Изменения в системе монополии внешней торговли

Прекращение торговли с СССР, как я об этом уже писал, имело следствием также некоторые изменения в самой организации иранской монополии внешней торговли.

Торговый договор с нами (1935 года)* обусловил и дал толчок расширению иранской монополии внешней торговли во всех направлениях.

* См. т. XVIII, док. 350.

72

Непосредственным результатом заключенного с нами торгового договора явилась монополизация правительством экспорта хлопка, шерсти и кожсырья. Внутренняя торговля хлопком была тоже объявлена государственной монополией. Торговля шерстью и кожсырьем была превращена в монополию «Маркези» только в той части, в какой это касалось операций с СССР.

В развитие торгового договора 1935 года иранское правительство монополизировало в своих руках кроме сахара и мануфактуры также импорт советских металлов и силикатов, оставив, однако, свободным от монополии импорт этих товаров из других стран. В дальнейшем в развитие торгового договора с нами была сделана попытка монополизации правительством экспорта сухофруктов, опять главным образом в той части, в какой это касалось вывоза в СССР. Даже мерлушка и пушнина тоже были одно время превращены в государственную экспортную монополию.

На исходе второго года действия торгового договора в силу внутреннего банкротства системы торговых монополий правительство начало демонополизировать торговые монополии одну за другой. Был объявлен свободным экспорт мерлушки и пушнины, затем сухофруктов, причем центральный шеркет был ликвидирован только месяца два тому назад, когда прекратился вывоз сухофруктов в СССР. Следствием прекращения вывоза в СССР явилась также ликвидация экспортной монополии по шерсти и кожсырью. Сейчас торговля шерстью, кожсырьем, сухофруктами, мерлушкой, пушниной и т. д. находится в руках купеческих обществ, обязанных, однако, 50% экспортной выручки сдавать правительству, обеспечивающему себе таким образом фонды для импорта монопольных товаров, то есть прежде всего мануфактуры и сахара.

Нельзя сказать, чтобы отмена правительственной монополии вывоза важнейших иранских товаров способствовала большому оживлению торговли. Во-первых, международная конъюнктура не благоприятствует этому; во-вторых, отменив правительственную монополию, совет министров разрешил экспорт товаров только купеческим обществам с капиталом минимум 500—700 тыс. риалов, что также представляет препятствие для частной, т. е. купеческой инициативы.

Общий вывод

В качестве общего вывода к вышесказанному я хочу подчеркнуть следующее.

Торговый договор 1935 года поставил иранскую торговлю с СССР в исключительно привилегированное положение, причем выгоды, которые иранцы извлекали из этого договора, были слишком односторонними. Такой договор, как подписанный нами в 1935 году, являлся выражением нашей готовности оказывать Ирану всестороннюю помощь. Предпосылкой для такого договора должно было быть желание самого иранского правительства развивать отношения с Советским Союзом. Опыт же трех лет показал, что иранское правительство, односторонне извлекая выгоды из торговли с СССР, не оценило значения помощи, оказанной ему союзным правительством, и, открыв ворота германскому проникновению в Иран, само начало безостановочное сползание в вопросах внешней и внутренней политики на позиции международного фашизма.

Такая политика иранского правительства исключает повторение договора 1935 года.

Далее надо подчеркнуть, что иранцы использовали торговый договор

73

1935 года для установления на практике в торговле с нами специального режима, не применявшегося в торговле с третьими государствами и изолировавшего нас от непосредственного контакта с купечеством. В переговорах о новом торговом договоре не следует упускать из виду недавних изменений, произведенных самим иранским правительством в организации монополии внешней торговли, особенно в части, касающейся системы расчетов по основным экспортным товарам — шерсти, кожсырью, сухофруктам, пушнине и т. д. Об этом я подробно писал Вам письмом от 20/XI—1938 года, № 591/с.

[Временный] поверенный в делах

СССР в Иране

И. Каршашев

ABU РФ, ф Oil, on 4, п 28, д 86, л 22 — 28

50. ПИСЬМО ВРЕМЕННОГО ПОВЕРЕННОГО В ДЕЛАХ СССР В ИРАНЕ И. А. КАРТАШЕВА НАРОДНОМУ КОМИССАРУ ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ СССР M. M. ЛИТВИНОВУ

21 января 1939 г. Секретно

Прошлой почтой я уже писал Вам о полицейской кампании, начатой здесь против русских, вернее, против советских в связи с рядом диверсионных актов, произведенных злоумышленниками на иранских военных предприятиях. Полиция продолжает поддерживать в сферах мнение, что виновные находятся где-то поблизости от русских.

