Завершение раздвоения праобщины палеоантропов

Таким образом, социальные отношения в праобщине палеоантропов еще не были настолько сильны, чтобы полностью подчинить себе половые биологические связи, упорядочить и организовать их. Однако они уже настолько окрепли, что оказались в состоянии частично вытеснить промискуитетные половые отношения из жизни праобщины, превратить их из постоянно существующих в периодически появляющиеся. Жизнь праобщины стала состоять из чередования периодов действия половых табу и промискуитетных праздников. Праобщина как бы раздвоилась во времени на агамный коллектив и промискуитетное объединение. Это раздвоение во времени сопровождалось разделением агамного коллектива на пространственно обособленные мужскую и женско‑детскую группы. Признаки этого временного и пространственного раздвоения еще более отчетливо, чем раньше, проявляются на стадии поздних палеоантропов.

Французскими археологами в низовьях реки Дюране было обнаружено около 10 постоянных жилищ, разбросанных на территории в 50 га. Они относятся к Вюрму I. По мнению Ф. Бурдье, их особенности не позволяют думать, что здесь жили пары с потомством. Он считает, что скорее всего здесь было место, где происходили контакты группы охотников с женщинами и детьми (190. С. 215‑216).

Вспомним также, что из двух половин состояло не только жилище ранних палеоантропов в гроте Лазаре, но и жилище поздних палеоантропов в стоянке Молодова V. Логично предположить, что эти половины были местами обитания: одна — женско‑детской, вторая — мужской группы.

Частичное вытеснение социальными отношениями половых, биологических из жизни коллектива было важным шагом в процессе становления общества. Оно свидетельствовало о том, что социальные отношения приобрели в праобщине большее значение, чем биологические. Как уже отмечалось, в результате стало неизбежным осознание единства праобщины и в конечном счете превращение ее в прочный замкнутый коллектив. Тем самым стало невозможным и завершение формирования общества. Однако те же самые силы, которые, казалось бы, завели формирующееся общество в тупик, сделали не только возможным, но и неизбежным выход из него.

Постепенное расширение сферы действия хозяйственных половых табу делало все более продолжительными периоды агамии и все более редкими и короткими периоды оргиастических праздников. Чем больше подавлялся и обуздывался половой инстинкт, тем больше он стремился прорваться. Но прорыв его внутри праобщины был исключен: коллектив карал нарушителей. И, в частности, не исключена возможность, что описанная в седьмой главе находка в Монте‑Чирчео является свидетельством такой расправы.

Оргиастические нападения

Однако кроме членов данной праобщины существовали люди, которые к ней не принадлежали и на которых поэтому не распространялось действие норм праморали вообще, половых табу в частности. Хотя каждая праобщина была замкнутым объединением, изоляция их друг от друга не могла быть абсолютной. Их члены не могли время от времени не встречаться. На стадии, когда подавление полового инстинкта достигло такой степени, что дальнейшее его сдерживание становилось все более трудным, встречи мужчин и женщин, принадлежавших к разным коллективам, стали принимать форму оргиастических нападений более сильной стороны на слабую.

Нападали мужчины на женщин. Имели место и нападения женщин на мужчин. В отличие от мужских нападений женские могли иметь шансы на успех лишь тогда, когда женщины были в явном большинстве и в достаточной степени организованы. Став ритуализованными, оргиастические нападения женщин долгое время по традиции сохранялись и после того, когда объективная нужда в них исчезла. Наиболее ярким примером может послужить обычай йауса, зафиксированный Б. Малиновским на островах Тробриан (Меланезия). Здесь повсеместно был распространен порядок, по которому прополка огородов, находившихся в распоряжении отдельных семей, совершалась всеми женщинами деревни совместно. На юге о. Киривина и о. Вакута женщины, занимавшиеся коллективной прополкой, имели право напасть на любого замеченного ими мужчину, если он не был жителем их деревни. Право это осуществлялось женщинами, как отмечал Б. Малиновский, с рвением и энергией. Женщины, заметив мужчину, сбрасывали с себя одежду, нагими набрасывались на него, подвергали насилию и совершали над ним массу непристойных действий (354. С. 231 — 233).

