Эволюция ранней первобытной общины

Потребительную ценность продукты труда, прежде всего пища, имели для всех членов коллектива без исключения. Что же касается чисто социальной — дарообменной ценности, то они имели её только для взрослых членов коллектива. Поэтому если в разборные отношения были непосредственно вовлечены все члены коллектива без исключения, то делёжные прямо охватывали лишь взрослых его членов, которые одновременно являлись и работниками, производителями материальных благ.

Но вполне понятно, что в пище и иных продуктах по‑прежнему нуждались не только взрослые, но и дети. И поэтому с переходом от разборных отношений к делёжным в обществе с неизбежностью, кроме первичного и вторичного распределения, возникло и третичное. Конечным результатом первичного и вторичного распределения был делёж материальных благ, прежде всего пищи, между взрослыми членами коллектива. Каждый из них получал от общества определённую долю продукта. Третичное распределение состояло в передаче взрослыми членами коллектива части своей доли детям.

Это последний вид распределения не был дележом, ибо полученная ребёнком доля не переходила в его распоряжение. Она предназначалась исключительно лишь для потребления. Но он не был и разбором. Ребёнок не брал долю общественного продукта, а получал её от человека, частью первоначальной доли которого она являлась. Эти распределительные отношения можно было бы назвать отношениями кормления или иждивения. Они представляли собой отношения между иждивителем (иждивителями), с одной стороны, и иждивенцем (иждивенцами) с другой. Группу, состоявшую из иждивителя (иждивителей) и иждивенцев, можно было бы назвать иждивенческо‑потребительской ячейкой.

Иждивенческие отношения были экономическими, но в отличие от разборных и делёжных они не были социально‑экономическими, ибо были отношениями в масштабе не общества в целом, не социально‑исторического организма, а только отдельных его звеньев — иждивенчески‑потребительских ячеек.

Естественным кормильцем человека была его мать. Вначале она вскармливала его своим молоком, затем вообще брала на себя заботу об обеспечении его пищей. На стадии разборных отношений, если ребёнок не мог самостоятельно взять пищу, мать брала и его и свою доли. С переходом от разборных отношений к делёжным доля продукта, получаемая женщиной от общества, должна была стать источником доли ребёнка или детей, если их было несколько.

Группа, состоящая из женщины и её детей, обладала некоторыми чертами иждивенческо‑потребительской ячейки. Однако как подлинную иждивенческо‑потребительскую ячейку охарактеризовать её нельзя. Прежде всего, нельзя забывать, что женщина была включена в систему делёжных отношений. А это означало, что в принципе все члены коллектива должны были с ней делиться. И делясь своей долей с женщиной, имеющей детей, человек тем самым неизбежно выступал в роли иждивителя последних. В принципе все взрослые члены коллектива были иждивителями всех детей коллектива. Однако и коллектив в целом не был подлинной иждивенческо‑потребительской ячейкой.

Как уже указывалось, одна из особенностей разборных отношений в их исходной форме состояла в том, что распределение было неотделимо от потребления. Люди, распределяя, потребляли, потребляя, распределяли. Переход к делёжным отношениям сделал возможным отделение во времени распределения от потребления. Если раньше все женщины коллектива готовили и потребляли всю пищу совместно, то теперь возникла возможность раздельного приготовления и раздельного потребления пищи.

Иначе говоря, возможными стало появление среди женщин коллектива несколько раздельно приготовляющих пищу и раздельно питающихся групп. Внешним признаком каждой такой группы было, как правило, наличие собственного очага. Поэтому данные группы можно было бы назвать очажными. Конечно, в принципе собственным очагом могла обзавестись каждая женщина, имеющая детей. Однако в таком случае ей постоянно пришлось бы обращаться с просьбой поделиться к другим женщинам. Да и вести, пусть даже несложное, домашнее хозяйство в одиночку было трудно. Необходимостью было кооперирование. Очажные группы состояли, как правило, не из одной женщины, а из нескольких.

Мы уже говорили о тесной связи женщины с детьми. Эта связь не обрывалась и после того, как дети становились взрослыми. Старая женщина была центром, вокруг которого кристаллизировалась очажная группа. В неё входила она сама, её взрослые дочери и дети дочерей. Не исчезала эта группа и после смерти старой женщины. Её теперь составляли сёстры и их дети. И только когда дочери сестёр становились взрослыми и сами обзаводились детьми, старая очажная группа распадалась на несколько новых.

