Индейцы Калифорнии южнее мыса Мендосино; народ кормит вождей

Престижная экономика была развита у всех вообще индейцев Калифорнии, что свидетельствует о переходе ими грани, отделяющей раннепервобытную общину от позднепервобытной. Общественные порядки аборигенов этой территории крайне разнообразны, что делает невозможной их суммарную характеристику. Поэтому мы опять пойдём по пути характеристики некоторых, взятых в качестве примера, обществ.

Кауилла. Одно из них — общество индейцев кауилла, живших на юге Калифорнии. Первые их контакты с европейцами относятся к 1776 г. Но хотя среди них, начиная с 1809 г., работала миссия, аборигенные порядки сохранялись еще в 1851 г. В 1863 г. большая часть населения вымерла от оспы. Материалы, на которых базируется используемая нами работа, были собраны в 1959‑1961 годах в резервации (271).

Основной общественной единицей у кауилла была локально‑родственная группа с отцовским счётом родства. Каждая из них занимала особую деревню. В селении люди жили круглый год. Только во время сбора дикорастущих растений от 1/3 до 1/2 жителей деревни покидали её и жили в лагерях. До контакта с европейцами существовало примерно 80 локально‑родственных групп. Средний их размер‑75 человек. Но были деревни, где жило 150‑300 человек. Несколько живших по соседству локально‑родственных групп, ядро которых принадлежало к одному отцовскому роду, образовывали более широкое локально‑родственное объединение, которое однако не играло сколько‑нибудь существенной роли. Общиной была не родовая, а подродовая локально‑родственная группа. Кроме родов и подродов у кауилла существовали две патрилинейные фратрии.

Каждая локально‑родственная группа имела свою определённую территорию, где её члены занимались собирательством и охотились. Значительная часть земель, расположенная между деревнями, была открыта для общего пользования. Внутри территории, принадлежащей локально‑родственной группе, отдельные деревья и группы деревьев могли быть закреплены за индивидами. Право на пользование ими передавалось по отцовской линии (С. 88).

Главным занятием кауилла было собирательство. Растительную пищу запасали. У каждого семейного дома, а также церемониального дома селения находились житницы, где хранилось много пищи. А далее автор монографии вступает в явное противоречие с самим собой. С одной стороны, он сообщает, что запасы каждой семьи были всем известны. Тайное накопление пищи и скупость были серьёзным отступлением от норм. Санкции на это были быстрыми, резкими и публичными. С другой стороны мы узнаём, что кроме запасов у домов индивиды или семьи имели секретные склады, где хранились вещи и пища. Это делалось, чтобы избегнуть необходимости делиться хотя бы частью пищи и иметь запасы на случай крайней нужды. Общим правилом было, что голодный путник, нашедший тайный склад, мог взять пищу. Но ожидалось, что он позднее вернет её или тем или иным путем компенсирует владельцу (С. 54‑55).

Продукты охоты принадлежали добытчику, однако различные члены общины имели право на долю добычи. От охотника ожидали, что он будет делиться с ближайшими родственниками и другими членами локально‑родственной группы, особенно с пожилыми людьми (С. 127, 147). Делёж нередко принимал церемониальные формы. Церемонии были связаны с добычей оленя, антилопы, горной козы. Оленью церемонию устраивал молодой охотник, убивший первого оленя, или любой мужчина, желавший почтить церемониальный дом селения. Когда оленя доставляли в этот дом, собиралась пища со всех семей деревни, что были приглашены. После церемонии мясо распределялось по всей общине. Происходило это часто и через подобного рода механизм большое количество мяса распределялось среди жителей деревни. Охотник тем самым зарабатывал признание и социальный престиж (С. 146‑147).

Если индивид накопил излишки пищи, причём скрытно, то, чувствуя свою вину, он отдавал их в церемониальный дом руководителям локально‑родственной группы. Устраивалось совместное поедание пищи большим числом людей. При этом часто приглашались родственники и другие люди извне деревни. Всем лицам, участвовавшим в церемонии, давались специальные дары. Человек, проявивший такую щедрость, получал престиж (С. 145).