Подробно описав, со слов своих информаторов, этот обычай, Малиновский отказался дать ему какое‑либо объяснение. Прошли мимо него и все другие этнографы. К тому времени, когда обычай был зафиксирован, он носил пережиточный, во многом даже ритуальный характер. Однако восстановить его первоначальное значение тем не менее вполне возможно.

Прежде всего следует обратить внимание на то, что йауса с начала и до конца носила ярко выраженный оргиастический характер. Недаром Малиновский назвал ее оргиастическим нападением женщин. Все особенности йаусы свидетельствуют о том, что она в сущности представляет собой не что иное, как пережиток имевшего в прошлом место необычайно бурного, неудержимого, принимавшего самые дикие формы проявления полового инстинкта. Такое проявление полового инстинкта можно объяснить, лишь допустив, что он до этого долгое время не мог получить удовлетворения, сдерживался. В пользу этого говорят определенные факты. Оргиастические нападения женщин на Тробрианах были возможны лишь в период общественной прополки огородов. А он был временем действия строжайших половых табу. Во время прополки были не только воспрещены половые сношения, но вообще считалось неприличным для мужчин данной деревни приближаться к работающим женщинам (там же. С. 356, 388, 415). Все эти данные говорят о том, что йауса в своей исходной форме была не чем иным, как стихийным прорывом долгое время сдерживавшегося производственными табу полового инстинкта. Прорыв этот стал возможным потому, что его объектом был чужак — человек, не подпадавший под действие половых запретов, относившихся только к членам данного коллектива. Йауса не стоит особняком. Совсем в другом конце земного шара у некоторых племен Северного Ирана, когда женщины сообща работали в поле, ни один мужчина‑чужак не мог пройти мимо них без того, чтобы не уплатить выкуп. В противном случае он рисковал подвергнуться такому же обращению, которое было характерно для тробрианской йаусы [16].

Иначе как пережитки оргиастических нападений женщин нельзя рассматривать целую группу обычаев, обрядов и празднеств, имевших поистине универсальное распространение [17]. Первая их особенность заключалась в том, что в них могли участвовать лишь женщины. Вторая — в том, что все они в той или иной степени носили эротический характер: женщины нередко раздевались донага, совершали неприличные телодвижения и танцы, исполняли непристойные песни, обращались друг к другу с нескромными шутками и т. п. И наконец, третья их особенность состояла в том, что всякий мужчина, вольно или невольно оказавшийся свидетелем этих обрядов, подвергался со стороны разъяренных женщин самому жестокому обращению.