Каждая взрослая женщина, входившая в очажную группу, была распорядительницей полученной ею от общества доли продукта. Но когда наступала пора приготовления пищи, каждая женщина вкладывала, по крайней мере, часть своей доли в общий фонд группы. Это явление можно было бы назвать дачевкладом. Общий фонд очажной группы носил своеобразный характер. Он состоял только из пищи, которая при этом сразу же готовилась, а затем совместно потреблялась. Здесь мы снова сталкиваемся с разбором, но в масштабе не общества в целом, как это было раньше, а только отдельных его ячеек. Очажная группа была ячейкой разбора.

Однако сказанное выше ещё не дает представления о характере иждивенческих отношений на данной стадии развития. У нас пока совершенно выпали из поля зрения мужчины. Несколько выше при характеристике эпохи господства разборных отношений нами было сказано, что в то время все женщины коллектива совместно готовили и совместно потребляли пищу. Мужчины здесь упомянуты не были. И это не случайно.

В предшествующих наших работах были приведены, на наш взгляд, достаточно убедительные доводы в пользу положения о том, что ещё праобщина пралюдей на определённом этапе своего развития разделилась на две обособленные группы: мужскую и женско‑детскую (179. С. 119‑122). С возникновением дуально‑родовой организации это обособление не только не исчезло, а, наоборот, усилилось. Мужская и женско‑детская группы одного коллектива стали жить во многом раздельно.

Значительной степени достигло их бытовое обособление друг от друга. У значительного числа народов мужчины всецело жили в мужском доме. По свидетельству данных этнографии даже у тех народов, у которых были только мужские клубы, мужчины нередко продолжали питаться в этих общих помещениях. А ведь у этих народов давно существовал парный брак и парная семья. И важно в этой связи отметить, что запрет мужчинам и женщинам есть вместе, а иногда и готовить пищу на одном огне встречается у многих народов, у которых давно уже исчезли и мужские дома и женские клубы. У значительного числа этнических групп мужчинам во время действия производственных половых табу категорически запрещалось есть пищу, приготовленную женщинами. И этот запрет обычно считался с запрещением жить в это время под одной крышей с женщинами (см. 179. С. 120, 133‑142, 177‑188).

Все эти материалы вместе взятые дают основание полагать, что мужская и женско‑детская группы первоначально раздельно готовили пищу и раздельно питались. Разбор есть форма распределения, неотделимая от потребления. Так как мужская и женская группы были обособлены друг от друга во время потребления, то соответственно и разбор внутри каждой из них осуществлялся самостоятельно. В этой связи нельзя не вспомнить, что у уткиликьялингмиют, у которых существовали разборные отношения, мужчины и женщины ели раздельно.

Однако это не значит, что в каждой из них существовала самостоятельная система разборных отношений. Ни одна из групп, взятая в отдельности, не была собственником произведённого ею продукта. Собственником продукта, созданного членами обоих групп, была вся родовая коммуна в целом. Это находило наглядное проявление в перераспределении между группами созданного в каждой из них продукта. Мы говорим о перераспределении, а не об обмене, ибо при этом не происходил переход продукта из собственности в собственность. Абсолютно необходимым было это перераспределение в силу разделения труда между полами.

Разделение труда между полами является одной из самых характерных особенностей доклассового общества. Наличие его отмечено у всех без исключения народов, находящихся на данной стадии развития. У каждого из них были такие виды деятельности, которыми занимались только мужчины, и такие, которыми занимались исключительно женщины. Помимо чисто мужских и чисто женских занятий существовали также такие виды хозяйственной деятельности, которыми могли заниматься представители обоего пола. Однако, как правило, одни из них считались мужскими, а другие женскими. Если оставить в стороне земледельческие и скотоводческие народы, то чисто мужскими видами деятельности чаще всего были охота, рыболовство, изготовление оружия, сетей, обработка камня, дерева, рога, кости, постройка хижин, лодок. К чисто женским занятиям у неземледельческих народов чаще всего относились собирательство, подготовка мяса и рыбы к хранению, изготовление цыновок, корзин, верёвок, материалов для одежды, шитьё и починка одежды, сбор топлива, приготовление пищи (671; 674; 489. С. 127‑142). Имеются достаточные основания полагать, что половое разделение труда возникло ещё в праобщине на определённом этапе её развития (179. С. 119‑122). И вряд ли поэтому могут быть сомнения в его существовании в первоначальной родовой коммуне.