Во главе локально‑родственной группы стоял церемониальный лидер, должность которого переходила от отца к сыну. Но если последний не был пригоден, то главарём становился младший брат, младший сын и т.д. Главарь проявлял заботу о церемониальном свёртке и церемониальном доме. У него было два официальных помощника, которые прежде всего оказывали ему содействие в организации церемоний. Как сообщается, главарь организовывал экономическую деятельность членов общины, указывая, когда и где охотиться и заниматься собирательством. Он руководил церемонией первинок перед началом сбора желудей (С. 194‑196).

Главарь собирал с членов общины вещи и пищу для трёх целей. Во‑первых, для неприкосновенного запаса (С. 105). По‑видимому, собранная для этого пища хранилась в житнице при церемониальном доме. Никаких подробностей, каким образом использовались эти запасы, не сообщается.

Во‑вторых, для обмена с другими группами (С. 105). И об этом то же сообщается крайне мало. Мы узнаём лишь, что главарь выступал как главный "торговец" от имени локально‑родственной группы (С. 123). Но слово "торговля" для обозначения обмена между кауилла и соседями, по‑видимому, не всегда подходит. Сведения о характере этого обмена противоречивы. Сообщается, что главным механизмом обмена была родственная система. Играла роль и ритуальная система. Но обмен нередко происходил и без родственных и ритуальных институтов. Некоторые люди имели в группах, иных, чем своя, формальных торговых партнёров. Но общий итог таков: обмен имел тенденцию происходить скорее внутри родственных и церемониальных систем, чем через формальное торговое партнёрство (С. 123). Иначе говоря, здесь мы не имеем дело с чистым товарообменом. Перед нами либо настоящий дарообмен, либо дароторговля.

В‑третьих, сбор пищи и вещей производился для проведения церемоний. Об этом говорится подробнее. Одной из самых важных церемоний был нукил, который устраивался ежегодно или через два года в честь умерших. За несколько месяцев до него главарь и другие лидеры локально‑родственной группы собирались и решали вопрос о времени проведения. Каждый член общины должен внести пищу и вещи в общий фонд (С. 136).

В случае с потлачём, который устраивался одним определённым человеком для поднятия своего престижа, говоря о сборе пищи и вещей с членов группы, мы употребляли термин "помогосбор". Члены локально‑родственной группы помогали своему главари в устройстве потлача.

В рассматриваемом случае уместен другой термин — "вкладосбор", ибо здесь никто не помогает никому. Главным действующим лицом выступает не главарь, а группа в целом. Главарь и его помощники выступают как организаторы не от собственного лица, а от лица целой группы.

Конечно, грань между помогосбором и вкладосбором не является абсолютной. В случае помогосбора для потлача пища и вещи, поступившие в распоряжение устроителя потлача, в каком‑то смысле оставались общинной собственностью. Ведь, как уже указывалось, не только организатор, но и все члены локально‑родственной группы считались хозяевами потлача. Некоторые авторы даже прямо утверждают, что богатство, собранное для потлача, являлось общественной собственностью (696. С. 236; 2. С. 115, 118).

В случае с вкладосбором пища и вещи, оставаясь общественной собственностью, тем не менее переходили в распоряжение главаря группы и его помощников. Рядовые члены локально‑родственной группы уже не распоряжались ими. Общественный фонд, собранный для церемонии, в какой‑то степени становился достоянием отдельных лиц. Причём первоначально распорядителями становились люди, которые внесли наибольший вклад в него. К этому можно добавить, что между вкладосбором и помогосбором существуют все формы перехода.

Помощники главаря контролировали процесс вкладосбора. Они указывали, что именно нужно внести, и следили, чтобы эти рекомендации соблюдались. Как и главарь, они внушали уважение и страх. В случае неповиновения они могли прибегнуть к сверхъестественной силе церемониального свёртка, чтобы вызвать болезнь или смерть ослушника (271. С. 106).

Когда время церемонии приближалось, посылались приглашения другим локально‑родственным группам в лице их главарей. Церемония нукил длилась 7 дней и ночей. В ней участвовали сотни людей. Гостей кормили, устраивались танцы. Последние четыре дня отводились для песен (С. 137). В каждой локально‑родственной группе был ритуальный певец, статус которого переходил от отца к сыну. Он пел с тремя помощниками. Последние также и танцевали. Когда певец пел в своем церемониальном доме, то не получал формального вознаграждения, когда в чужом — ему платили пищей и вещами (С. 106‑107).

