Толова и юроки: власть первобытных сокровищ

Считается, что Северо‑Западное побережье Северной Америки простирается вплоть до мыса Мендосино в Калифорнии. Соответственно к числу индейцев Северо‑Западного побережья относят нередко и аборигенов юго‑западного Орегона и северо‑западной Калифорнии: толова, тутутни, юроков, кароков, хупа. Однако общественная организация последних заметно отличается от той, что существовала у их северных соседей.

Переходя к рассмотрению общественных порядков у толова, юроков и других упомянутых выше групп, мы должны сразу же сказать, что ни один этнограф не наблюдал их воочью. К тому времени, когда началось изучение этих народов, их прошлая культура давно уже была разрушена. Всё, с чем мы имеем дело, это реконструкция прошлого состояния по воспоминаниям старейших информаторов. Отсюда масса лакун, противоречий, неясностей, неточностей. Всё это кстати относится к материалу о всех вообще народах Калифорнии.

Наиболее полно в трудах этнографов обрисованы толова. Поэтому именно их мы в первую очередь и рассмотрим. Основным занятием толова было рыболовство, охота, собирательство. Особое значение в их хозяйстве имели ловля лососи и собирание желудей.

Важной ячейкой у них была локально‑родственная группа с отцовским счётом родства. Каждая такая группа жила в селении, которое исследователи именуют и деревней и городом. С главным городом было связано несколько меньших селений, пригородов. Город вместе с пригородами был почти полностью независимой экономической единицей (369. С. 226, 235, 243‑244). Средняя численность населения деревни толова — 43 человека (786. С. 65). В ней люди жили большую часть года, в частности, всю зиму. Покидали они её лишь в конце лета, когда отправлялись ловить лосося и собирать жёлуди.

Противоречивы сведения о собственности на промысловые угодья. С одной стороны утверждается, что владела ими локально‑родственная группа. И тут же добавляется, что номинальным собственником был глава группы (369. С. 235). С другой стороны говорится, что все промысловые угодья находились в частной наследственной собственности отдельных лиц. И тут же мы узнаём, что эта собственность была номинальной, ибо все родственники собственника имели право пользоваться угодиями. Лишь чужаки должны были спрашивать разрешения, которое обычно свободно давалось (С. 243).

В обществе толова существовало достаточно резкое имущественное неравенство: были богачи и бедняки. Каждая локально‑родственная группа концентрировалась вокруг определённого индивида‑человека, обладавшего большим богатством. Последний не имел никакой формальной власти. У толова вообще не было должности вождя как таковой (С. 242, 244).

Но благодаря богатству и личным качествам данный человек обладал большим влиянием. С ним считались, ему подчинялись. Поэтому исследователи говорят о нём как главаре (453. С.71). Когда в деревне была лишь одна родственная группа, её глава был лидером селения. Как следует из сообщений одних авторов, в деревне был один богач, который над ней господствовал (370. С. 54). Но другие авторы говорят, что в каждой деревне было несколько богачей. Одновременно они же пишут о наличии в каждой деревне одного главаря (456. С. 131‑132). К сожалению, никаких подробностей об отношениях нескольких богачей, живущих в одной деревне, не приводится.

Богач имел множество разнообразных объектов. Но среди них выделялась особая их категория, которая собственно и составляла богатство. К нему прежде всего относились раковинные деньги. В качестве их использовали раковины особого рода — денталии, нанизанные на нитку. В каждой нитке было 10 раковин. Снизки отличались друг от друга длиной. Другими предметами богатства были кожа с головы красноголового дятла, обсидиановые лезвия, шкурки морской выдры, бусы из различных раковин (453. С‑72‑73). Все эти вещи были редкими. Ни одну из них невозможно было получить в достаточном количестве на месте. Отсюда важность обмена с другими регионами.

