Запись беседы временного поверенного в делах СССР в Японии к . А. Сметанина с министром иностранных дел Японии X. Аритой

15 февраля 1939 г. Секретно

Я пригласил г-на поверенного в делах СССР сегодня для того, чтобы передать мнение моего правительства правительству СССР по следующим вопросам: а) рыболовному и б) концессионному. Из нашей печати поверенному, очевидно, известно о том, что вчера, 14 февраля, Нижняя палата парламента приняла решение по вышеуказанным вопросам. В решении говорится о том, чтобы правительство приняло надлежащие меры по охране наших интересов. Я намерен вести переговоры с тем, чтобы как можно скорее разрешить этот вопрос. Но, как известно, ведутся уже переговоры с прошлого года* и положительных результатов не достигли. Из неразрешенных вопросов за последнее время разрешено несколько мелких второстепенных вопросов, как, например, задержание наших граждан, вопросы с мелкими судами и пр. Однако наиболее важный вопрос,

* См. т. XXI, док. 47.

135

как рыболовный, то он по-прежнему остается неразрешенным. Давление советских властей на наши концессионные предприятия на Северном Сахалине по-прежнему продолжается. Поэтому я обращаю внимание Советского правительства на ускорение разрешения этих вопросов. Давление советских властей на наши концессионные права стало абсолютно невыносимым. В практике давления советских властей существуют такие приемы, которые явно противоречат принципу протокола японо-советского основного соглашения*. Не стану приводить примеров, ибо их очень много. За последнее время имелись такие случаи, как давление на «Ся-кай-Кумиай», незаконное отнятие угольных промыслов в Огнево, давление в связи с заключением коллективных договоров и пр. По этим вопросам велись и продолжают вестись переговоры. Теперь же я не намерен вести по отдельным вопросам переговоры, однако хочу обратить внимание на то обстоятельство, чтобы советские власти пересмотрели свои взгляды. Я хочу, чтобы Советское правительство уважало дух протокола основного японо-советского договора.

По вопросу рыболовства ведутся переговоры в нынешнем году с начала января. Но пока они нисколько не продвинулись. Я считаю бесполезным сейчас повторять абстрактные разговоры. Я считаю целесообразным найти проект, на основе которого можно целесообразно и практично разрешить все неразрешенные вопросы. В отношении тех рыболовных участков, которые советская сторона изымает из эксплуатации японских рыбопромышленников, я хочу, чтобы советская сторона дала взамен изымаемых участков другие рыболовные участки. Эти требования японского правительства являются справедливыми, и думаю, что Советское правительство пересмотрит свою позицию в этом вопросе.

Между советской стороной, с одной стороны, и маньчжурской стороной — с другой, имеются неразрешенные вопросы. Таким вопросом является выплата последнего платежа по КВЖД. По этому разрешимому вопросу маньчжурское правительство сделало предложение советской стороне, которая отказалась от предложения Маньчжоу-Го, в результате чего этот вопрос остался неразрешенным. Японское правительство в целях ускорения разрешения этого вопроса обещает оказать содействие. Я вторично прошу передать это заявление Советскому правительству как можно скорее.

Сметании: Я очень внимательно выслушал г-на министра и хотел бы сделать свои замечания по высказанным соображениям министра. Г-ну министру должно быть известно, что Советское правительство принятые на себя международные обязательства всегда выполняло и выполняет. Я думаю, что г-н министр не найдет ни одного конкретного примера, который опровергал бы это. Советское правительство также никогда не нарушало тех договоров, срок которых не истек.

Министр заявил, что имелись случаи давления на концессионеров. Примеры давления были приведены такие, как, например, давление на концессии «Сякай-Кумиай», давление в связи с заключением коллективных договоров. Г-н министр сказал, что по вопросу концессии «Сякай-Кумиай» ведутся переговоры. Следовательно, можно ли говорить о каком-либо давлении, когда еще ведутся переговоры, которые не закончились. В отношении давления в связи с коллективным договором следует указать, что министр, видимо, неправильно информирован по этому вопросу. Мне известно, что концессионеры нарушили коллективный договор.