Главарь каждой приглашённой локально‑родственной группы собирал с её членов пищу и вещи и вручал в качестве дара главарю группы, организовавшей церемонию. В распоряжении руководителя группы, выступавшей в роли хозяина, оказывалось, таким образом, всё собранное не только со своей группы, но и всех приглашенных групп. Часть пищи потреблялась во время церемонии, а вся оставшаяся пища и все ценности в последний день распределялись среди главарей приглашённых групп. Последние приносили полученное в свои деревни и ритуально распределяли среди членов своих групп (С. 137‑136, 153). В добавление ко всему этому во время церемонии происходил обмен вещами и пищей между её участниками, велись переговоры о заключении браков (С. 136‑138).

Сходным образом проходили и другие церемонии, например, орлиный ритуал (С. 138).

Как видно из всего приведённого выше, главарь локально‑родственной группы получал в своё распоряжение значительную долю, если не весь, избыточный продукт группы, который в принципе должен был быть использован для её нужд. У кауилла, как и у других народов Калифорнии, были в ходу раковинные деньги. Большей частью таких денег распоряжался главарь, который использовал их в церемониальных обменах (С. 127).

В целом кауилла бесспорно относились к фазе позднепервобытной общины. С принадлежностью кауилла именно к этой стадии связаны определённые противоречия в системе их социально‑экономических отношений, о которых отчасти было уже сказано выше. Как отмечается в монографии, каждого человека в этом обществе учили и побуждали делиться пищей. Что же касается прочего имущества, то здесь речь идёт не о дележе, а об одалживании, т.е. дачевозврата. Скупость у кауилла считалась серьёзным нарушением норм поведения и часто наказывалась публичным осмеянием. Осуждались эгоизм и стяжательство.

Однако у них же всё в большей степени утверждался принцип отплаты. Дачеделёжные отношения всё в большей степени превращались в дачеобменные. Неспособность или нежелание отплатить также считалось нарушением норм и влекло за собой позор. Общий принцип отношений состоял в справедливости и равенстве. Были в почёте упорные и ревностные работники, презирались ленивые люди (С. 173‑174). Во всем этом проявлялась острая борьба двух принципов распределения: отходящего в прошлое коммунистического и всё в большей степени выходящего на первый план трудового.

Исследователь сообщает, что члены деревни обменивались дарами. Так ли это было, трудно сказать, ибо в самом изложении много противоречивого. С одной стороны утверждается и вполне справедливо, что дарение не предполагает немедленного отдаривания, с другой, говорится, что даже при случайном визите в другой дом человек приносил с собой дар и удалялся с ответным даром (С. 123).

Но во всяком случае у кауилла существовал услугоплатёж. Платили ритуальному певцу, шаману, возможно также и умельцам за изготовление тех или иных вещей (С. 107, 114, 123).

Номлаки. Несколько дальше по пути общественного развития продвинулся другой народ Калифорнии — номлаки (собственно винтун). Как писал один из исследователей в 1951 году, их культура была разрушена век тому назад. Данные о ней получены от информаторов, ни один из которых не знал её в целостности. Использовались также материалы европейцев, которые сталкивались с номлаками в XIX в. Вся картина их общественного строя является реконструкцией (451).

Основной единицей общества номлаков была община, основой которой является отцовский род, сохранявший экзогамию. Каждая такая группа занимала отдельную деревню и имела вождя. В деревне было 5‑50 семейных домов с общим населением от 25 до 200 человек. Средняя численность населения деревни — 100 человек (С. 303, 317). Община была собственником земли. Контроль над землёй был в руках вождя деревни. Отдельные индивиды претендовали на определённые деревья или рыбные места. Но всё это не имело существенного значения для экономики (С. 332‑333).

