По обе стороны Берингова пролива: престижная экономика и её следы

Престижная экономика была достаточно широко распространена у охотников, рыболовов и собирателей Северной Америки. Пир вестников, подобный тому, что был описан Р. Спенсером у тареумиют, существовал почти у всех эскимосов Аляски (365. С. 67‑68). Некоторые исследователи не считают этот пир потлачем, ибо во время его происходило не только раздаривание со стороны хозяев, но и ответные дары со стороны гостей (565. С. 67‑68).

Но у эскимосов были и такие праздники, на которых происходило в основном только раздаривание. Таков великий пир мёртвых, который наблюдался у эскимосов Аляски, живших между рекой Кускокуим и заливом Коцебу.

Этот пир давался не часто, иногда не чаще одного раза в десять лет. Обычно несколько семей, не обязательно родственных, объединялись для организации праздника. Они изготовляли, собирали и накапливали орудия, меха, одежду и пищу до тех пор, пока этого не оказывалось достаточным, чтобы содержать несколько десятков людей и их собак в течение 4‑5 дней и дать им много даров.

На одном из таких пиров присутствовало 70 человек, не считая детей. В других двух принимало участие соответственно 100 и 200 человек. Последний пир давался в честь 12 мёртвых. На нём в качестве даров было роздано 1200 кг мороженой рыбы, около 1000 кг вяленой рыбы и множество всяких вещей. Только одна женщина‑хозяйка раздала 100 матов, другая — 60 матов (С. 23‑24).

На великих пирах мёртвых гости, прибывшие из далёких селений, иногда давали хозяевам дары, не шедшие, разумеется, ни в какое сравнение с теми, что они получали. Конечно, гости в свою очередь устраивали праздники в честь своих мёртвых родственников и приглашали на них бывших хозяев. Раздача даров на великих пирах мёртвых создавала престиж, подтверждала или поднимала социальное положение дарителей (С. 23, 53).

Пир мёртвых существовал в прошлом у эскимосов чугачей. Он требовал столь больших расходов, что только богатые деревни способны были его давать. Общины устраивали его поочерёдно. Длиться каждый такой праздник мог до 2 недель. Гостей обильно угощали. Устраивались развлечения: песни и танцы. В качестве подарков выступали меха, пища (289. С. 112).

Подлинные дароторжества бытовали у алеутов. Каждая деревня стремилась превзойти другую пышностью пира (566. С. 178).

Потлачи существовали не только у верховых танана, но и других северных атапасков: коюконов (600), ингаликов (813. С. 607‑608), танайна (699. С. 149‑160), атна (561. С. 658‑659), кучинов (698. С. 121‑122, 125‑127, 137‑139), хань (629. С. 139), каска (515. С. 170), талтанов (391. С. 108), чилкотинов (532. С. 361), носильщиков (533. С. 514‑516), тагишей (628. С. 468), зяков (163в. С. 169‑170). Бытовали потлачи и у материковых селишей: лиллуэт, шусвап, томпсон (290. С. 27).

В ХVП в. путешественниками и миссионерами были описаны пиры мёртвых у алгонкинов, живших в районе Великих озёр. К такому пиру деревня готовилась в течение целого года. Когда приближалось время праздника, во все соседние деревни посылались вестники с приглашениями. Гостями могли быть люди из других алгонкинских племён, а также кри, дакота, гуроны. Во время пира устраивались танцы и состязания, победители которых получали призы. Гостей щедро угощали. Выставлялись напоказ богатства, а затем они раздаривались гостям.

На пире мёртвых, который устроили ниписсинги в 1641 году, присутствовало около 2000 человек, в числе которых были сольто и гуроны. Гостям дарились металлические ножи, топоры, шилья, копья, европейские ткани, ожерелья из бисера, меха. По подсчёту присутствовавшего миссионера все эти подарки вместе взятые во Франции стоили бы 40‑50 тысяч франков. В 1660 г. на пиру, устроенном сольто, присутствовали меномини, дакота и кри. Было роздано огромное количество бобровых накидок. Только французы, присутствующие на празднике, получили 300 накидок, что равнялось 3000 шкурок (492. С. 82‑96; 4. С. 21). Своеобразным был хозяйственный уклад индейских племён, живших в центральной полосе степей Северной Америки в ХVП‑ХIХ вв. Они разводили лошадей. Однако прямо отнести их к числу народов с производящим хозяйством было бы вряд ли правильным. Основным источником их существования была охота на крупных животных, прежде всего бизонов. Мясо бизонов составляло главную их пищу, а кожи служили материалом для одежды, жилищ и домашней утвари. Лошади использовались в основном для охоты, хотя у команчей и ряда других племён в XIX в. появились такие элементы чисто скотоводческого хозяйства, как потребление конины, использование конских кож и т.п. (см. 5. С. 17, 39). Лошади были важнейшим видом собственности. Именно с наличием лошадей связана значительная имущественная дифференциация у индейцев степей (С. 27‑28, 45‑51).