* Имеется в виду Конвенция об основных принципах взаимоотношений между СССР и Японией от 20 января 1925 г. (см. т. VIII, док. 30). Она прекратила действие в 1945 г. в связи со вступлением СССР в войну с Японией.

136

Профсоюзы организовали вербовку советских рабочих согласно договору, при этом понесли огромные материальные издержки, но концессионеры отказались от приема советских рабочих. Следовательно, давлений, о которых говорит министр, не существует. Профсоюзы только потребовали выполнения своих прав.

Что касается рыболовного вопроса, то он обсуждается между Вашим чрезвычайным послом в Москве и нашим наркомом Литвиновым. Я не считагсГцелесообразным переносить переговоры по этому вопросу в Токио. Но я хочу высказать свои замечания по этому вопросу. Г-н министр указал, что он выдвигает новый проект, который является наиболее целесообразным и т. п. Но этот проект ничем не отличается от тех проектов, которые уже предлагал Ваш посол Того. На этот проект, как и на другие, сходные между собой, наш нарком Литвинов дал Того 21 января исчерпывающий ответ*, к которому я ничего не могу добавить. Если угодно, я могу познакомить министра с этим ответом сейчас. Во всяком случае несколько выдержек из этого ответа я считаю целесообразным сейчас зачитать

(Тов. Сметанин зачитал 3 выдержки из ответа НК.ИД от 21.1. Того: о согласии Советского правительства на предоставление в порядке аренды рыболовных участков японским промышленникам, что покрывает полностью ст. II Портсмутского договора; об ущербе, который могут понести японские промышленники в случае отказа от торгов; о твердой позиции Советского правительства и о бесполезности дальнейшей дискуссии, уменьшающей срок, необходимый японским промышленникам для подготовки к рыболовному сезону.)

Арита: (Не дождавшись конца речи т. Сметанина, произнес две реплики.) Я не говорил о переносе переговоров по рыболовному вопросу в Токио, и, конечно, я дам поручение передать это заявление непосредственно в Москве Того. Но я не намерен выслушивать Ваши соображения по затронутому вопросу.

Сметанин: Г-н министр хотя и сказал, что не имеет намерений выслушивать мои личные взгляды по вопросам, по которым он пригласил сегодня, но элементарный долг вежливости все же требует, чтобы министр выслушал замечания того лица, которое он пригласил сам. Я изложу последнее замечание. Министр сказал, что японское правительство окажет содействие в разрешении вопроса выплат по КВЖД- Но маньчжурское правительство должно было внести последний платеж еще в марте 1938 г., и японское правительство взяло на себя обязательство по гарантии выплат по этим платежам. Однако ни обязательство Маньчжоу-Го, ни гарантия японского правительства до сих пор не выполнены. Но, поскольку министр просит передать моему правительству эту просьбу о содействии японского правительства в этом вопросе, я передам.

Арита: Здесь вышло недоразумение. Сегодня я пригласил Вас не для дискуссии, а для того, чтобы Вы передали мнение японского правительства своему правительству. У меня также имеются свои соображения, но я не имею времени для дискуссии, к тому же эти разговоры будут абстрактны, и прошу только передать это заявление правительству СССР как можно скорее.

Сметанин: Поскольку министр просит передать это заявление японского правительства очень спешно, то было бы целесообразнее, как я говорил и раньше, чтобы Вы сами передали его через посла Того, так как материал потребует времени для обработки, для детального ознаком-

* См. док. 43.

137

ления, на что потребуется время, а Вы заинтересованы в скорейшей информации Москвы.

Арита: Я прошу передать это мнение японского правительства Советскому правительству по возможности скорее. Я спешу на свадьбу, поэтому я должен прекратить беседу.