Наиболее важными занятиями были охота и собирательство. Рыбная ловля играла второстепенную роль (С. 401). Если в охоте участвовало несколько человек, "собственником" считался тот, кто спугнул животное. Он получал шкуру, а мясо делилось между всеми охотниками (С. 403, 406). Было ли это разделодележом или просто разделом, установить трудно. Некоторые сведения отличаются противоречивостью. На одной и той же странице сообщаетея, с одной стороны, что, когда человек добывает оленя в одиночку, он полностью получает его, с другой, что все приходят и претендуют на мясо (С. 406).

Целые общины проводят весь день, рыбача вместе. Такой день завершается пиром. Вся оставшаяся рыба делится между участниками в соответствии с размерами семей (С. 405). Известно также, что семьи внутри деревни делились друг с другом пищей (С. 247). Утверждается в работе и неоднократно, что щедрость у номлаков была первейшей добродетелью (С. 340, 370). Интересно сообщение о том, что все жёлуди, собранные жителями селения, хранились в общей житнице. Она не была собственностью главаря, последний только следил за тем, чтобы никто не брал для своей семьи больше, чем необходимо (С. 224).

Весной устраивались танцы, на которые приглашались члены соседних деревень, вождь посылал членов общины на охоту и рыбную ловлю. Мясо вручалось вождю, а он раздавал его всем с тем, чтобы они принесли его к вечеру готовым. Танцоры не получали платы. Их только кормили (С. 365).

В одном из регионов устраивались великие танцы дарения. Приглашали соседей, вкапывали столб. Когда хозяин церемонии называл имя человека, тот клал дары к подножию столба. Вслед за этим следовал ответный танец в другой деревне. При этом происходило соперничество в щедрости: каждая деревня стремилась превзойти другую и каждый человек своего особенного друга в иной деревне. Индейца, что отказывался присоединиться к такого рода танцам, презирали (729. С. 238).

Важную роль в обществе номлаков играло богатство. Оно состояло из перьев орла, шкур чёрного медведя, бус из магнезита и раковин. Бусы из раковин нанизывались на нитки, образуя ожерелья или снизки. Они использовались в качестве денег (451. С. 303, 333‑334, 336‑337). Чем больше раковинных бус имел человек, тем более важным он считался (С. 330).

Богатством обладали немногие. У номлаков существовало особое общество — хута, принадлежность к которому не зависело от членства в роде и деревне. Оно стояло выше деления на роды и деревни. В это общество принимали только богатых. Церемония инициации — приёма в общество — отделяла элиту от остальных людей (С. 317, 327, 330).

К элите прежде всего относился вождь. Его положение характеризуется как полунаследственное. Должность обычно переходила от отца к сыну. Но преемником мог стать брат, а в отсутствии близких родственников — кузен, внук. К будущему главарю присматривались, и если приходили к выводу о его негодности, то правило наследования могло быть не принято во внимание мужчинами деревни (С. 324‑325). Власть вождя была ограниченной. Он был не правителем, а лидером. Влияние его зависело не столько от обладания должностью, сколько от личных качеств. Конечно, само обладание должностью давало престиж. Но главарь завоёвывал положение и через богатство. Он был богатым человеком (С. 317, 323, 325).

Это богатство, насколько можно понять, не было результатом его собственной трудовой деятельности. Как сообщается, вождь был освобождён от физического труда: охоты и плетения верёвок и жил на продукты работы своих товарищей (С. 325). Известно, что люди давали подарки будущему вождю (С. 325). У вождя были кладовые, в которые вносили даже бедняки, если они хотели, чтобы он о них был хорошего мнения (С. 331). Люди в случае нужды могли брать пищу из кладовых главаря. Но они должны были либо платить за взятое бусами, верёвками или другими предметами стандартной стоимости, либо возвращать натурой (С. 324). В этом контексте возникновение общего хранилища для жёлудей можно рассматривать как способ обеспечить главарю доступ к продуктам чужого труда.

Главарь был центром редистрибутивной системы, периферийными точками которой были рядовые члены общины. Эта система возникла первоначально, вероятно, для обеспечения продуктами праздников, на которые приглашались гости извне. Однако в дальнейшем она стала функционировать непрерывно. И важно, что эта система оказалась связанной не только с даропредставлениями, но и "торговлей". Под этим названием объединяют и чистый дарообмен, и дароторговлю и собственно товарообмен (С. 336‑337).