Подобного рода обычаи и обряды зафиксированы у многих народов Европы, не говоря уже об Азии, Африке, Америке, Австралии и Океании. Во время афинского праздника Тесмофорий женщины знатного происхождения собирались вместе в особом здании, куда доступ мужчинам был строжайше воспрещен. Здесь они обращались друг к другу с неприличными шутками и сквернословили. Непристойные действия совершались и нескромные песни распевались женщинами во время праздничной процессии. Важно, что женщины, принимавшие участие в праздничных обрядах, готовили себя к ним длительным половым воздержанием (20. С. 59, 181; 196. III. С. 126 — 127, 206). Но особенно ярко черты былых оргиастических нападений проявлялись в греческих вакханалиях, являвшихся первоначально исключительно женскими праздниками. По словам Плутарха, во время праздника женщины яростно набрасывались на плющ, который считался мужским растением, и раздирали его на части (151а. С. 470). Свидетельством происхождения вакханалий из оргиастических нападений женщин является изложенная в трагедии Эврипида «Вакханки» легенда о растерзании участницами такого празднества Пенфея (152. С. 194 сл.). В пору бытовавшего до XX в. у мордвы женского праздника всякий мужчина, который попадался навстречу двигавшейся по деревне с пением эротических песен процессии женщин, становился объектом издевательств (129. С. 468 — 469). Можно упомянуть и об обряде опахивания деревни, который бытовал у многих народов Азии и Европы. В России, например, опахивание совершалось глубокой ночью и в тайне от мужчин. Все женщины, принимавшие в нем участие, распускали волосы и оставались в одних нижних рубахах, а иногда раздевались полностью. Затем они с криком неслись вокруг деревни. Ни один мужчина не мог попасть им на глаза без риска быть избитым [18]. Поражает необычайное сходство между отдельными моментами женских обрядов у народов, разделенных временем и пространством. Так, и с древнеримским женским праздником, упоминаемым Плутархом, и с праздником женщин в Котельническом уезде Вятской губернии, описанным в XIX в., в одинаковой степени было связано поверье, что всякий мужчина, оказавшийся свидетелем совершаемых обрядов, должен обязательно ослепнуть (54. С. 5; 112. С. 455‑456).

Не менее убедительные доказательства того, что в определенный период истории человечества оргиастические нападения представляли собой всеобщее и закономерное явление, дает наряду с этнографией и фольклористика.

Легенды об амазонках

На о‑вах Тробриан Б. Малиновским была записана легенда, связанная с оргиастическими нападениями женщин. Туземцы были убеждены, что где‑то далеко в море лежит остров Кауталуги, населенный исключительно женщинами. Когда к острову приплывает лодка и моряки выходят на берег, женщины набрасываются на них, заставляют их непрерывно удовлетворять свои желания и в конце концов замучивают до смерти. Как утверждали сами рассказчики, нападение обитательниц этого острова на мужчин полностью сходно с йауса (354. С. 356). Это дает основание полагать, что в данном случае мы имеем дело с отражением в фольклоре оргиастических нападений женщин.

К этой легенде примыкает целый цикл преданий о так называемых амазонках, т. е. народах, состоящих из одних женщин. Легенды эти имели универсальное распространение. Понять, какой факт истории человечества нашел в них отражение, можно, если вспомнить, что развитие половых производственных табу неизбежно привело к известному обособлению мужчин и женщин во всех отношениях. Отметим, что это обособление не только не исчезло, но даже углубилось после превращения праобщины в род. Изоляция женщин от мужчин наглядно проступает в оргиастических нападениях и в их многочисленных пережитках. Во всех этих случаях женщины держатся вместе и в то же время обособленно от мужчин.

Легенды об амазонках отличались друг от друга по содержанию. Но во многих из них нашло отражение не только обособление полов, но и оргиастические нападения женщин. Этот тип легенд, по‑видимому самый ранний, включает три основных момента: 1) существование местности (чаще всего — острова), населенной только женщинами, 2) вступление последних в связь с случайно появившимися в этой местности мужчинами‑чужеземцами и 3) последовавшую затем смерть чужеземцев.

Рассказ, почти полностью идентичный с записанным Б. Малиновским, мы находим в относящейся к X в. книге «Чудеса Индии», представляющей арабский сборник баснословных повествований моряков (29. С. 36). Сходные во всех основных положениях легенды существовали у айнов, нивхов, жителей Молуккских островов, китайцев, древних греков (37. С. 152, 155; 69. № 2 С. 50‑53; 108. С. 156; 151. С. 159‑164).

Легенды приведенного типа являются исходными. Из них путем выпадения одних моментов и добавления других возникли предания остальных типов, причем в ряде случаев мы можем проследить, как это произош ло. В некоторых легендах наблюдается исчезновение одного из основных моментов — представления о стране женщин. В них сохраняется лишь мотив опасности, грозящей мужчине от первого сочетания с женщиной Связь имеющих широкое распространение в мировом фольклоре сказок, содержащих этот мотив, с легендами амазонского типа была раскрыта В. Я. Проппом (115 С. 304—306). Но представление об опасности первого сочетания с женщиной не было лишь фольклорным мотивом. У многих народов зафиксировано наличие самой живой веры в это, а также существование многочисленных обрядов, имеющих целью эту опасность нейтрализовать (77. С. 319—354; 196.1. С. 239 — 243; 484. С. 155‑156; 491. С. 496‑542).