Сметанин: У меня никаких вопросов к г-ну министру нет.

[Беседу записал] Жучков

АВП РФ, ф 06, on 1, п. 21, д 238, л 154 — 157

93. ПИСЬМО ВРЕМЕННОГО ПОВЕРЕННОГО В ДЕЛАХ СССР В ИРАНЕ И. А. КАРТАШЕВА НАРОДНОМУ КОМИССАРУ ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ СССР M. M. ЛИТВИНОВУ

15 февраля 1939 г. Секретно

О политическом курсе шаха

В последние месяцы я писал Вам о повороте в области внешней и внутренней политики иранского правительства, свидетелями которой мы здесь являемся. Я уже отмечал, что речь идет о политическом курсе и что антирусская, вернее антисоветская, кампания последних недель является только одним из проявлений этого курса. Ниже я несколько подробнее останавливаюсь на этом вопросе.

Важнейшими признаками последнего этапа в развитии иранской политической жизни явилось сначала сопротивление советскому влиянию в экономической и культурной областях, а затем борьба против этого влияния, принявшая в последние месяцы характер чистки всех просоветских и близких к СССР элементов.

В области культурной связи с СССР иранцы в последние два года последовательно ликвидировали все, что здесь было достигнуто в прошлые годы. В 1936 году и в первой половине 1937 года мы имели здесь ряд общественных манифестаций в пользу культурной дружбы с СССР; торжественные собрания в честь академика Павлова, Горького, Пушкина, а со второй половины 1937 года Министерство внутренних дел и полиция начали искоренять связи с СССР из всех областей.

Параллельно с этим правительством был нанесен удар по сохранившимся на поверхности иранской общественной жизни самодеятельным элементам, подозрительным по своим симпатиям к Советскому Союзу, к рабочим массам.

Признаком наступившей в Иране реакции является приостановка реформаторской деятельности шаха, старания которого в последние два года направлены к тому, чтобы стабилизировать и по возможности ограничить результаты реформ, осуществленных в период 1935—1937 гг. Шах как бы испугался того, как бы на почве европеизации быта не пустило бы корни более широкое и более глубокое общественное движение.

Влияние фашистских государств на развитие внутренней жизни Ирана сказалось: в попытках насаждения доморощенной иранской расовой теории, доказывающей арийское первородство иранского народа; в антиарабском движении в литературе, вскоре, однако, в связи с браком наследника с арабской, то есть египетской, принцессой, затихшем; в крутом жестком зажиме национальных меньшинств, прежде всего армян,

138

евреев. Наконец, реакция нашла свое выражение в решительном отказе от латинизации, горячим борцом за которую были Давер и его сторонники.

Шах высказался против латинизации не только из-за приверженности к старине, но из страха, что распространение латинского шрифта будет способствовать быстрому ознакомлению иранцев с иностранной литературой и нежелательными идеями, о которых все реакционеры думают, что они заносятся из-за границы.

Некоторую роль играет и опасение, что латинизация может облегчить турецкую пропаганду, особенно с учетом высокого процента тюркского населения в пограничных западных и северо-восточных областях.

Фашистское влияние в Иране при незрелости классовой борьбы и слабости общественного движения сказывается в усилении деспотического гнета шаха, еще большем зажиме общественной самодеятельности, полицейском терроре против элементов, симпатизирующих коммунизму и Советскому Союзу. Оно получает также некоторое отражение и в официальной идеологии.

Программное выступление шаха в конце прошлого года в офицерской школе, в котором он подчеркнул, что основной задачей является возрождение воинственного духа предков и создание мощной армии, повторение этого выступления наследником, развернувшаяся вслед за тем военная пропаганда иранских газет заставляют призадуматься.