Обмен с внешним миром оказался в значительной степени монополизирован вождём. Он получал от рядовых членов общины продукты и обменивал их вовне (С. 325). Результатом был рост его богатства. О том, получали ли рядовые члены общины что‑либо от него, ничего не сообщается. Но, вероятно, что‑то получали. Движение в системе должно было идти в обоих направлениях, но при этом доходы центра значительно превышали его расходы. Здесь мы сталкиваемся с редистрибутивной формой эксплуатации.

Вождь, выступая в качестве глашатая, определял нормы поведения. Он планировал работу своих приверженцев, распоряжался, давал задания отдельным людям. Выступал он и в качестве арбитра в спорах (С. 323‑324).

Существовали богатые люди, которые не были главарями. Они, как и главари, входили в общество хута. Сведения о них неоднозначны. Один из информаторов сообщал, например, что, по крайней мере, некоторые из этих людей не работали. Но это противоречит всем остальным сведениям о них. Если не все, то большинство этих людей специализировались на тех или иных видах деятельности. В числе их называются изготовление луков, стрел, одежды, вещей из камня, ловля белок и крыс, лазание за сосновыми шишками, татуирование, стрижка волос, протыкание ушей и носовой перегородки, выполнение роли вестника, шаманство, черная магия (С. 331).

Некоторые информаторы заявляли, что эти люди охотились не постоянно, а от случая к случаю (С. 330). Но в целом автор монографии о номлаках считает сомнительным, чтобы специализация освобождала кого‑либо от охоты, рыболовства, собирательства. Вожди и шаманы могли быть освобождены, но похоже, что остальные члены общества занимались всеми основными видами хозяйственной деятельности (С. 332). Труд умельцев хорошо оплачивался и был источником богатства (С. 330, 332). Возникнув, услугоплатёжные отношения получили широкое распространение. Человек мог собирать и рубить соседу дрова за пищу, лук, стрелы (С. 339, 412). Существовал дароплатёж: вергельд (С. 337, 344).

Богатство в обществе номлаков, хотя и существовало, но не переходило по наследству. После смерти человека все его вещи либо погребались с ним, либо разрушались. Сжигались, в частности, раковинные деньги (С. 379‑380).

Если первую категорию членов общества у номлаков составляли главари, вторую — богатые люди, не бывшие главарями, то третью — рядовые люди. О последних говорили, что они ничего собой не представляют. Четвёртая категория — ленивые люди (С. 330).

Нисенан. Не у всех индейцев Калифорнии община состояла из жителей одной деревни, принадлежавших к одной локально‑родственной группе. Так, например, у нисенан (южных майду) община объединяла несколько посёлков. Но жители их действовали как одна единая социальная единица.

Во главе общины стоял вождь, реже — два (269. С. 339, 359, 360). Должность главаря была наследственной в определённом линидже, но кто именно из людей, имевших право стать вождём, становился им, решала община. Вождь мог быть смещён. Люди просто переставали подчиняться старому вождю и начинали слушаться другого (С. 359‑360).

Главарь играл огромную роль во время церемониальных сборищ, на которые приглашались люди в радиусе 15‑20 миль. Он был на них официальным хозяином, руководил накоплением, приготовлением и распределением пищи (с. 359‑360, 367).

Главарь был богатым человеком. Он имел много разнообразных вещей, включая раковины. У него было много пищи. Последней его обеспечивали члены общины и особенно родственники, которые были горды его положением. Он кормил всех навещавших деревню. Если он был щедр по отношению к гостям, то это давало престиж ему и общине. По‑видимому, он давал пищу и членам общины. По крайней мере считалось, что он должен был "кормить народ" (С. 360). Получал вождь от членов общины и вещи, составляющие богатство. Некоторые люди давали ему определённые продукты своего труда, чтобы он обменял эти вещи на нужные для них. Главарь давал советы и указания, был арбитром в спорах. У него было мало прямой власти, но, если его поддерживало общественное мнение, он обладал большим влиянием. Человек, который не подчинялся ему, не оказывал ему уважения, рассматривался как плохой и иногда принуждался покинуть общину. Главарь мог нанять шамана, чтобы убить такого человека (С. 359‑360).