В этой связи тяжело пострадали несколько тысяч человек армян, евреев и персов, выходцев из России, заподозренных в связях с СССР. Пострадали и иранские чиновники, женатые на русских, владеющие русским языком. Многие из них лишились службы, а некоторые, занимавшие крупные посты, должны распрощаться с дальнейшей карьерой.

Очень тяжелой оказалась судьба иранских выселенцев из СССР. Полгода тому назад Иран принимал их, как «братьев», пострадавших от «большевистского варварства», в стране проводилась кампания по оказанию им помощи. В меджлисе произносились сочувственные речи, а сейчас власти публично оплевывают выселенцев из СССР, приписывая им все мыслимые пороки и преступления.

Я уже в прошлой почте отмечал, что в связи с убийством в Тегеране одного немца, впрочем иранского подданного, и одной старухи здесь было расстреляно 13 человек.

Власти постарались изобразить расстрелянных как людей, пробравшихся в Иран из Советского Союза. На самом же деле навряд ли среди казненных было больше 1—2 человек, раньше живших в СССР.

Теперь выселенцев загоняют в отдельные пустынные края, удаляют с побережья, из центральных районов и подвергают их особому режиму.

Я думаю, что в этой связи и стоит попытка иранского посольства в Москве затруднить работу советских органов по дальнейшему выселению с советской территории нежелательных иранских подданных.

Полиция попробовала также замахнуться на советских граждан в Иране. Она приступила к высылке местных советских граждан, но число 74

их настолько ничтожно и настолько большинство из них связано с местными иранскими интересами, что здесь полиции негде разгуляться. Поэтому основной удар был нанесен больнице, которую формально не решились закрыть, но отрезали путем полицейских запугиваний доступ в больницу всем несоветским гражданам.

Полиция сделала попытки ухудшить условия пребывания в Иране наших инженеров, строящих в Тегеране и в провинции элеваторы. Усилились полицейские придирки при выдаче видов на жительство, джава-зов на выезд. Имели место задержки в пути инженеров Экспортстроя, учинение им без всякого повода и основания полицейских допросов, вынуждения подписок о поддержании контакта с полицией (мне сообщили об одном таком случае).

Против этих безобразий я здесь предпринял решительные меры, заявив устный протест, и в ноте МИД предупредил, что ответственность за последствия, к которым могут привести подобные мероприятия полиции, падет целиком на иранские власти. В таких условиях мы, конечно, не можем строить иранцам элеваторы. В Тегеране полиция еще стесняется безобразничать, а в провинции мы терпеть такой произвол не можем.

При всем этом при каждом моем посещении Бадера, Ааляма* и помощника мининдел Амери (бывшего генерального директора МИД) я выслушиваю декларации о дружбе, о стремлении развивать отношения, особенно в области торговли, и много разных приятных слов.

На базаре, чтобы успокоить население и купечество, распространяются слухи о посылке делегации в Москву, о предстоящем заключении торгового договора.

На мои возражения, что в этих декларациях концы не сведены с концами и что нельзя одной рукой улучшать отношения, а другой их разрушать, Аалям не устает успокаивать меня, что не надо «смешивать» твердого желания иранского правительства улучшить отношения с СССР с некоторыми полицейскими мероприятиями.

В прошлом своем письме я отмечал, что антирусская кампания последних дней связана прежде всего со стремлением рассчитаться за трудности, вызванные прекращением нашей торговли с Ираном, и за высылки иранцев из СССР. Развивая эту мысль, надо сказать, что отсутствие торговли, высылки иранцев были скорее использованы для оправдания полицейских мероприятий. В действительности же мы имеем дело не с временной кампанией, а, как это становится все яснее, с курсом внутренней политики, проводимой по указке шаха. Старея, шах становится все более подозрительным и главную опасность для себя и для своей династии видит в культурном и политическом влиянии СССР. Против этой опасности и направляется острие полицейских мероприятий.

[Временный] поверенный в делах

СССР в Иране

И. Карташев

АВП РФ, ф. OU, on. 4, п. 28, д. 86, л. 30 — 32

* Министр иностранных дел Ирана.

75