В другой линии развития амазонских легенд мотив существования страны женщин сохраняется, но исчезает представление об опасности, грозящей мужчинам‑чужеземцам. Таковы китайские, корейские, тибетские, бурятские, японские, индонезийские, ирландские, норвежские предания (59. С. 241 — 245; 69. № 2. С. 47 — 48, 50‑52; 106. С. 124; 145. С. 462).

Но наибольший интерес представляет третья линия развития амазонских легенд, ибо в ней нашли отражение реальные сдвиги в отношениях между праобщинами, начало которым было положено оргиастическими нападениями. В этой линии развития наблюдается, во‑первых, превращение случайных, эпизодических связей между первоначально совершенно чуждыми друг другу мужчинами и женщинами в прочные и постоянные, во‑вторых, смягчение, а в дальнейшем и полное исчезновение опасности, грозящей мужчинам со стороны женщин.

В старинном индийском сказании «Махабхарата» имеется рассказ о стране, населенной одними женщинами. Когда мужчины‑чужеземцы прибывают в эту страну, женщины становятся их женами. Но если мужчина оставался в стране больше месяца, его предавали смерти. Поэтому все они стремились покинуть страну через 20—25 дней. Сходная легенда была записана у папуасов Новой Гвинеи. Испанский монах де Мендоза, побывавший в Китае во второй половине XVI в., рассказывал, что недалеко от Японии открыты острова, населенные женщинами. Ежегодно в определенное время на эти острова прибывают из Японии суда с товарами. Прибывшие мужчины ведут себя с местными жительницами как с женами, но лишь в течение определенного срока, после которого они должны удалиться (69. № 2. С. 53 — 54, 57).

В последней легенде связи между мужчинами и женщинами продолжают оставаться эпизодическими, но опасность исчезает. В некотором отношении обратную картину мы наблюдаем в предании, содержавшемся в апокрифическом «Послании пресвитера Иоанна», правителя баснословной страны, находящейся где‑то на границе с Индией, к византийскому императору Мануилу Комнепу (XII—XIII вв.). В нем рассказывается о женщинах, живущих на острове. Мужья этих женщин не осмеливаются на нем появиться в обычное время под страхом немедленной смерти. Лишь в определенный период они приплывают все вместе на остров, живут с женами 10—15 дней, а затем удаляются (там же. С. 43).

Наконец, в следующей группе легенд рассказывается о существовании прочных связей между мужчинами и женщинами и не упоминается ни о какой опасности, проистекающей из этих отношений. Характерным примером является рассказ Страбона (132. С. 477—478) об амазонках, живущих на Кавказе рядом с народом гаргариев (по другим версиям, рядом с племенами гелов и легов). В течение большей части года амазонки живут совершенно самостоятельно. Но имеется два месяца весной, когда они поднимаются на гору, отделяющую их от гаргариев. Последние также, по древнему обычаю, поднимаются на гору и вступают с амазонками в связь. Девочек, родившихся в результате этих отношений, амазонки оставляют у себя, мальчиков отдают гаргариям. Вариант этого предания содержится в жизнеописании Помпея, принадлежащем перу Плутарха (112. С. 359), и в некоторых других древних источниках.