Однако только наличие сокровищ само по себе не давало престижа. Необходимо было определённое использование их. Сокровища должны были выставляться. Это происходило во время танцев, которые устраивались богачами. Некоторые такие праздники длились 10 дней. И в течение всего этого времени богач должен был обеспечивать пищей всех участников. Если пища кончалась раньше, то это наносило ущерб репутации богача (С. 86). Естественно, богатый человек готовился к танцам за несколько месяцев: запасал пищу, занимал (у родственников) сокровища.

Богач на время танцев раздавал сокровища танцорам, которые украшали ими себя. Чем большее число танцоров обеспечивал он своими украшениями, тем большим был его престиж. Вполне понятно, что после танцев сокровища возвращались к нему. Одни авторы не останавливаются на составе участников танцев. Другие указывают, что в них принимали участие жители и другой деревни. В таком случае разгоралось соперничество между местными и пришлыми (369. С. 264‑265). Богач‑главарь устраивал щедрое угощение и при спуске большого морского каноэ (453. С. 86). Таким образом, потлача у толова не существовало. Но пиры были. И они давали престиж устроителю (С. 87).

До сих пор речь шла о том, что давал богач своему окружению. Но он не только давал, но и получал. О том, что именно и как именно он получал, сообщается крайне мало. Но во всяком случае информаторы говорили, что некоторые из богатейших людей никогда не работали. Их приверженцы охотились и ловили рыбу для них (373а. С. 254; 369. С. 245).

На вопрос о том, что побуждало бедняков работать на богача, ответить не просто. Бедняки у толова отличались от бедняков у тлинкитов, квакиютлей и других их северных соседей. Они не представляли собой людей, которые не были способны обеспечить себя средствами к существованию. Бедняки у толова соответствовали простолюдинам у тлинкитов, квакиютлей и т.д. Они вполне обеспечивали себя жизненными средствами и составляли основное население общества. Бедняками они были лишь потому, что у них либо совсем не было, либо было очень мало описанных выше сокровищ.

А сокровища были нужны всем: не только богачам, но и беднякам. Необходимы были они потому, что у толова был развит дароплатёж, средствами которого и являлись сокровища.

И богачи не только выставляли сокровища напоказ, но и постоянно манипулировали ими. Прежде всего, богач использовал сокровища в качестве брачного платежа, а также платы за обиды, в частности, за кровь (вергельд). Имея большое количество сокровищ, богач мог обзавестись многими жёнами. Некоторые исследователи особо подчёркивают, что богач мог полностью распоряжаться трудом своих жён (453. С. 75, 86). Чем больше женщин работало на него, тем большими были запасы пищи. Эти запасы могли быть обменены на сокровища, что в свою очередь обеспечивало возможность дальнейших браков и т.д. (С. 68, 87).

Но в браки вступали не только богачи, но и бедняки. У последних не было или почти не было сокровищ. Им, конечно, должны были помогать родственники, но, если последние были бедными, то, разумеется, не могли внести много. И тогда вмешавался богач. Он вносил весь брачный платёж или большую его часть за молодого человека. Тем самым он обеспечивал себе его преданность и труд. И при этом он ничего не терял. Сокровище считалось данным в долг, который должен быть возвращён (С. 81). Когда сёстры или дочери этого человека выходили замуж, то богач получал большую часть брачного платежа, внесённого за них (369. С. 245). Если бедняк наносил кому‑либо обиду, в частности, совершал убийство, то повторялась та же история. Богач платил большую часть компенсации и тем избавлял человека от мщения. Вполне понятно, что такой человек был готов работать на богача и воевать за него. И опять богач даже в части сокровищ ничего не терял. Если кто‑либо должен был выплатить вергельд бедняку, то он и его родственники получали мало. Большая часть шла богачу (369. С. 245, 249). Правда и бедняки имели право на долю брачного платежа или вергельда, полученного богатым родственником, но они получали столь мало, что это не имело практического значения (С. 241‑242).