Основными видами хозяйственной деятельности были в то время охота и собирательство. Они были чётко распределены между полами: мужчины занимались охотой, женщины — собирательством. И соответственно перераспределение продукта, происходившее между мужской и женско‑детской группой, заключалось в том, что мужчины передавали женщинам часть охотничьей добычи, а женщины мужчинам — продукты собирательства.

На стадии разборных отношений перераспределение продукта могло происходить только между мужской и женско‑детской группами как целостными образованиями, но не между членами этих групп, взятыми в отдельности, ибо последние не имели права распоряжаться своей долей продукта. Мужская группа в целом давала часть своей добычи женской группе, женская группа отдавала часть собранного продукта мужской. С переходом от разборных отношений к делёжным характер перераспределения продукта между мужчинами и женщинами изменился. С переходом общественного продукта в распоряжение отдельных членов коллектива перераспределение продукта из отношения между группами превратилось в отношение между отдельными мужчинами и отдельными женщинами.

Охотничья добыча, одна часть которой раньше поступала в разбор внутри мужской группы, а другая часть передавалась женской группе, где она тоже поступала в разбор, теперь делилась, причём между членами мужской группы. Женщины при разделодележе охотничьей добычи ничего не получали. Но каждый мужчина, получив долю добычи, делился ею с теми или иными женщинами. В принципе, конечно, он мог делиться с любыми, но в действительности он чаще всего вкладывал часть своей первоначальной доли в общий фонд одной и той же очажной группы, а именно той, в которую входил сам, будучи ребёнком, которую образовывали его мать и сёстры с их детьми.

В сущности мы имеем здесь дело не столько с дележом, сколько с дачевкладом. Мужчина не только вкладывал часть своей доли в общий фонд группы, но и сам получал из этого фонда. Тем самым в его рационе оказывались продукты собирательства, вложенные в общий фонд женщинами.

И постоянно вкладывая долю продукта в общий фонд данной группы, мужчина выступал в роли реального иждивителя входящих в её состав детей. Вполне понятно, что с одной и той же очажной группой могли быть и обычно были связаны несколько мужчин. И вместе с женщинами и их детьми все они образовывали одну иждивенческо‑потребительскую ячейку, которую в работе "Происхождение брака и семьи" (179) мы назвали родьёй.

Родья, таким образом, состояла из братьев, сестёр и детей последних. Разумеется, и мать взрослых членов группы, если была жива, входила в её состав. Если процесс становления родьи можно только реконструировать, то сам факт существования этой ячейки в прошлом человечества не подлежит сомнению. В несколько изменённом виде родья продолжала существовать у целого ряда народов вплоть до самого последнего времени (см. 179. С. 202‑206).

Мужчины и после перехода от разборных отношений к делёжным и образования родей в подавляющем большинстве случаев продолжали питаться отдельно от женщин и детей, однако пищу для них нередко уже готовили женщины их родьи.

После приготовления пищи часть её потреблялась женщинами и детьми, а часть передавалась мужчинам родьи. При этом на первых порах, вероятно, все мужчины общины независимо от их принадлежности к той или иной родье делились готовой пищей, а ещё чаще совместно ели.

Нельзя не отметить, что в силу господства в коллективе делёжных отношений, охватывающих всех его взрослых членов, границы между описываемыми иждивенческими группами, особенно на первых порах, были крайне неопределёнными. Любой член коллектива был в принципе обязан делиться с любым другим его членом вне зависимости от принадлежности к той или иной родье. Каждый мужчина мог при необходимости принять участие в трапезе мужской части любой родьи, каждая женщина — в трапезе женской её части.

Говоря выше о коллективе, мы везде имели в виду первобытную коммуну, которая была и экзогамной группой, т.е. родом, причём родом материнским. Разборные, а первоначально и делёжные отношения существовали только между членами материнского рода и в этом смысле были родовыми отношениями. Но как уже указывалось выше, переход от разборных отношений к делёжным был связан с появлением экономических отношений между мужчинами и женщинами, принадлежавшим к разным первобытным коммунам, разным родам, а тем самым и с возникновением индивидуального брака.

Супруги обменивались дарами, причём в силу разделения труда, мужчина давал жене мясо, а она ему растительные продукты. И это создавало возможность появления иждивенческой ячейки, состоящей из мужа, жены и детей последней, — парной семьи. По мере становления парной семьи и превращения мужа в иждивителя детей жены обмен продуктами между супругами постепенно терял характер дарообмена. В частности, он переставал быть эквивалентным. Муж давал больше, чем он получал от жены.