У Марко Поло содержится рассказ о существующих в Аравийском море двух островах — мужском и женском. Ежегодно в марте мужчины отправляются на женский остров, где и остаются до конца мая. Остальные девять месяцев мужчины и женщины живут изолированно (65. С. 200). Интересно объяснение причины, приводимое в одной из версий. «Это от того, что климат не позволяет мужчинам постоянно жить вместе с женщинами, так как они умерли бы» (там же. С. 332). Вряд ли можно расценить это объяснение иначе, как отголосок легенд первого типа. Рассказ, почти во всех деталях тождественный данному, приводит со слов араваков Колумб (116. С. 184 — 186). Подобного же рода легенды конкистадоры и путешественники встретили у самых различных племен Центральной и Южной Америки. Похожие рассказы мы находим в трудах аль‑Идриса, помещавшего мужской и женский острова в Северном океане, а также в описании Индии, принадлежащем Палладию (конец IV— начало V в.) (69. № 2. С. 46, 54; № 3. С. 9, 14).

Сходные мотивы имеются в преданиях австралийцев арунта (аранда). В них рассказывается о существовании в мифическую эпоху альчера самостоятельных мужских и женских групп, между членами которых имели место половые отношения (447. С. 92). В мифах арунта мы встречаем намеки и на существование в былом нападений мужчин на женщин. Так, в одном из преданий рассказывается о мужчине, имевшем своим тотемом дикую кошку, который шел из Страны соленой воды на север и по пути насиловал и убивал женщин. В других мифах рассказывается о целых группах мужчин тотема дикой кошки, бродящих по стране. В полном противоречии с существовавшим в раннем и среднем альчера порядком, согласно которому мужчины жили с женщинами своего тотема, мужчины, имевшие тотемом дикую кошку, вступали в связь с женщинами, тотем которых отличался от их собственного. Записавшие эти легенды Б. Спенсер и Ф. Гиллен особо обращают внимание на тот факт, что путешествия мужчин тотема дикой кошки, следствием которых были их связи с женщинами других тотемов, относятся к среднему альчера, т. е. ко времени, непосредственно предшествовавшему, согласно легендам, введению экзогамии (440. С. 401, 416 — 422).

Возникновение дуально‑праобщинной организации

Переходя от легенд к действительности, мы должны сказать, что в рассматриваемой линии эволюции амазонских легенд нашло в целом верное отражение реальное развитие отношений между мужчинами и женщинами, принадлежавшими к разным праобщинам (а тем самым имевшим и разные тотемы). Оргиастические нападения, носившие в своей исходной форме дикий и жестокий характер, не могли первоначально не привести к известному обострению отношений между первобытными коллективами, к возникновению вражды между ними, которая могла выливаться и в кровавые столкновения. В дальнейшем характер отношений между ними начал меняться. Это было связано с тем, что в существовании полового общения между членами разных коллективов были заинтересованы на данном этапе в равной степени все праобщины. Только нормализация отношений между праобщинами могла обеспечить удовлетворение подавляемого внутри каждой из них и рвущегося вовне полового инстинкта и тем самым реализацию объективной необходимости в расширении полового общения между формирующимися людьми.

Постепенно половые отношения между представителями разных коллективов начали все в большей степени происходить с обоюдного (вначале молчаливого, а затем и все более открытого) согласия обеих праобщин, стали все в большей мере санкционироваться ими. На смену оргиастическим нападениям пришли иные формы организации половых отношений. О том, что они собой представляли, позволяют судить данные этнографии.

Б. Малиновским на тех же островах Тробриан зафиксировано существование двух обычаев, носивших название улатиле и катайауси. Улатиле представляла собой экспедицию юношей одной деревни, имевшую целью вступить в связь с девушками другой. Хотя такие экспедиции и были узаконены обычаем, тем не менее сборы и отправление в путь окружались покровом тайны. Скрытно покинув деревню, юноши дальше двигались открыто, с песнями, пока не приближались к намеченной деревне. Подойдя к ней, они прятались в чаще, куда к ним тайком прокрадывались девушки. Если место встречи обнаруживалось жителями данной деревни, могла произойти схватка, которая в прошлом иногда влекла за собой войну между селениями. Таким образом, улатиле характеризовалась двойственностью. С одной стороны, она была узаконена обычаем, а с другой — могла привести к серьезным столкновениям между членами двух общин. Такой же двойственностью отличалась и катайауси, представлявшая собой женский вариант улатиле — любовную экспедицию девушек в одну из соседних деревень (354. С. 221 — 230).