Можно спорить, существовала ли у этих народов престижная экономика как целостная система отношений. Но несомненно наличие у них определённых её проявлений: дарообмена, дароплатежей и, наконец, дароторжеств.

Дж. Мирская в работе о тетон дакотах подчёркивает, что важным способом приобретения престижа у этих индейцев была раздача имущества. Существовали специальные церемонии, которые завершались пиром и раздачей различного рода ценностей: лошадей, одежды, сумок. Вещи для раздачи накапливались нередко в течение целого года, причём человеку, который устраивал церемонию, помогали своими вкладами родственники (655. С. 385, 388, 407‑413). К сожалению, исследовательница не указывает точно, кому именно давались вещи.

Уточнить картину позволяет работа С. Мекила "Экономика современной общины тетон дакота". Он тоже подчёркивает, что тетон Дакоты свою "щедрость демонстрировали при каждом общественном сборе. Эти сборища использовались как случай для раздачи имущества. Поводом могло служить: присутствие чужестранца, первые менструации дочери, первая охота сына или повествование о делах минувших... Раздачи имели место также при похоронах, рождении, свадьбах, по выздоровлении и радости по случаю возвращения родных и т.п." (648. С. 11). Традиции раздачи богатств были столь стойкими, что сохранились и тогда, когда тетон дакота оказались в резервациях. На одном из праздников, который отмечался каждый год летом, член одной из общин раздаривал гостям из других общин лошадей, бисерные вышивки, сундуки, куски тканей, предметы утвари. В накоплении вещей ему помогала вся община (С. 12).

У черноногих тоже практиковалась щедрая раздача имущества, особенно лошадей. Формализованный характер она носила во время ежегодных танцев в честь солнца. На нём присутствовали гости из других племён черноногих. Их вызвали по имени и вручали лошадей, одеяла, куски тканей, оружие. Этот обычай продолжал сохраняться и в резервациях. Различные общины устраивали танцы, на которые приглашались члены других общин. Гостям давались подарки, которые в дальнейшем они должны были отплатить (400. С. 255‑256). Различные формы раздачи имущества существовали у команчей (888. С. 131, 152‑153) и кайова (656. С. 51).

Обмен подарками между хозяевами и гостями имел место на пирах омаха, сочетавших коневодство и охоту с земледелием (365. С. 272‑273, 279‑280).

Если не сама престижная экономика, то совершенно отчётливые следы её обнаруживаются у охотников, рыболовов и собирателей Дальнего Востока и Сибири.

Нивхи (гиляки) в XIX в. несомненно находились на стадии предклассового общества. У них были и рабы и приживалы (229. С. 16‑20). Имело место имущественное неравенство. Существовали специальные слова для обозначения бедных людей (чолла‑нибах), более богатых (колла) и, наконец, очень богатых (мыкшр‑колла‑нибах). Формальное лидерство у нивхов отсутствовало. Но богачи пользовались большим влиянием. Они практически были лидерами селений (С. 33‑34).

Доказательством богатства человека было наличие у него ценностей особого рода: рысьих шуб, старинных манчжурских панцирей, луков, выложенных пластинками из рога буйвола или носорога, японских котлов с тремя ушками. Л.И. Шренк характеризует эти вещи как "мёртвый" капитал, как "в сущности бесполезные, лишённые всякого практического значения" (С. 34). Но это не совсем так. Они были бесполезными лишь в чисто утилитарном смысле, но отнюдь не социальном. Эти вещи входили, в частности, в состав брачного платежа (С. 2‑3). Поэтому только очень богатые люди могли иметь несколько жён. Кроме дароплатежей, существовал у нивхов и дарообмен (С. 41).

Но наличие такого рода богатства было еще недостаточно. Чтобы добиться уважения и популярности, богач должен был время от времени устраивать медвежьи праздники и роскошные пиршества с приглашением большого числа людей (С. 34‑35).

Подготовка к медвежьему празднику начиналась с приобретения богачом животного. Взрослых медведей держали в заточении несколько месяцев, медвежат — несколько лет, пока они не вырастали. Участие в кормлении медведя принимала вся деревня. "Таким образом, — пишет Л.И. Шренк, — медвежий праздник в полном смысле этого слова — праздник коммунистический. Он соединяет вместе отдельных членов деревни и представляет тем самым как бы центр, около которого вращается общественная и социальная жизнь гиляков" (С. 65).

