Бушмены кунг Калахари: от каждого по способностям, каждому по потребностям

Приведённые выше данные о дачеделёжных отношениях имеют в большинстве случаев отрывочный характер. Это связано с особенностями источников. В трудах исследователей ХVIII, XIX, первой половины XX в., посвящённых раннепервобытным охотникам и собирателям, обычно отсутствует сколько‑нибудь цельная картина существующих у них социально‑экономических отношений. Сведений об этих отношениях не только мало, но они обычно разбросаны по той или иной работе. К настоящему времени положение несколько изменилось. В нашем распоряжении имеется сейчас более или менее полное описание социально‑экономических отношений у ряда групп бушменов. Мы имеем в виду прежде всего бушменов кунг области Добе (Ботсвана и Намибия), исследованных Р. Ли, и бушменов кунг области Ньяе‑Ньяе (Намибия), изученных семьёй Маршаллов.

Р. Ли вёл полевую работу в области Добе в 1963‑1965, 1967‑1969 и 1973 годах. Результаты исследований были изложены им в целой серии работ (576‑580). В ноябре 1964 г. в области постоянно обитало 379 бушменов и 340 скотоводов банту. Часть бушменов работала на банту, получая от них молоко и мясо. Вместе с членами семей их было 106 человек. Остальные 273 бушмена жили охотой и собирательством. Они были объединены в 15 независимых друг от друга групп, каждая из которых образовывала свой самостоятельный лагерь. Группы эти жили возле 9 постоянных источников воды. Возле одного такого источника могли располагаться лагерем несколько таких групп (579. С. 42‑43, 57).

Число членов в группах варьировало в то время от 9 до 30 человек. Однако состав групп не оставался неизменным. Отдельные люди и целые семьи постоянно переходили из группы в группу, не говоря уже о бесконечных визитах. Внутри каждой группы было более или менее постоянное ядро, состоявшее из нескольких братьев или братьев и сестёр с потомством. Остальные члены группы были связаны с людьми, образовывавшими ядро, различного рода родственными и свойственными отношениями. Каждый бушмен имел хотя бы одного родственника или свойственника в каждой группе и поэтому всегда мог к ней присоединиться (578. С. 350‑356, 579. С. 54‑61).

Основным источником средств существования бушменов области Добе было собирательство. Оно давало 60‑70% состава всей пищи. На втором месте стояла охота, результаты которой в значительной степени зависели от случайного стечения обстоятельств (579. С. 243, 450; 580. С. 51).

Но хотя охота давала меньшую часть пищи, чем собирательство, мясо было в центре внимания коллектива. Доля мяса в течение года никогда не падала ниже 20%, а во время особо удачливых периодов достигала даже 90% всего состава пищи. В последнем случае на каждого человека приходилось по 2 кг в день (579. С. 204‑205). Всего же в среднем на душу населения у кунг приходилось в год 70‑80 кг мяса, что сравнимо с потреблением его в развитых странах (580. С. 53‑54).

Несколько иные, но в целом сходные цифры приводит Дж. Танака в работе о бушменах Центральной Калахари — гви и гана. У них растительная пища составляла 81,3%, а животная ‑18,7%. В целом по его расчётам каждый бушмен потреблял в день 600‑1000 г растительной пищи (в среднем — 800 г) и 220 г животной пищи (т.е. около 80 кг в год). Из этих 220 г съедобной были 2/3, т.е. 147 г, что даёт 53.5 кг в год (846а. С. 112‑113).

При охоте кунг использовали собак. Орудия были традиционными, однако наконечники стрел и копий были из железа, которое с конца XIX в. вытеснило кость. Кооперация труда была развита слабо. Женщины бродили в поисках пищи группами в 3‑5 человек, причём каждая собирала для себя. Мужчины охотились в одиночку, вдвоём или втроём (578. С. 345, 579. С. 211).

Однако всё это ни в малейшей степени не исключало полного господства коммуналистических отношений. Каждая лагерная группа была ячейкой, внутри которой осуществлялся делёж всей добытой пищи. Каждый её член имел равное с другими право доступа к ней (579. С. 118; 580. С. 55).