Довольно развиты были у нисенан делёжные отношения, которые сочетались с делением на богатых и обычных людей (С. 370), на богатых и бедных (С. 379).

Винту. При обращении к ещё одной группе индейцев Калифорнии — винту бросается в глаза существование у них развитых дачеделёжных отношений. Олень считался собственностью охотника, чья стрела первой поразила животное. Но мясо распределялось между всеми семьями локальной группы. Иногда устраивался пир, на который приглашались все мужчины локальной группы, а остатки распределялись между семьями. Когда убивался медведь, всегда устраивался пир. Разделоделёж имел место при совместной охоте на кроликов, совместной ловле лосося. Если человек ловил лосося, каждый мог подойти и рассчитывать на долю. И вообще от удачливого охотника и рыболова ожидали, что он будет делиться с соседями. Между всеми членами локальной группы делилась желудевая каша и желудевый хлеб. Делёж пищи внутри селения происходил еще одним способом. Когда женщина приготовила что‑либо, её муж шёл к двери и кричал, приглашая других мужчин. Последние собирались и ели, а из оставшегося женщина давала равную долю всем соседям (374. С. 9‑10, 16, 18, 28).

Должность вождя теоретически передавалась от отца к сыну, но реальный её переход зависел от способностей претендента и одобрения членов общины, важность вождя определялась популярностью и числом людей, что группировались вокруг него (С. 29‑30).

Вожди организовывали празднества с приглашением гостей из других локальных групп. Посылали вестников. Каждому члену деревни давалось определённое поручение, а гостям сообщалось, какую провизию они должны принести. Пир с различными развлечениями длился несколько дней. В последний день вся оставшаяся пища делилась между гостями. Вождь деревни‑хозяйки называл по имени главарей приглашённых локальных групп и вручал им столько пищи, чтобы её хватило гостям на обратный путь (С. 29, 31, 40).

Праздники устраивались по разным поводам. Один из них: наступление зрелости у той или иной девушки, отец которой был важным лицом. Главное бремя при этом ложилось на отца девушки, которому помогала деревня. Но общей организацией и посылкой вестников занимался главарь (С. 29, 40).

Вождь был богат. Он был освобожден от тяжёлых работ. Ему не нужно было охотиться и рыбачить, ибо он получал щедрую долю всей пищи, добытой членами деревни. Таков общий тезис исследовательницы (С. 31). Однако мы одновременно узнаём о вожде, который был не только известным умельцем, но также охотником и рыбаком (С. 22).

Луисеньо. У них основной единицей были "ранчерии" с населением в среднем 200 человек. В каждой из них была, по крайней мере, одна деревня. Всё население: мужчины, женщины, дети занимались поисками пищи. Большую часть добытого они отдавали вождю, который использовал это для пиров. В обыденной жизни вождь должен был сам охотиться для обеспечения своего существования. Однако он часто получал долю добычи других, хотя это не было принудительным (901. С. 104, 116, 123).

Йокутсы. Социальные организмы йокутсов исследователи именуют племенами или миниатюрными племенами. Их было примерно 50. В среднем численность племени составляла 300‑350 человек. Каждое из них имело своё название и диалект. Были племена, каждое из которых обитало в одной деревне. Но чаще члены племени жили в нескольких деревнях, одна из которых считалась главной.

Каждое племя имело свою территорию. Земля была коллективной собственностью и каждый член племени имел право ею пользоваться. Лишь в некоторых местностях отдельные женщины претендовали на некоторые участки особо богатые растительной пищей (889. С. 452, 454; 890. С. 466). Внутри племени важными единицами были патрилиниджи, каждый из которых имел свой тотем.

Во главе племени стоял лидер, которого исследователи именуют вождём. Но племя могло иметь и 2‑3 вождей. Как соотносились между собой вожди племени, когда их было несколько, сказать трудно. Исследователи, указав, что вождей могло быть несколько, далее пишут так, как если бы вождь был один.

Должность вождя была наследственной. Он всегда происходил из определённого патрилиниджа. Во всех племенах, наряду с должностью вождя, существовала должность вестника. Она была наследственной в определённом патрилинидже, отличном от патрилиниджа вождя. Могли существовать и другие должностные лица: подвождь, руководитель танцев, оратор (429. С. 361, 365, 377).