Улатиле и катайауси тробрианцев не были исключением. Существование любовных экспедиций юношей и девушек в соседние общины было зафиксировано у ряда племен горных районов Новой Гвинеи (чимбу, дене, сиане, камано, форе, узуруфа, джате) (172. С. 118‑119; 200. С. 51‑53; 401. С. 31; 421. С. 33‑36).У бена‑бена Восточного нагорья Новой Гвинеи любовные экспедиции одновременно и юношей и девушек одной общины в другую общину происходили примерно раз в месяц (326. С. 42—43). Сходные обычаи были обнаружены у бушменов Африки (153. С. 218).

Определенный свет на ранние формы организации половых отношений между людьми, принадлежащими к разным коллективам, проливают некоторые обычаи аборигенов Австралии.

У австралийцев Арнемленда две жившие в отдалении локальные группы время от времени устраивали совместные праздники, длившиеся несколько дней. Во время праздника мужчины каждой из групп вступали в отношения с женщинами другой группы. Это не только не вызывало протеста со стороны мужей, но, наоборот, всемерно ими поощрялось. При этом мужчины одной локальной группы, вступая в отношения с женщинами другой, в то же время демонстрировали свою враждебность к ним (171. С. 160 —162), что носило чисто ритуальный характер. Но эту ритуальную рознь нельзя рассматривать иначе как пережиток когда‑то существовавшей между мужчинами и женщинами, принадлежавшими к разным коллективам, реальной вражды, возникновение которой во многом связано с оргиастическими нападениями. По мере того как половое общение между членами разных коллективов из случайности становилось правилом, эта вражда из реальной превращалась в фиктивную. И в такой форме она длительное время продолжала существовать и после того, как связи между коллективами окончательно упрочились.

Фактически в приведенном примере мы имеем дело с оргиастическими праздниками, но своеобразными. В отличие от тех, что были описаны выше, в ходе их не происходило нарушения родового агамного табу. Половые отношения были возможны лишь между людьми, принадлежавшими к разным фратриям. Эти праздники были оргиастическими, но не промискуитетными. И такого рода праздники тоже имеют весьма широкое распространение. Характерной особенностью большинства из них является выражавшаяся в самых разнообразных формах фиктивная вражда между мужчинами и женщинами, принадлежавшими к разным группам. Чаще всего она приобретала форму ритуальной борьбы или состязания между полами. Существование такой борьбы или ее разнообразнейших пережитков отмечено во всем мире, в том числе и у народов, у которых не было обнаружено оргиастических праздников. Эта борьба или ее многообразные пережитки являются важным моментом свадебной обрядности у многих народов, в том числе и у русского. У значительного числа этнических групп она приобретает форму избиения жениха, а иногда и сопровождавших его лиц, женской родней и подругами невесты, что опять‑таки заставляет вспомнить об оргиастических нападениях женщин [19].

Общий ход развития вел, таким образом, к превращению половых отношений между членами разных коллективов из случайности в правило, а затем и в необходимость, к трансформации их из фактора, обострявшего отношения между человеческими группами, в фактор, тесно связывавший их друг с другом. И это с неизбежностью привело к тому, что каждая из ранее изолированных праобщин оказалась в большей или меньшей степени прочно связанной с одним из остальных человеческих коллективов. Повсеместно возникли системы, состоящие из двух взаимно бракующихся праобщин,— дуально‑праобщинные организации. Каждая из таких организаций представляла собой формирующуюся дуально‑родовую организацию, а каждая из входящих в ее состав праобщин — становящийся род.