Основными формами делёжных отношений у бушменов области Добе были трудоделёж и дачедележ. Когда наступало время вечернего приёма пищи, каждая семья садилась вокруг собственного очага. Но от одного семейного очага к другому шёл постоянный поток различного рода пищи: орехов, ягод, корней. Детей постоянно звали к соседнему костру, чтобы они съели что‑либо или отнесли родителям. В результате, хотя каждой день в сборе растений и охоте участвовало лишь от 1/5 до 1/2 взрослых членов группы, вечером все без исключения живущие в лагере получали долю продукта, достаточную для пропитания (579. С. 347‑348).

Несколько более формализован был делёж мяса. Независимо от того, сколько человек участвовало в охоте, один из них считался добытчиком. Р. Ли именует его собственником мяса. В действительности он был только распорядителем. Вся его роль сводилась к тому, что он разделывал тушу и распределял мясо.

Небольшая добыча, весящая менее 4 кг, разделывалась, готовилась и поедалась членами семьи добытчика и теми, кто присоединялся к их семейному костру. Добыча среднего размера, весом 8‑16 кг, обычно разделывалась и готовилась самим добытчиком, а затем куски приготовленного мяса распределялись по лагерю.

Большая добыча, весом 40‑160 кг, разделывалась и делилась на три части. Примерно 1/5 шла семье добытчика, 1/5 разрезалась на куски и сушилась, остальные 3/5 раздавались близким родственникам добытчика. Эта первичная раздача мяса проводилась особенно тщательно. Добытчик, особенно если он был молод, советовался с пожилыми людьми или даже передоверял делёж отцу либо тестю. При этом принимались во внимание и запреты, лежавшие на каждом получателе, и размеры их семей, и число лежащих на них вторичных обязательств. Учитывались также существующие внутри лагеря расхождения между теми или иными лицами. Последнее могло повлечь за собой тонкие различия: например, если добытчик был в плохих отношениях с зятем, то мог молчаливо выразить своё недовольство, дав ему менее желаемый кусок или передав его порцию не самому непосредственно, а его жене.

Как видно из сказанного выше, добытчик давал долю мяса не каждому. Результатом могло быть недовольство лиц, претендовавших на долю, но обойдённых добытчиком при распределении. Обвинения в неправильном распределении мяса были обычной темой разговоров вечером у костра (578. С. 348‑350).

Люди, получившие мясо непосредственно от добытчика, в свою очередь делились им со своими близкими родственниками. В результате этого вторичного распределения мясо попадало к лицам, состоявшим в дальнем родстве с добытчиком. В следующие дни, когда слухи о большой добыче достигали соседних групп, прибывали гости, которые ели свежее мясо и получали 5‑6 кусков сухого мяса с тем, чтобы унести с собой. Как бы ни велика была добыча, на исходе четвёртого дня она вся исчезала.

По подсчетам Р.Б. Ли, при максимальном размере группы в 30 человек в потреблении большой добычи участвовало порой до 60 человек (578. С. 349). Но за пределы группы поступала только крупная добыча. Средняя и мелкая потреблялась почти исключительно в рамках локальной группы. Каким бы ни было первоначальное распределение, в конечном счёте каждый член группы получал достаточную, или, как выражается Р. Ли, справедливую долю общественного продукта (С. 342, 345‑350).

В заключение нужно отметить, что в 60‑ые годы бушмены Добе, наряду с охотой и собирательством, начали заниматься животноводством и земледелием (815. С. 117).

Семьёй Маршаллов полевые исследования среди бушменов велись в 1951‑1961 годах. За это время они несколько раз побывали у бушменов кунг области Ньяе‑Ньяе, что позволило им описать социально‑экономические отношения последних.

В 1952 г. в области жило 567 бушменов, которые были объединены в 22 группы. Взрослые члены 3 групп работали в хозяйствах скотоводов негров. Основным объектом исследования были 19 групп, которые обитали во внутренней части района возле 15 источников воды и насчитывали в своём составе 472 человека. Они сохранили древний образ жизни (616. С. 15‑18; 317. С. 19, 156‑159).