В результате сокровища в обществе в основном циркулировали между богачами. Бедняки, если и получали, то сущие пустяки. Всё это увековечивало различие между богатыми и бедными. Последние практически были лишены возможности подняться до уровня первых. Социальная мобильность была ограничена до предела (375. С. 63; 369. С. 240‑241). Богатство передавалось по наследству. Получали всё наследники, но основная доля шла старшему сыну (369. С. 241). Вместе с богатством передавалось и положение в обществе.

Наличие сокровищ давало богатым огромную власть. Информаторы рассказывали о богачах, которые посылали группы людей с целью убить других без каких‑либо причин, кроме одной: они имели достаточно сокровищ, чтобы оплатить любую обиду (С. 250).

С практикой дароплатежа была связана еще одна форма зависимости. Человек, оскорбивший богача или вообще совершивший какой‑либо проступок и неспособный уплатить компенсацию, оказывался в долгу. В результате, как пишут все исследователи, он становился рабом (375. С. 55; 369. С. 250; 453. С. 83). Точнее сказать, он становился кабальником (177. С. 275‑278; 184. С. 62‑63). Кабальники охотились и ловили рыбу для своих хозяев, как и бедные родственники. В хозяйства богачей, кроме кабальников, могли входить мужчины, которые вообще не женились из‑за отсутствия сокровищ для брачного выкупа (375. С. 59). Кроме того, богачи иногда усыновляли или покупали мальчиков из бедных семей. Последние должны были работать на своих хозяев (373а. С. 254‑255). И в первом, и во втором случае мы имеем дело с приживалами.

Таким образом, в обществе толова существовали такие отношения эксплуатации, как помогодоминатные и заёмнодоминатные, когда люди, ведшие сами хозяйство, в благодарность за помощь или заем работали на богача, и доминатные в двух вариантах: кабальном и приживальческом.

Как видно из сказанного выше, в обществе толова был не только жизнеобеспечивающий, но и избыточный продукт. Различие между жизнеобеспечивающим и избыточным продуктом в разных обществах с престижной экономикой носит далеко не одинаковый характер. Оно может быть количественным. Избыточный продукт составляют те же самые объекты, что и жизнеобеспечивающий продукт, но только взятые в большом количестве. Это относится, например, к пище, которая раздаривалась во время торжеств. У толова различие между жизнеобеспечивающим и избыточным продуктом было качественным. Избыточный продукт составляли особого рода объекты, отличные от тех, что образовывали жизнеобеспечивающий продукт. Эти объекты сосредотачивались в руках только части общества и были основой эксплуатации человека человеком.

Сокровища у толова были, таким образом, частной собственностью. Именно частная собственность на сокровища, а не на средства производства, лежала у толова в основе эксплуатации человека человеком.

Теперь от сферы в основном престижной экономики перейдем к сфере жизнеобеспечивающей.

Информаторы Ф. Дрюккера настаивали на том, что вся пища внутри города была общей собственностью. Удачливый охотник на медведя или морского льва отдавал другим большую часть добычи, чем оставлял себе (369. С. 235). Как считает Ф. Дрюккер, раковинные деньги у толова играли ту же роль, что обычные деньги в европейском обществе. Но было исключение. Они, как правило, никогда не обменивались на пищу. Покупать пищу не было нужды, ибо экономической ячейкой в этом отношении был не индивид, а локально‑родственная группа. Если у человека не было пищи, то другие члены группы давали ему. В свою очередь, когда ему везло, он столь же щедро делился своей добычей (С. 241).

Как пишет К. Дюбуа, у толова имеющие пищу делятся с неимеющими её. От удачливого охотника ожидают, что он будет щедр с родственниками. "Индивидуализм и скупость престижной экономики, — утверждает она, — не простираются на жизнеобе‑спечечивающую". (375. С. 51). Правда, одновременно мы находим у неё и утверждения иного рода. Как пишет она в другом месте той же самой работы, тот, кто не добыл пищи, должен покупать её. Если он слишком беден, чтобы заплатить, то ему её давали, но при этом смотрели на него свысока (С. 49).