Парная семья долгое время существовала бок о бок с родьёй. Между той и другой иждивенческо‑потребительскими ячейками шла упорная борьба, которая у разных народов протекала далеко не одинаково. Детально этот процесс во всех его основных вариантах был рассмотрен в нашей книге "Происхождение брака и семьи". Не желая повторяться, остановимся только на основных его моментах.

Один из вариантов развития характеризуется длительным существованием родьи в качестве основной иждивенческо‑потребительской ячейки. Отношения внутри неё консолидируются. Хотя мужчины чаще всего продолжают питаться отдельно от женщин и детей, однако пищу для них нередко готовят женщины их родьи. После приготовления пищи часть её поступает мужчинам, другая — женщинам и детям. Вся родья в целом составляет одну очажную группу. Экономические связи между супругами остаются крайне слабыми и неустойчивыми, а брак дислокальным. Каждый из супругов и после заключения брака продолжал оставаться в своей родной очажной группе.

Два других варианта развития характеризуются сравнительно быстрым превращением парной семьи в основную иждивенческо‑потребительскую ячейку общества. Это предполагало совместное поселение супругов и соответственно раздельное — братьев и сестёр. Очажной группой при этих вариантах развития сравнительно быстро стала парная семья.

В результате всего этого каждый социально‑исторический организм перестал совпадать с родом. В его состав теперь входили члены по крайней мере двух разных родов. При одном из двух данных вариантов развития по‑прежнему продолжал существовать только материнский род, при другом наряду с материнским родом возник отцовский, к которому и перешла ведущая роль.

Но хотя социально‑исторический организм перестал совпадать с родом, последний не утратил экономического значения. Перестав совпадать с социально‑историческим организмом, род сохранился в качестве основы последнего. Это особенно наглядно можно видеть на примере варианта с отцовским родом, который представлен значительным числом племён аборигенов Австралии. Люди, составлявшие общину или, как её часто называют, локальную группу, чётко делились на три части. Первую составляли мужчины. Все они принадлежали к одному отцовскому роду. Родившись в данной локальной группе, они оставались в ней до смерти, вторую часть составляли женщины, родившиеся в данной локальной группе. Они принадлежали к тому же самому отцовскому роду, что и мужчины. Но в отличие от мужчин они находились в составе родной локальной группы только до вступления в брак. С выходом замуж они переходили в группу супруга. И, наконец, третью часть составляли жёны мужчин данной локальной группы. Они родились в иных локальных группах и пришли в данную в результате замужества. Возможно, что первоначально они принадлежали к одному роду, отличному, разумеется, от того, к которому принадлежали их мужья. Но в дальнейшем они чаще всего принадлежали к разным родам.

Соответственно с этим люди, образовывавшие отцовский род, делились на две части. Одну часть составляли мужчины, которые от рождения до смерти входили в состав одной локальной группы, т.е. жили вместе. Другую его часть составляли женщины, которые, родившись и выросшие в одной локальной группе, с выходом замуж покидали её и переходили в состав иной общины, в локальную группу мужа. Как видно из сказанного, мужчины составляли одновременно постоянное ядро, как своего рода, так и своей локальной группы. Община и род, не совпадая полностью, имели одно и то же ядро. И в этом смысле община продолжала быть родовой, а род соответственно может быть охарактеризован как локализованный.

На той стадии эволюции, на которой род полностью совпадал с общиной, экономические связи внутри общины были одновременно и экономическими связями между членами рода. Экономические отношения внутри ранней общины выступали по форме как отношения между членами одного рода, между людьми, имеющими один тотем.

Люди, принадлежавшие к одной первобытной коммуне, являющейся одновременно родом, делили между собой продукты и делились друг с другом продуктами в силу объективной экономической необходимости. Уровень развития производительных сил с неизбежностью определял существование именно этих, а не каких‑либо иных производственных отношений. Но сами члены первобытной коммуны осознавали обязанность делить продукты и делиться ими как производное от принадлежности к одному роду. Принадлежность к роду была пожизненной. Столь же пожизненной была и обязанность делиться с членами рода. Делёжные отношения между членами рода не были приобретёнными. Они не заключались и не могли быть расторгнуты. Они существовали постоянно.

Когда род перестал совпадать с общиной, когда члены одного оказались принадлежащими не к одной общине, а к разным, род в целом не утратил своего экономического значения. По‑прежнему считалось, что члены рода обязаны делиться продуктами друг с другом. В принципе род продолжал оставаться кругом людей, связанных общей собственностью и делёжными отношениями.