Группы у бушменов были автономными единицами. Каждая из них обладала определённым участком территории. Они были связаны между собой взаимными браками. Бесчисленное число родственных и свойственных отношений связывало всех обитателей области. Результатом были разнообразные формы взаимопомощи и постоянные визиты (616. С. 19‑20, 32‑33, 41‑42).

Основным источником существования у бушменов кунг Ньяе‑Ньяе было собирательство. Оно давало 80% всей потребляемой ими пищи (616. С. 23‑24). Добытой пищей бушмены непрерывно делились друг с другом, что было у них, по словам Е. Томас (дочери Л. Маршалл), бесконечным занятием. "Бушмены, — писала она, — чувствовали огромную нужду в том, чтобы давать и получать, может быть для того, чтобы цементировать родственные отношения друг с другом, может быть для того, чтобы испытывать и укреплять свою зависимость друг от друга" (853. С. 215). Делились бушмены растительной пищей. Если её было много, то они давали друг другу целые мешки. В ходе этого дележа человек нередко получал столько же, сколько давал. Затем пища снова перераспределялась, причём всё в меньших количествах. И наконец, небольшими количествами готовой пищи люди делились непосредственно во время еды (С. 215).

Охота у бушменов была делом продолжительным и трудным. Каждая группа в среднем в год добывала 15‑18 крупных животных. Мелкими животными человек мог делиться с членами своей элементарной семьи и вообще с любым, с кем желал. Крупным животным делились с каждым в группе. Получали мясо и гости.

В охоте на крупное животное обычно принимали участие несколько человек (от 2 до 5), причём совершенно не обязательно они должны быть членами одной группы. Но добытчиком всегда признавалось только одно лицо. Им являлся собственник стрелы, наиболее способствовавшей гибели животного. Этим человеком мог быть и не сам охотник, а человек, давший охотнику стрелу. Хотя Л. Маршалл именует его собственником животного, в действительности он являлся лишь распорядителем. Он прежде всего отвечал за распределение мяса.

Первоначально добыча делилась между 5‑6 человеками, получавшими крупные порции. Этими людьми были собственник стрелы и участники охоты. Мясо при этом распределялось сырым. В данном случае мы имеем дело скорее всего с разделедележом. Затем следовал второй этап распределения, на котором оно принимало форму дачедележа. Каждый человек, получивший мясо в результате предшествовавшего распределения, разрезал свою долю и раздавал. Сумма розданного зависела от числа получателей, но во всяком случае он должен был раздать возможно больше. При вторичном распределении в качестве важнейшего фактора выступало родство. Обязанности по отношению к определённым лицам являлись принудительными. Прежде всего, мужчина был обязан дать родителям жены. Причём он должен был дать им по возможности лучшие куски и столь щедро, сколь было можно. Первичной являлась также обязанность по отношению к собственным родителям, жене и детям. Из оставшегося он давал доли, чаще всего небольшие, братьям, жёнам братьев и прочим родственникам, свойственникам и друзьям.

Каждый получивший мясо в результате второго этапа распределения в свою очередь делился им со своими родителями, родителями мужа (жены), мужем (женой), детьми, братьями и сёстрами и т.п. Мясо при этом могло быть теперь готовым, а порции — очень небольшими. Ни на первом, ни на последующих этапах распределения не существовало никакой регламентации. Заранее не определялось ни то, какая часть туши должна быть отдана тому или иному лицу, ни то, какими должны быть размеры долей. Члены других групп, если только они не являлись близкими родственниками или свойственниками, получали доли от тех лиц, в гости к которым пришли. Гостю обычно давались небольшие куски готового мяса. Кончалось всё это тем, что все получали по порции свежего мяса (615. С. 236‑240; 616. С.21З).