Кроме вождей и вестников, которые представляли собой подобие аристократов, все остальные были равны. Не было рангов. Существовали различия, но они были связаны с личными качествами. Хотя богатство было желанно и богатых уважали, но имущественное различие было невелико. Не было класса богачей (С. 372).

В каждой деревне было от одного до нескольких вождей (С. 377). Иногда их именуют подвождями (431. С. 120). Но никакими конкретными сведениями о них мы не располагаем.

Вождь племени был организатором церемоний, из которых особо выделялись те, что давались в честь мёртвых. Последние устраивались каждым племенем ежегодно или через 2‑3 года. Идеалом являлось ежегодное проведение церемонии (429. С. 377; 431. С. 120).

Когда такая церемония приближалась, собирались пища, ценные вещи и раковинные деньги. Наибольшую долю вносили вожди, подвожди и семьи умерших. Но вкладывали также и все остальные члены племени независимо от того, желали они этого или не желали. Некоторые для итого даже занимали деньги из расчета 50%. Если человек мог вложить, но не делал этого, то оказывался в конфликте с вождём и лишался поддержки с его стороны (429. С. 377; 431. С. 120; 432. С. 163). Собиралось много раковинных денег, ценных вещей и пищи, которые оказывались в распоряжении вождя.

Когда всё было готово, посылались вестники в соседние племена с приглашением. Но присутствовать могли все желающие. На церемонии собирались тысячи людей. На одной из них присутствовало, например, 2400 человек. Всех их обеспечивали кровом, дровами, водой и пищей (431. С. 126).

Церемония длилась несколько дней. Устраивались танцы, участники которых получали деньги от зрителей и делились с певцами. Происходили состязания шаманов, которые также получали деньги от зрителей. Из этих денег часть они отдавали певцам, своим вестникам и большая доля доставалась их вождям (431. С. 127‑129).

В один из последних дней устраивался своеобразный парад, во время которого члены племени‑хозяина несли изображения умерших и корзины с раковинными деньгами и другими ценными вещами. Изображения бросали в огонь, а деньги и ценности доставались гостям. (431. С. 129; 432. С. 164). Затем устраивался пир, где главным блюдом было оленье мясо. Особняком стоит сообщение, что вестник вождя‑племени‑хозяина собирал деньги со всех (надо, по‑видимому, понимать: членов своего племени) и вручал их вестнику вождя племени‑гостя. Вождь, получив эти деньги, в свою очередь распределял их среди своих людей (431. С. 131).

Одни и те же исследователи далеко неоднозначно оценивают влияние церемоний на имущественное положение вождей. А. Гайтон в одной и той же работе, с одной стороны, сообщает, что вожди не только не получали выгоды от церемонии, а иногда даже теряли, а, с другой, утверждает, что хотя у йокутсов не было налогов в пользу вождей, но подарки на церемониях приводили к тому же результату (429. С. 377). В другой работе она же пишет, что, когда вождь организует церемонию, то люди дают ему подарки (431. С. 94).

Но как бы то ни было, несомненно, что вождь был богат. Амбары вождя были полны пищей. Сыновья и братья вождя могли идти на охоту, но сам вождь не охотился. Пищу для его семьи обеспечивали молодые люди деревни, которых вестник посылал за свежим мясом или рыбой (429. С. 373; 431. С. 94; 432. С. 163).

Запасы пищи, находившиеся в распоряжении вождя, использовались для того, чтобы кормить путников, вестников из других племен, вообще гостей извне (429. С. 373). Вождь должен был следить за тем, чтобы никто в племени не оставался без пищи и одежды. Получая от членов племени, вождь в свою очередь давал часть полученного нуждающимся, престарелые, вдовы, сироты, вообще крайне бедные не обязаны были платить ему за это деньгами, вещами, услугами, разве только из чувства благодарности. В принципе этикет йокутсов требовал возмещения. Вдова, получив мясо от вождя, могла дать корзину с едой из жёлудей или что‑либо другое жене вождя, когда имела такую возможность. Но вообще возврат не был принудительным (429. С. 373; 431. С. 94). Вожди устраивали также пиры для своего племени (429. С. 373; 432. С. 163).