Р. Гоулд сообщает, что были семьи, имевшие репутацию ленивых и непредусмотрительных. И всегда в обществе были люди, которые были готовы отдать пищу, заготовленную их жёнами, за раковинные деньги. За последние можно было получить всё (453. С. 77). Но совершенно неясно, как люди, не имевшие пищу, могли в то же время обладать сокровищами. И непонятно, зачем нужно было покупать пищу, если ею охотно делились в масштабах целой деревни. Нельзя при этом не заметить противоречия в отношении обмена раковинных денег на пищу между К. Дюбуа и Р. Гоулдом, с одной стороны, и Ф. Дрюккером, с другой. Всё это заставляет отнестись к этим утверждениям очень осторожно.

В целом очень вероятно, что делёжные отношения у толова играли определённую роль. Частично на них сказывалось деление общества на богачей и бедняков. Выброшенный на берег кит был собственностью всех членов селения. Каждому из них причитался особый кусок. Но доли китового мяса были неравны. Больше всех порций "принадлежало" богачам. Однако последние обычно отдавали значительную часть полученного беднякам, оставляя себе немного (369. С. 235, 243).

Несомненно существование у толова услугоплатёжных отношений. Люди платили раковинные деньги за изготовление каноэ, стрел, головного убора для танцев, украшений, за магическую формулу (С. 241‑242). Сокровищами оплачивались услуги шаманов (453. С. 77).

Таким образом, общество у толова носило во многом ещё позднепервобытный характер. Но наличие в нём отношений частной собственности, пусть не на средства производства, а на сокровища, позволяет отнести его к предклассовой стадии.

Сходную картину мы наблюдаем у юроков. В отношении их существуют некоторые цифры. Средняя численность населения деревни — 45 человек. Но были деревни с населением и в 13 и в 165 человек (537. С. 16‑17). По некоторым данным богачи составляли у них 5% населения (712. С. 141). Как первоначально считал А. Кребер, рабы у них составляли 5‑10% населения (537. С. 32). В дальнейшем он снизил эту цифру до 1% (712. С. 143). В действительности, как у толова, у юроков рабов в точном смысле слова не было. Рабами называют либо должников‑кабальников, либо людей, работавших за кров и пищу, т.е. приживалов (537. С. 32; 712. С. 143).

Как сообщают некоторые исследователи, промысловые угодья у юроков находились в индивидуальной или семейной собственности (537. С. 14). Однако другие считают, что земля в действительности была собственностью локально‑родственной группы (372. С. 185).

Об юроках можно определённо сказать, что в их деревне могли обитать несколько локально‑родственных групп (537. С. 12; 372. С. 179). Впрочем, некоторые авторы предпочитают говорить не о локально‑родственных группах, а о совокупности родственников, приверженцев и зависимых, объединившихся вокруг богача, который обеспечивал им помощь и защиту (537. С. 3).

Когда деревня была невелика, богач полностью контролировал её. Но нет указаний, чтобы богач контролировал большую деревню, не говоря уже о дистрикте (712. С. 146). Отметим, что из всех авторов о дистриктах пишет лишь один, нигде их конкретно не характеризуя (С. 141, 143). Остальные исследователи знают лишь локально‑родственную группу и деревню. В танцевальных праздниках, которые длились 5, 10 и более дней и на которых богачи выставляли свои сокровища (исключая раковинные деньги), кроме жителей деревни, где они происходили, участвовали гости из нескольких (от 1 до 5) других деревень (537. С. 55). Пищей гостей на таких праздниках обеспечивали богачи (712. С. 141, 145, 146).

В целом толова и юроки дают нам особый вариант престижной экономики, отличный от того, что существовал у их северных соседей.