Важно отметить, что при последних волнах распределения, когда все первичные родственные обязательства были уже выполнены, давание мяса приобретало характер дарения. Дары давались лицам, по отношению к которым у данного человека не было никаких определённых обязательств. Человек, получивший мясо в дар, обязан был в будущем отдарить. Дарение в отличие от дачедележа носило совершенно свободный характер. Человек дарил тому, кому хотел, причём размер дара он определял всецело сам. Дарение пищи имело такой же характер, что и дарение прочих вещей, которое имело место у бушменов Ньяе‑Ньяе (615. С. 239, 241‑242).

Делёж и дарение являлись постоянной темой разговоров. Люди, проявлявшие скупость как при дележе, так и дарении, осуждались. Высоко ценным качеством считалась щедрость. В первую очередь она требовалась от главаря группы. И человек, имевший что‑либо, всегда давал, причём не только и, может быть, не столько потому, что желал добиться уважения, сколько для того, чтобы не возбуждать зависти (615. С. 232‑233, 244). О главаре одной из групп, который был превосходным охотником, Е. Томас сообщает,что он совсем ничего не имел, ибо всё, что приходило ему в руки, он немедленно отдавал (853. С. 182).

Не пользовались уважением люди, которые не раздавали в большом количестве мясо, даже если причина заключалась не в скупости, а в их неудачливости на охоте. Так, Е. Томас рассказывает об одном взрослом мужчине — Ленивом Кви. Вопреки прозвищу он не был ленивым человеком, а просто неудачливым охотником. Он никогда не имел в своём распоряжении достаточно большой доли мяса и получал то, что приходило к нему через несколько посредствующих звеньев системы распределения. Всё это ставило его в положение бедного родственника и вынуждало есть то, что другие не брали (853. С. 167).

Данные, собранные Р. Ли и семьёй Маршаллов, дают возможность значительно уточнить наши представления о дачеделёжных отношениях. Однако и они достаточно полной картины не дают. В частности, в них отсутствует количественный аспект.

Пилага: вождь кормит народ

Значительно конкретизировать наши знания позволяет уникальная в своём роде работа американского этнографа Дж. Генри "Экономика распределения пищи у пилага" (483). В ней детальнейшим образом изучены дачеделёжные отношения в одной из деревень индейского племени пилага (Аргентина).

Чтобы правильно оценить эти данные, нужно принять во внимание, что пилага не относятся к числу типичных раннепервобытных охотников и собирателей. Сам Дж. Генри, нигде прямо не характеризуя их хозяйство, говорит в основном лишь о распределении продуктов охоты, рыболовства, собирательства (С. 207, 215). Только в одном месте упоминается распределение мяса овцы (С. 189‑190). Из других работ мы узнаём, что пилага занимались земледелием, которое однако существенной роли в обеспечении их пищей не играло. Использовали они лошадей, в основном, по‑видимому, для охоты. Главными способами обеспечения их существования были охота, рыболовство и собирательство (649. С. 246‑266).

Пилага в доконтактный период жили деревнями, численность населения которых колебалась от 50 до 200 человек. Деревня состояла из элементарных семей, члены которых находились в различных степенях родства, начиная с самого близкого и кончая весьма отдалённым. Каждая деревня имела вождя, который являлся сердцем деревенской организации. Когда он умирал, данная деревня распадалась: каждая семья отправлялась в селение, где имела родственников.

Как подчеркивает автор, сам он имел дело с индейцами, жизнь которых претерпела значительные изменения в результате внешнего воздействия. За 3 года до начала исследования, в 1933 г., аргентинская армия напала на индейцев пилага. Часть была убита, многие из оставшихся в живых были переселены в место, находящееся в 50 км от их старых деревень. Некоторые остались на прежнем месте, но состав селений претерпел существенные изменения. С одной стороны, люди, жившие вместе, оказались в разных селениях, с другой, люди, жившие врозь, оказались в одной деревне. Всё это имело своим следствием существование в исследуемой деревне двух групп, населявших разные её концы. Ранее члены этих групп жили раздельно. Соответственно в деревне оказалось два вождя.

