членами разных общин. Это дает основание полагать, что раньше торговля вообще велась только между людьми, принадлежавшими к разным общинам.

Организованный обмен существовал между тареумиют и нуунамиют. Он вёлся летом в определённых пунктах, где встречались береговые и материковые эскимосы. На сборищах могло присутствовать до 600 человек, хотя более обычной цифрой было 400‑500. Каждый участник в течение года копил вещи для обмена. Обменивалась и пища, но это нередко рассматривалось не как торговля, а как дарообмен.

Обмен совершался прежде всего между людьми, находившимися в формальных отношениях партнёрства. Природа этих отношений была такова, что партнёры не могли торговаться друг с другом. Считалось, что одна сторона "просит" у другой что‑то, а другая — выполняет пожелания. Люди, имевшие партнёров, не обязательно должны были обмениваться только с ними. Часть вещей выставлялась на "свободную продажу". В таких случаях договаривались о цене, торговались. Всё это длилось несколько дней. Затем начинались развлечения. Люди танцевали, устраивали игры, состязания (С. 193, 200, 205‑207).

В процессе обмена тареумиют приобретали множество шкур карибу, которые использовались не столько для утилитарннх целей, сколько как предмет богатства. У эскимосов Северной Аляски было уже выработано понятие богатства.

У тареумиют рядом с домом находились ледяные погреба, в которых хранился запас мяса. Каждая семья имела свой погреб. Запасы пищи играли огромную роль у тареумиют, ибо в течение осени и зимы они жили в основном за счёт их. Запасы пищи были у разных людей далеко не одинаковы. Некоторые люди имели большие погреба. У них могли просить и просили пищу, причём отказов не бывало (С. 60).

Избыток пищи и вещей рассматривался как богатство. Соответственно их обладатели были богатыми людьми. Богатого человека называли умиаликом. Он всегда владелец умиака. Однако не каждый хозяин умиака считался умиаликом. Положение умиалика было социальным рангом. И этот ранг целиком был основан на богатстве. Положения умиалика могли достигнуть лишь немногие. И для этого, как правило, требовались годы. Движение к этому статусу было медленным. И в то же время один плохой китобойный сезон мог превратить умиалика в рядового человека (С. 152, 153, 178, 179).

Чтобы стать умиаликом, нужно быть искусным охотником, умелым торговцем, оратором, дипломатом. Первой добродетелью была щедрость. Любой в общине мог просить помощи у богатого человека и никогда не получал отказа. Это означало, что во время голодовок богач кормил целую группу, причём помощь распространялась и на не родственников. Богатый человек всегда должен был иметь приверженцев. Они рекрутировались прежде всего из числа родственников и членов команды умиака. Людям было выгодно иметь среди родственников богача, ибо они всегда могли получать от него помощь. Поэтому они всеми силами помогали ему достигнуть положения умиалика. Без домощи родственников обойтись было невозможно, ибо только собственными силами добыть столько богатства, чтобы стать умиаликом, было нельзя (С. 152‑154, 178).

Умиалик всегда был признанным лидером более или менее определённой группы людей, но это лидерство не было формальным. Как указывает Р.Ф. Спенсер, умиалик имел огромный престиж в общине, но его действительная сфера влияния охватывала только тех людей, которые связали свою судьбу с ним. В этом смысле он не был вождём или политическим лидером (С. 152). В другом месте исследователь пишет, что хотя умиалик в общине имел влияние вождя, у него отсутствовала какая‑либо определённая власть. Только в силу моральной репутации и престижа он мог играть ведущую роль в общине (С. 178).

В общине всегда было несколько умиаликов. И они были определённым образом ранжированы (С. 154). И когда речь заходит о рангах у умиаликов, то необходимо принять во внимание, что у эскимосов Барроу, кроме жизнеобеспечивающей экономики, существовала и престижная. Последняя находила свое выражение прежде всего в пире вестников. Суть последнего состояла в укреплении и повышении социального статуса умиаликов (С. 210).

Устраивался пир обычно в январе. Умиалик, что затевал пир, был главным хозяином. Он готовился к нему годами, постепенно создавая избыток продукта. При этом он опирался на помощь команды. Когда главный хозяин считал, что всё основное запасено, он обращался за поддержкой к другим умиаликам. Последние принимали роль вторичных хозяев и тоже получали помощь своих команд в собирании больших количеств избыточного продукта. Накапливалась не только пища, но одежда, шкуры, каяки, умиаки, сани, собаки и т.п. Каждому из умиаликов помогали не только члены команды, но и родственники (С. 153, 210‑212).

Информаторы рассказывали об одном из умиаликов, обладавшим большим богатством. Заручившись поддержкой остальных умиаликов, он обращался к главам всех семей селения, указывая им, кто из них и сколько должен внести. Если человек не испытывал желания участвовать или пытался внести меньше, чем от него требовалось, то умиалик и его помощники угрозами заставляли его подчиниться (С. 212). В любом случае, действуя прямо или через других умиаликов, главный организатор всегда был способен обеспечить поддержку и вклад со стороны всей общины (С. 212).

Готовясь к пиру, строили специальный дом, который, как и все вообще общественные дома, назывался кариги. Для участия в празднике в качестве главных гостей приглашались равные по рангу умиалики другой деревни. Между ними и хозяевами обычно существовали специфические отношения партнёрства. Кроме торгового и "шуточного" партнёрства, существовало специальное партнёрство, связанное исключительно лишь с пиром вестников. Приглашение осуществлялось через специальных вестников. Последние сообщали также каждому гостю, какие именно подарки приглашающий его хозяин желает получить от него.