И членов рода, входивших в состав одной общины, действительно по‑прежнему продолжали связывать делёжно‑коммуналистические отношения. Несколько иначе складывались реальные отношения между членами рода, входившими в состав разных общин. Они, так же как и члены рода, входившие в одну общину, обязаны были делиться друг с другом продуктами. Формально всё оставалось по‑прежнему. Однако в силу того, что они жили раздельно, постоянный повседневный делёж между ними был практически невозможен. Делиться между собой продуктами они могли лишь время от времени при встречах. Те или иные члены рода обращались к сородичам, принадлежавшим к другим общинам, с просьбой поделиться лишь в том случае, если не могли получить потребное от сородичей‑однообщинников, т.е. лишь в случае крайней нужды. В результате экономические отношения между членами рода, принадлежавшими к разным общинам, формально оставаясь делёжными, в действительности превратились в особую форму связей, которые можно было бы назвать помогоделёжными. Помогоделёжные отношения, связывая членов рода, входивших в состав разных общин, связывали тем самым и сами эти общины. В тех случаях, когда браки постоянно практиковались в основном лишь между членами сравнительно небольшого числа живущих по соседству общин, они вместе взятые образовывали своеобразное объединение, основой которого были помогоделёж‑ные связи. Такого рода объединения мы встречаем у аборигенов Австралии. В литературе их принято именовать племенами. Как показали исследования Н. Тиндаля, примерно 75% браков у австралийцев заключались внутри племени и только 15% между членами разных племен (861. С. 185). Образование племён сделало возможным уменьшение размеров общин. Австралийские локальные группы насчитывали в своём составе 16‑50 человек (862. С. 315). Средний же размер приближался к 25 индивидам (285. С. 234). Численность племени варьировалась в пределах от 150 до 600 человек. Средний размер племени равнялся 450‑500 человекам (862. С. 365, 375, 378). С образованием племён каждая из локальных групп, продолжая оставаться социально‑историческим организмом, в то же время утратила некоторые из его особенностей, которые перешли к племени.

Таким образом, с образованием общин, состоящих из членов разных родов, экономические отношения, которые ранее были только внутренними, частично стали и внешними, претерпев при этом определённые изменения. Одновременно с этим некоторые экономические отношения, которые раньше были внешними, стали внутренними. Речь идет прежде всего об отношениях между супругами. Первоначально они были отношениями между членами разных родов и одновременно общин. Теперь, оставаясь отношениями между членами разных родов, они стали отношениями между членами одной общины. Если раньше они были отношениями дарообмена, то теперь они приняли иную форму, а именно — дачевклада. Но эти отношения дачевклада отмечались от описанных выше. Различие состояло в том, что муж и жена, входя в состав двух разных родов, относились тем самым к двум разным ячейкам коммуналистиче‑ской собственности. Отношения коммуналистической собственности, связывая каждого из супругов с членами его рода, отделяли их друг от друга. Если члены одного рода выступали по отношению друг к другу не как собственники, а как распорядители общей собственности, то муж и жена выступали по отношению друг к другу как самостоятельные собственники.

В этой связи следует подчеркнуть, что многие исследователи, писавшие о народах доклассового общества, особое внимание обращали на существование у них раздельной собственности мужа и жены. Так обстояло дело у бушменов (787. С. 147‑149; 615. С. 243), андаманцев (742. С. 4), эскимосов карибу и медных (898. С. 194), которые все относились к фазе раннепервобытной общины. Для многих народов доклассового общества характерным был резкий контраст между имущественными отношениями сородичей и имущественными отношениями между мужем и женой. Человек нередко мог свободно брать вещи, находящиеся в распоряжении сородича, но не имел права делать это с вещами жены. И это имело место в позднепервобытных и даже предклассовых обществах. В качестве примера можно привести кивай (562. С. 173), кума (752. С. 8), сиане (780. С. 62‑67, 74), капауку (723. С. 133, 403) Новой Гвинеи.

Муж и жена были по отношению друг к другу не только распорядителями, но и собственниками продуктов. Однако перед приготовлением пищи каждый из них вносил часть своей доли в общий фонд семьи. В тех случаях, когда муж питался отдельно от жены и детей, он получал от супруги часть приготовленной пищи, которой нередко делился с другими мужчинами. Еще чаще при этом все мужчины общины ели совместно. В других случаях пища вместе потреблялась всеми членами семьи. Эта форма, как свидетельствуют данные этнографии, является более поздней. Пережитки раздельного потребления пищи мужчинами и женщинами, как уже отмечалось, встречаются практически у всех народов первобытного общества.