Разрушающее влияние на жизнь пилага данной деревни оказал уход примерно половины населения для работы на сахарные плантации сроком на 6 месяцев. Результатом ухода многих трудоспособных людей была резкая диспропорция между производителями и непроизводителями.

Однако всё это не снижает ценность исследования Дж. Генри. Его работа — единственная в этноэкономической литературе, в которой предпринят количественный анализ дачеделёжных отношений определённого конкретного общества. Автор в течение 6 месяцев вёл тщательную регистрацию всего того, что давал и получил каждый из 36 человек, составлявших взрослое население деревни.

Как выяснилось, основным объектом передач была пища. На её долю приходится 95% всего передаваемого (483. С. 193). Дача пищи принадлежит к двум основным видам. При первом человек передавал одному или нескольким индивидам определённые порции пищи. Второй заключался в том, что определённый человек приглашал к себе несколько других, которые и ели вместе с ним. Этот вид раздачи назывался "kon kodiyi", что буквально означало "нырянье в горшок" (С. 189, 193‑195). Мы выше назвали его дачеразбором.

Тщательная регистрация всех случаев дачедележа и дачеразбора дала возможность автору получить ответ на целый ряд вопросов. Так как эти ответы проливают свет на сущность дачеделёжных отношений, имеет смысл на них задержаться.

Ответить на вопрос, какому количеству людей давал каждый взрослый, позволяет одна из таблиц, приведенных в статье Дж. Генри (С. 194). Как видно из неё, число людей, которым давал взрослый человек, колебалось от 0 до 40.

5 человек не дали ни одному, 1 человек дал 1, 3 человека дали 2 каждый, 2‑4, 2‑5, 3‑6, 2‑7, 2‑8, 1‑9, 1‑10, 1‑11, 2‑13, 1‑14, 1‑15, 1‑16, 1‑18, 3‑19, 1‑22, 1‑25, 1‑26, 1‑40.

Число людей, которым давал тот или иной индивид, зависело главным образом от того, насколько он бил производителен как работник, и лишь в некоторой степени от того, что он получил от других людей.

Эта же таблица позволяет ответить на вопрос, от какого количества людей получал каждый взрослый. Число дающих одному человеку варьировалось от 0 до 15 человек. 2 человека не получили ни от кого, 4 человека получили от одного каждый, 2 от 2 каждый, 5 от 3, 2 от 4, 3 от 5, 1 от 6, 1 от 7, 3 от 8, 5 от 9, 4 от 10, 1 от 11, 1 от 12, 1 от 13, 1 от 14, 1 от 15. Самые производительные индивиды получили от наименьшего числа людей, самые непроизводительные — от наибольшего числа.

Как явствует из таблицы, характерным для пилага является несоответствие между числом лиц, которым давал данный индеец, и числом лиц, от которых он получал. Одни люди давали большему числу лиц, чем сами получали. Они составляли большинство (21 из 36). Другие, наоборот, получали от большего числа лиц, чем сами давали. Они были в меньшинстве (15 из 36). В результате всегда существовали люди, которым данный индивид давал, но от которых он ничего не получал.

Другая таблица (С. 196) даёт ответ на вопрос, сколько раздач устраивал каждый человек. Число их варьировало от 0 до 37. 5 человек не произвели ни одной раздачи. 3 человека совершили по 1, 4 по 2, 8 по 3, 2 по 4, 5 по 5, 2 по 6, 2 по 11, 2 по 13, 1 — 15, 1‑16, 1‑ 37. На число раздач влияли те же самые факторы, что определяли число лиц, которым давал каждый индивид, т.е. прежде всего производительность человека.

И, наконец, таблица показывает, что часто каждый индивид получал. Это число варьирует от 0 до 29. 2 человека не получили ни разу, 4 по 1 разу каждый, 2 по 2 раза, 4 по 3, 1 — 4, 1 — 5, 1 — 6, 2 — 7, 1 — 8, 1‑ 9, 2 — 10, 1 — 11, 1 — 12, 3 — 13, 2 — 14, 1 — 15, 2 — 16, 1 — 18, 1 — 20, 2 — 21, 1 — 29.