Если бы наряду с задачей создания армии, которая, впрочем, уже создана, шах выдвинул перед народом некоторые другие цели, хотя бы подъем сельского хозяйства, промышленности, культуры и т. д., то эти выступления не звучали бы так одиозно. Одностороннее же подчеркивание военных задач как диктуемых Ирану его географическим положением и призыв к воинственному духу звучат довольно жалким и неприкрытым подражанием теориям и лозунгам, процветающим в фашистской Германии и Италии.

Я писал Вам прошлой почтой о создаваемой здесь на иностранный образец организации «воспитания общественных мыслей». Заслуживает внимания, что речь о задачах этой организации, которую государственный контролер, министр юстиции Дафтари произнес на этих днях, вся пропахла явным фашистским душком.

О влиянии международного фашизма на внешнюю политику Ирана за последние два года говорилось много. Иранское правительство не смогло удержаться на позиции нейтралитета — так называемой борьбе идеологических блоков — и довольно решительно и настойчиво демонстрирует свое сочувствие тоталитарным государствам в их борьбе против демократии.

В связи с появляющимися время от времени в демократической печати не всегда лестными отзывами об Иране и о шахе иранская печать испускает настоящие фонтаны ругательств против демократии вообще и отдельных демократических стран, которым противопоставляют государства, где господствуют «порядок» и сильная власть.

Конечно, самым конкретным выражением усилившегося влияния фашистских государств является его сближение с Германией в ущерб дружественным отношениям с СССР.

В последний месяц иранское правительство, вынужденное к тому объективным ходом вещей, делает некоторые попытки несколько исправить положение и хотело бы улучшить отношения с СССР, но идет оно к этому с большой оглядкой, с боязнью за свои связи с немцами, с опаской, как бы в страну не просочилось советское влияние.

139

Аалям так часто подчеркивает мне одну и ту же мысль, что иранское правительство будет стремиться к улучшению отношений с СССР и готово для этого дать реальные доказательства, но просит не смешивать этих стремлений с внутренними мероприятиями иранских властей.

Кажется, что этот тезис подсказан иранцам извне. Я даже полагаю, что наши турецкие друзья тоже могли дать иранцам такой совет. Мне не раз пришлось слышать от турецкого посла Акайгена о том, что в разговорах с иранцами он призывает их не ослаблять, а укреплять дружбу с великим соседом и указывает им на пример Турции, которая-де сумела сохранить самые лучшие отношения с СССР, одновременно искоренив коммунизм внутри.

Резюмируя вышеизложенное, надо сделать следующий вывод.

Шах, сыгравший в специфических условиях исторического развития Ирана столь крупную роль, к настоящему времени как бы выдохся и потянул страну вспять, в сторону реакции. Нынешний политический курс иранского правительства ослабляет результаты реформистской деятельности последних нескольких лет.

Шах все больше и больше концентрирует всю власть в своих руках, причем аппетит к власти у него безостановочно растет и пропорционально растут опасения его и озлобление против всех проявлений личной или общественной инициативы, могущей параллельно с ним, то есть шахской властью, влиять на ход государственной жизни.

Шаху пока еще 61 год, и он цепко держится за жизнь. На военных парадах он еще способен галопировать верхом на лошади. Говорят, что он сохранил здоровье и болезнями не страдает. Но он находится в большом страхе за судьбы своей династии. И понятно. До сих пор в стране не созданы, не организованы общественные факторы, которые обеспечили бы закрепление этой династии. Волевая, беспощадная и деспотическая фигура шаха крепко зажала в своих руках полицию, армию, главную опору власти. Отец хотел бы, чтобы его личное влияние и могущество перешли бы к сыну, и в целях укрепления своего династического корня шах все больше и больше усиливает элементы полицейской и военной диктатуры, противопоставляемой прогрессивным общественным влияниям.

Будем следить, куда это приведет.

[Временный] поверенный в делах СССР в Иране

И. Карташев

АВП РФ, ф. ОН, on 4, п 28, д 86, л 40 — 43

ЦК ВКП (б) - И. В. СТАЛИНУ