Л.Я. Штернберг, который несколько архаизирует социальный строй нивхов, характеризует этот праздник как такой, который устраивает род (231. С. 59‑60). Но и он не отрицает роли хозяина медведя (С. 61, 66). Как сообщает Л.И. Шренк, владелец медведя назначал день праздника и руководил пиром. Именно он, заботясь о большей пышности пира, созывал на него не только своих родных и односельчан, но вообще всех родственников, друзей и знакомых, живших в соседних деревнях, не исключая лиц чужого племени (229. С. 65). Л.Я. Штернберг особо подчёркивает, что на медвежий праздник приглашались представители других родов, среди которых особую роль играли нархи — члены рода зятьев хозяина медведя. Число родов, представленных на празднике, могло доходить до 10 (231. С. 59‑62).

Праздник мог длиться несколько недель, представляя собой непрерывную череду пиров. Л.И. Шренк особо обратил внимание, что на первом из них, который происходил еще до убиения медведя, ни сам хозяин, ни его родственники с отцовской стороны ничего не ели (229. С. 76). Л.Я. Штернберг утверждает, что ни хозяин, ни члены его рода не могли есть мясо медведя (231. С. 66).

Величайшей честью для хозяев было накормить гостей до пресыщения. Кроме угощения, во время праздника устраивались танцы, игры, гонки на собаках, другие состязания. Как рассказывает Л.И. Шренк, на одном из пиров, устраиваемом уже после убиения медведя, каждый гость получал по куску варёного и сырого медвежьего мяса. Часть мяса гости съедали, часть завёртывали и уносили с собой. Когда гости собирались уезжать, то на дорогу им давались различного рода съестные припасы, исключая лишь медвежье мясо, которое уже находилось в их свёртках (229. С. 87‑88). Л.Я. Штернберг не сообщает, что в день отъезда нархов на их нарты укладывают куски туши медведя, а также всевозможные явства для членов их семей и сородичей (231. С. 66). Медвежьи праздники, но меньшего масштаба устраивались и после удачной охоты на это животное.

Как сообщает Л.Я. Штернберг, у орочей медвежий праздник устраивался родом. В этом смысле он являлся родовым. Покупал медведя один из тех, кто побогаче. Остальные делали вклады. Праздник обходился очень дорого. На него обязательно приглашались члены других родов. В этом смысле праздник был межродовым. Гости получали большую часть медвежьей туши, а также съестные припасы на дорогу и всякие подарки (231. С. 424).

У ульчей пир на медвежьем празднике состоял из пяти отделений и длился много часов. В первых четырёх отделениях принимали участие лишь почётные гости из других деревень. Односельчане хозяина могли принять участие лишь в пятом отделении пира (согласно другим утверждениям — лишь на следующий день). Порции, предлагаемые гостям, были столь велики, что они не могли их одолеть (229. С. 89‑93). У негидальцев медвежий праздник длился 8 дней. Перед его началом посылался человек с тем, чтобы пригласить гостей (231. С. 536).

У айнов о. Сахалин все заботы о медведе лежали на его хозяине. Другие лица не были обязаны ему помогать, хотя из ближайших селений обыкновенно посылали для кормления медведя связки юколы. Часть расходов на праздник брали на себя ближайшие родственники и зятья. На праздник приглашались люди со всего острова. В одном из них участвовало 210 человек. Гостей щедро кормили и поили. Устраивались песни, танцы. Несколько кусков медвежьего мяса посылалось в соседние деревни дряхлым, но уважаемым людям (154. С. 68, 75, 83, 89, 125, 136).

Ороки Сахалина были не только охотниками и рыболовами, но оленеводами. Однако оленей они использовали лишь для передвижения. Медвежий праздник у них ничем существенным не отличался от аналогичного праздника соседних народов. Медведь выращивался в течение 2‑3 лет. Пищу для пира заготовляли члены рода хозяина. Для созыва гостей последний посылал вестника. Съезжалось до 80 человек. Медведя убивал обязательно член другого рода (36. С. 8‑9, 15, 18‑19).

По словам Л.Я. Штернберга, медвежий праздник у нивхов устраивался обыкновенно в память умершего сородича (231. С. 60). С поминовением мёртвых был связан медвежий праздник у айнов Сахалина (154. С. 67, 147).