Гости в свою очередь предъявляли требование, чаще всего касавшееся особо редких видов пищи. И хозяева были обязаны, чтобы не стать объектом осмеяния, удовлетворить их.

Каждый гость мог взять с собой своих приверженцев. И хозяин был обязан кормить и одаривать их всех. Прибыв на место, гости располагались лагерем вблизи деревни хозяев.

Праздник начинался с состязаний в беге. Затем наступало время приёма гостей. Их встречали танцами. Они входили в кариги, специально построенную для пира. Затем каждый хозяин вручал гостю, которого он специально пригласил, подарок. Гости шли к саням за ответными подарками, которые и вручали хозяевам. Всё это повторялось четыре раза.

На третий день развлечения начинались с танца гостей. Затем танцевали рядовые члены обеих общин. За этим следовал танец хозяев и главных гостей. И, наконец, начиналось раздаривание. Хозяева дарили самые различные вещи людям, принадлежащим к любой стороне, всем, кто только принимал участие во всех мероприятиях — танцорам, бегунам, погонщикам упряжек, барабанщику. Получали все сопровождавшие главных гостей: их родственники, торговые и шуточные партнёры.

Затем наступала главная часть пира. В поражающем количестве выставлялись самые разнообразные вещи. Возникало всеобщее возбуждение при виде такого необычайного обилия. Открыто выражалось всеобщее восхищение. Затем каждый хозяин вызывал по имени гостя, который был специально приглашён им, входил с ним в кариги и вручал ему большие дары. Одновременно гостю давали пищу, которую он требовал. Гость садился около кучи полученных даров и ел. После окончания церемонии дарения следовали танцы и песни. Четвёртый и последний день пира был целиком посвящён различного рода развлечениям.

Всё, что гость получал от хозяина, он возвращал ему во время следующего праздника, когда сам выступал в роли хозяина.

Нетрудно заметить, что пир вестников включал в себя потлач. Человек, раздаривая на нём вещи, подкреплял или даже повышал свой социальный статус. Во время церемонии умиалики обоих деревень сидели в определённом порядке, зависевшим от их престижа и числа приверженцев. Здесь мы наблюдаем самый ранний этап зарождения системы рангов.

Престиж от пира вестников получали не только умиалики деревни, выступавшие в качестве хозяев, но и вся деревня в целом. Чем грандиозней был пир, тем большей была слава, которой пользовалась деревня. И каждая из них стремилась таким путём повысить свою репутацию (С. 227). Таким образом, не только умиалики, но и вся деревня в целом выступала как хозяин. Пиры вестников способствовали интеграции деревни в одно единое целое. Это было особенно важно для большой аморфной общины, какой являлось каждое селение эскимосов Северной Аляски.

И в заключение ещё один вопрос. В обществе эскимосов района Барроу были богачи. Но были и бедняки. Высказывания Р.Ф. Спенсера на этот счёт довольно противоречивы. С одной стороны он говорит, что бедняками были люди, не имевшие родственников. Для обозначения бедняков применялся термин "сирота". Тот, кто входил в определённый круг родственников, никогда не рассматривался как бедняк (С. 153). С другой стороны, он же утверждает, что каждая родственная группа имела в своём составе определённое количество бедняков. Это были семьи, главы которых были плохими кормильцами в силу разных причин, включая лень (С. 155). Кстати, леность у эскимосов Северной Аляски считалась величайшим грехом (С. 131).

Если выделение богачей имело корни не только в жизнеобеспечивающей, но и престижной экономике, то бедняков — в основном в первой. У эскимосов Северной Аляски дачеделёж был ограничен в проявлении. На первое место выдвинулась помогодача. Как и дачеделёж, помогодача носила линейно‑круговой характер. Существовали круги помогодачи. У эскимосов Барроу ближайший круг составляли родственники, более отдалённый — все члены общины. Но в отличие от дачедележа помогодача имела место не после каждой добычи, а только в случае нужды. Человек, испытывавший нужду, просил и ему давали. Это означало, что в норме каждая потребительская ячейка должна была сама себя обеспечивать.

Более или менее обеспеченные члены общины могли обращаться и обращались друг к другу за помощью в случае нужды. В одних случаях они просили помощь, в других — сами её оказывали. Бедняками были те, что только получали, но сами не давали помощь. Это обособляло их в особый слой. Они обращались за помощью к родственникам, к богатым людям, но в условиях общества, делавшего упор на обеспечение каждого собственными силами, делать это без конца было трудно (С. 155).

В этой связи можно напомнить об отношении общества эскимосов Барроу к людям, которые были неспособны больше производить материальные ценности. Нормой считалось, что они не имеют больше права ожидать постоянной поддержки. Им могли давать, причём охотно в силу сыновьего долга, но в чрезвычайных обстоятельствах ими жертвовали, их покидали (С. 92). В какой‑то степени это распространялось на бедняков. Им давали, но неохотно и мало. Правда, община в целом принимала определённые меры по оказанию помощи беднякам. Так, например, иногда зимой устраивались специальные танцы, во время которых беднякам давали пищу. Это избавляло от необходимости просить и не рассматривалось как милостыня (С. 155‑156).