Таким образом, социально‑экономическая структура рассмотренного выше социально‑исторического организма в общих чертах предстает в следующем виде. Большая часть людей, составлявших его, принадлежала к одному роду. Между этими людьми существовали делёжно‑коммуналистические отношения, которые были наиболее прочными между людьми, составлявшими ядро одновременно и рода и общины. И в этом смысле данный первобытный социально‑исторический организм продолжал оставаться первобытной коммуной.

Но в отличие от первобытной коммуны более раннего типа не все его члены были включены в систему делёжно‑коммуналистических отношений. Это относится к замужним женщинам. Они были связаны с остальными членами коллектива иными отношениями, чем делёжно‑коммуналистические. Каждая из замужних женщин была связана отношениями дачевклада, причём не с группой, образующей ядро общины, а всего лишь с одним из членов этой группы, а именно со своим мужем. И только через мужа она была связана с остальными членами коллектива, исключая лишь своих детей.

В случае, если замужние женщины принадлежали к разным родам, они не были обязаны делиться друг с другом. И не даром многие исследователи довольно категорически утверждают, что все продукты, собранные замужней австралийкой, идут исключительно лишь на потребу её мужа и детей (604. С. 283, 386, 140. С. 171). Это не совсем верно, ибо имеются сообщения, что, например, у племени Юго‑Западной Виктории, женщины делились друг с другом продуктами собирательства (517. С. 765). Однако они носят слишком общий характер. Когда мы сталкиваемся с более конкретными данными, то обычно узнаем, что женщины делились продуктами, как правило, со своими матерями, сёстрами, бабушками, т.е. ближайшими родственницами (541. С. 33).

В предшествующем изложении речь шла о варианте развития, для которого характерным было образование отцовского рода. Но многое из сказанного выше в принципе может быть отнесено и к тому варианту развития, при котором превращение парной семьи в основную иждивенческую ячейку не сопровождалось переходом от материнского рода к отцовскому.

И здесь ядро общины составляли мужчины, принадлежащие к одному роду, но только не отцовскому, а материнскому. С этим связана особенность пополнения мужского ядра общины.

Мужчины, составлявшие его, не рождались в данной общине, а приходили в неё извне по достижению определённого возраста. Но это не мешало им быть костяком, вокруг которого строилась община (см. 179. С. 210‑215). Внутри мужского ядра безраздельно царили делёжно‑коммуналистические отношения. Каждый из женатых мужчин был связан отношением дачевклада с женой и детьми, относившимися к иному роду. Женщины, входившие в состав общины, первоначально принадлежали к одному материнскому роду. Вполне понятно, что тогда между ними существовали делёжно‑коммуналистические отношения. Социально‑экономическая структура общины состояла тогда из двух систем делёжно‑коммуналистических отношений, связанных между собой отношениями дачевклада. Однако в последующем женщины общины принадлежали не к одному роду, а к нескольким разным материнским родам. Это сделало делёж между ними не обязательным.

После рассмотрения этих двух вариантов развития можно вернуться к тому, который характеризовался длительным существованием родьи в качестве основной иждивенческой ячейки. Он предполагает совместное поселение двух материнских родов‑коммун. Члены этих двух коммун, а тем самым и коммуны были связаны дарообменными отношениями, которые постепенно превратились в отношения дачевклада. Результатом было объединение обоих коммун в одну общину, социально‑экономическая структура которой состояла из двух более или менее самостоятельных систем делёжно‑коммуналистических отношений, скрепленных отношениями дачевклада.

Таким образом, когда первобытный социально‑исторический организм перестал совпадать с родом, его структура во всех случаях начала включать в себя, кроме продолжавших господствовать делёжно‑коммуналистических связей, также и отношения дачевклада между членами различных родов. И это в равной степени характерно для всех трёх рассмотренных выше вариантов развития, несмотря на все существующие между ними различия. Во всех описанных выше случаях мы имеем дело в сущности в одним и тем же основным типом социально‑исторического организма.

В развитии такого рода общины в любых вариантах действовала тенденция к образованию в ней одной единой системы делёжно‑коммуналистических отношений, включающей в себя всех её членов независимо от их родовой принадлежности, а тем самым и к превращению этой общины как целого в единицу коммуналистической собственности. Степень реализации этой тенденции была различной в разных конкретных обществах.