У нанайцев (гольдов) не было медвежьего праздника. Но у них существовал обычай устраивать, кроме нескольких обычных поминок, особо пышные, которые именовались каза таори. Траты на них были столь велики, что некоторые семьи вынуждены были откладывать их на 5‑6 лет. Человек, решивший провести каза таори, ездил по стойбищам и приглашал однофамильцев, друзей и знакомых. Если он был богат, то нанимал вестников.

На поминки собиралось от 100 до 150 человек. Длились они не менее 3 дней, но обычно от 5 до 10. Чем продолжительнее был праздник, тем больше чести он приносил хозяину. Отсюда стремление по возможности продлить его. Богачи были обуяны духом соперничества. Один стремился превзойти другого. Иногда семья тратила столько на поминки, что разорялась и впадала в бедность. Угощение должно было быть изысканными обильным. Гости ели и пили круглые сутки. Кроме того, приходилось кормить их собак. Для гостей устраивались развлечения. И.А. Лопатин, описавший эти поминки, сравнивает их с пиром мёртвых у эскимосов (103. С. 306‑316; 597. С. 160‑176).

В отличие от большинства народов Амура и Сахалина у эвенков (тунгусов) существовало оленеводство. Но главным видом деятельности у них была охота. Занимались они также рыболовством и собирательством. Олень в основном использовался как транспортное животное. Однако, по крайней мере, у части эвенков оленя использовали на мясо, особенно зимой (171. 1917. С. 41, 64).

У енисейских эвенков в прошлом существовал обычай вскармливать медведя. В более позднее время праздник устраивался только после удачной охоты. Охотиться на медведя могли только братья или сородичи. Но свежевать медведя обязательно должен был чужеродец. Устроение праздника было родовым делом, но одновременно он сводил вместе представителей разных родов. "Убиение медведя, — писал К.М. Рычков, — имеет характер родового или даже междуродового праздника" (171. 1922, 3‑4. С. 110). В силу этого он играл огромную роль в социальном общении эвенков. Праздник длился несколько дней и сопровождался развлечениями (171, 1922, 1‑2. С. 91; 3‑4. С. 109‑117). Такой же характер носил этот праздник и у эвенков других районов. Свежевать медведя должен был член рода, связанного брачными узами с родом, устраивавшим праздник, что позволяет вспомнить роль нархов у нивхов (9. С. 106‑121).

Ханты (остяки) были охотниками и рыболовами. На севере они практиковали также и оленеводство. Традиционным занятием манси (вогулов) была охота, рыболовство и оленеводство. Когда они убивали медведя, то удачливый охотник давал об этом знать как близким, так и дальним соседям. Съезжались люди с расстояния в десятки и даже сотни километров. Всего собиралось до 60 и даже до 100 человек. Праздник длился не менее 3, 4 или 5 дней в зависимости от того, был ли убит молодой самец, самка или матёрый медведь. Но это был минимум. Максимум же зависел от запасов хозяина. Удачная охота на медведя буквально его разоряла. Как на всех вообще медвежьих праздниках устраивались развлечения: песни, пляски, драматические представления (46. С. 74‑76).

Выше были рассмотрены не только чистые охотники, рыболовы и собиратели, но и народы, находившиеся на стадии перехода к производящему хозяйству. С тем, чтобы больше не возвращаться к малым народам Сибири и Дальнего Востока, имеет, вероятно, смысл рассмотреть и подлинных скотоводов: оленных коряков и чукчей.

На один из ежегодных корякских праздников богачи приглашали всех соседей. Для гостей убивалось много оленей. Каждый собственник большого стада раз в год устраивал оленьи бега. На них собирались люди из соседних стойбищ. Победители получали призы. Существовал у коряков и медвежий праздник, но никаких подробностей о нём не приводится (534. С. 87‑88).

Первый осенний убой оленей у чукчей производился соседними стойбищами в разные дни, чтобы все могли побывать на празднике вначале в одном месте, затем в другом и т.п. Богатые оленеводы заранее рассылали приглашения не только близким, но и дальним соседям. Не делалось исключения и для иноплеменников. Богачи убивали 100‑120 оленей, из которых гостям шла одна треть. Кроме мяса, каждому гостю дарилась шкура специально убитого для него оленёнка. Чужие люди получали лучшие подарки, чем родственники. Считалось, что гость не обязан отдаривать. Но обычно соседи в последующем давали бывшему хозяину такие же подарки. Во время праздника устраивались состязания в беге. Подарки получали гости и во время второго осеннего убоя (28. С. 74‑77). В.Г. Богораз, описавший эти раздаривания, специально подчеркнул, что они напоминают потлачи индейцев Северной Америки (29. С. 106).