Вождь извлекал доходы из торговли. Люди из других племён, имевшие что‑либо для обмена (корзины, гончарные изделия" шкуры, соль), шли прежде всего в дом вождя, который их угощал (429. С. 374‑375). Вождь давал деньги взаймы за большие проценты (430. С. 417).

Вождь играл определённую роль в разрешении конфликтов. Если какая‑либо семья жаждала мести убийце или шаману, которого подозревали в смерти человека, то обращались к вождю. В случае согласия вождя семья новой жертвы не могла мстить (429. С. 381).

В обществе йокутсов заметную роль играли шаманы, которые получали значительную плату за лечение. У них были свои вестники (С. 390, 394). Шамана всегда могли заподозрить в том, что он убил того или иного человека. Поэтому он был заинтересован в поддержании хороших отношений с вождём. С другой стороны, и вождь нуждался в услугах шамана.

Если богатый человек не делал взноса в какую‑либо церемонию, то шаман по поручению вождя мог наслать болезнь на него или членов его семьи. Шамана приглашали лечить и тот это делал до тех пор, пока человек совсем не разорялся или даже впадал в долг. Ему не сочувствовали. Идеалом была щедрость. Человек же, отказывавшийся вносить в фонд церемонии, проявлял скупость и тем увеличивал финансовое бремя остальных, что не могло не вызвать раздражения. Полученными за лечение деньгами шаман делился с вождём. Человека, в конце концов, могли убить. Если родственники искали мщения, то вождь не давал согласия. В результате люди, особенно богатые, старались участвовать в финансировании общественных расходов (С. 399‑400).

Если вождю не хватало денег, он мог попросить шамана убить богача. Если жертва принадлежала к другому племени, то посылали дар его вождю и просили разрешения. Если вождь племени жертвы принимал дар, то шаман убивал. Полученные деньги делились между вождём и шаманом. Человека иногда убивали не из‑за богатства, а потому, что он слишком много знал о делах вождей (С. 399‑400).

Вождь не имел достаточной прямой власти. Если он выносил неверные решения или был заподозрен в самовозвеличивании, то общественное мнение поворачивалось против него. Такой человек не лишался должности, но постепенно терял престиж. Его игнорировали в пользу другого вождя. Если была необходимость, новый вождь избирался из числа возможных наследников, которыми могли быть брат, сын, кузен. Но это было не часто. Потеря уважения и престижа означало потерю богатства (С. 411).

Когда в трудах, посвящённых индейцам Калифорнии, сообщается о частичном или полном освобождении вождя от физического труда, в большинстве случаев упоминается лишь сам вождь, но не члены его семьи. В случае с йокутсами мы узнаём, что только сам вождь не охотился. Что же касается его сыновей и братьев, то они принимали участие в атом занятии.

Патвин. Иначе обстоит дело у патвин. У них вождь, его жёны, его сыновья и дочери были освобождены от необходимости заниматься охотой, рыболовством и собирательством. Если нужны были дрова, то вождь вызывал какого‑либо юношу и отдавал приказ (632. С. 245).

Престижная экономика индейцев Калифорнии отличалась от престижной экономики индейцев Северо‑Западного побережья Северной Америки. Если дароторжество у первых устраивал вождь общины и тем самым в определённой степени и община, то у вторых — община и тем самым вождь общины. Но в обоих случаях между этими вариантами имеется и определённое сходство. И при том, и при другом варианте развитие привело к появлению редистрибутивного метода эксплуатации.

Однако если на этом эволюция социально‑экономических отношений у народов Калифорнии закончилась, то у индейцев Северо‑Западного побережья она пошла дальше: под присвоение прибавочного продукта была подведена прочная база в виде частной собственности на землю, точнее, промысловые угодья, и соответственно возник преполитарный образ или способ эксплуатации.

У тех индейцев Калифорнии южнее мыса Мендосино, у которых уже существовала эксплуатация, она выступала только в форме метода, но не образа и тем более не способа. Поэтому их общество ещё не было предклассовым. В отличие от общества индейцев Северо‑Западного побережья оно всё еще продолжало оставаться позднепервобытным.