В целом между числом дач и получений у каждого пилага существовало, как правило, несоответствие. Мы уже видели выше, что между двумя индивидами отношения могли быть односторонними в том смысле, что только один из них давал другому. Здесь ассиметрия выступала совершенно отчетливо. Но она могла быть и не столь явной. Два индивида могли взаимно давать друг другу, но при этом число дач одного могло превышать число дач другого. Как отмечает Дж. Генри, это обстоятельство вызывало недовольство и ворчание (С. 203). Обычной жалобой в обществе пилага было: "Я дал ему, а он мне не даёт" (С. 199).

Не ограничиваясь рассмотренным выше, Дж. Генри попытался выявить соотношение между объёмом того, что каждый человек дал в течение 6 месяцев, и объёмом того, что он получил в течение того же времени. Результаты наблюдений были сведены в таблицу (С. 201). Как выяснилось, из 36 человек 17 дали больше, чем получили, 15 получили больше, чем дали, и только 3 человека дали примерно столько же, сколько получили. В асимметрии даваемого и получаемого Дж. Генри видит одну из характерных особенностей описываемых им отношений распределения (С. 210).

Большое внимание уделяет Дж. Генри вопросу о том, кому человек чаще всего даёт. Не вдаваясь в подробности, остановимся на основных его выводах.

Добыв какой‑либо продукт, человек делился частью его с другими членами деревни, а иногда и лицами, живущими вне деревни. Однако при этом он, во‑первых, делился не со всеми жителями деревни, во‑вторых, давал выбранным лицам неодинаковое количество продукта. Отношение человека к окружающим лицам являлось избирательным: кому‑то он в данном случае давал, кому‑то — не давал (С. 204‑207). Выбор определялся различными факторами, среди которых особое значение имели близость или отдалённость родства, совместность или раздельность проживания, зависимость и т.п. Чаще всего давали друг другу совместно или рядом проживающие родственники (С. 206‑207).

"Каждый улов рыбы, каждый груз лесных плодов, что прибывает в деревню, — пишет Дж. Генри, — распределяется по волосяной нити социальной дистанции таким образом, что никто совершенно точно не знает от одного распределения к другому, получит он что‑либо при следующей раздаче или не получит. Эти позиции столь неопределённо обрисованы, что для человека трудно знать совершенно точно, какое место он занимает в каждой экономической ситуации. В случае какого‑либо распределения в своей части деревни он никогда не находится столь далеко от распределителя, чтобы не надеяться на получение, но никогда и слишком близко, чтобы точно рассчитывать получить. Никогда не может он так точно знать о своём социальном положении, чтобы смириться с тем, что другой получит, в то время как сам он останется с пустыми руками. И над всем этим маячит угроза и реальность голода, внедряющая в сознание боль реального или воображаемого "экономического пренебрежения" (С. 215).

Стремясь выявить, какие именно лица больше всего давали, Дж. Генри особое внимание обращает на роль вождя. Как видно из таблицы (С. 194), вождь одной из частей деревни и всей деревни в целом дал большее число раз (37) и большему числу людей (40). Положение вождя в обществе пилага не только давало престиж, но и накладывало тяжелые обязанности. И главная обязанность вождя, главное бремя, лежащее на нём, заключалось в том, чтобы постоянно снабжать по возможности всех членов общины пищей. Именно это и давало основание для характеристики вождя как отца, а членов общины как его детей. Как указывает Дж. Генри, вождь у пилага, снабжая всех членов деревни пищей, тем самым объединял их в единое целое, выступал в роли цементирующего фактора. Это делает понятным, почему деревни у пилага распадались после смерти вождя (С. 214‑215).

Положение вождя у пилага не является уникальным. У целого ряда индейских народов Южной Америки вождь был обязан своим положением тому, что он снабжал всех членов своей общины пищей и различного рода вещами. Так обстояло дело в частности у намбиквара и урубу (591; 330. С. 22‑23, 31).