Воскресенье, 18 октября 1914 г.

Восемь дней назад Германия заявила, что число военнопленных-французов составляет шестьдесят три тысячи. Теперь она дает цифру сто пятнадцать тысяч человек. Я не могу проверить ее. По оценке нашей главной квартиры, у нас во Франции не более сорока тысяч военнопленных-немцев. Чем объяснить такое расхождение?

На север от канала Бассе французские и английские войска взяли Живанши, Лоржи, Илли, Фромель и Армантьер. Но на бельгийском фронте немцы взяли Вестенде, Сен-Пьер-Капелль, Лек, Кейем. Тем не менее они не могли переправиться на другой берег Изера.

На среднем течении Вислы и в Галиции бои развертываются. Немцы отброшены от Варшавы еще дальше. Но Палеолог все еще жалуется на политику молчания, на которую он постоянно наталкивается{*272}.

Я послал в военное министерство письменный перечень подробных вопросов относительно переделки ружей образца 1874 г., относительно зимних одеял, армейского сукна, [307] шерстяного белья, кушаков и прочих предметов, в которых вскоре будет надобность ввиду холодного времени года. С каждым днем становится все более очевидным, что война затянется и что нашими зимними квартирами будут обледенелые и грязные окопы.

Понедельник, 19 октября 1914 г.

Наш военный атташе в Мадриде подполковник Тиллион сообщает нам о своей аудиенции у испанского короля. Альфонс XIII разочарован и опечален. Он все еще рассчитывает на нашу победу, но в его окружении, даже в его правительстве, находятся сплошь люди, настроенные не в пользу Франции, и он горько жалуется на их тенденциозность.

По настояниям Палеолога, поддержанным сэром Бьюкененом, Сазонов снова ходатайствовал перед русским главнокомандующим о том, чтобы генеральным штабам союзных армий была дана детальная информация о военных операциях в Польше. В результате Великий Князь Николай Николаевич обещал послать сведения непосредственно Жоффру и Китченеру. Но депеша, которую он действительно отправил нашему главнокомандующему, не содержит никаких конкретных данных. В ней лишь указывается, что концентрация русских войск на правом берегу Вислы еще не закончена и что понадобится еще много времени, пока русская армия сможет предпринять поход на Берлин. Еще раз, где же тот разрушительный каток, о котором писала оптимистичная пресса?

Вторник, 20 октября 1914 г.

Севернее и южнее Арраса наши войска уже более десяти дней без передышки дерутся за какие-то несколько метров изрытой гранатами территории. Более крупное сражение развертывается на Изере и вокруг Ипра. Из района Реймса наша 4-я дивизия переброшена к Ньюпорту для поддержки левого фланга бельгийцев; на правом фланге их поддерживают наши морские части у Диксмюде. В Ипр подвезена на грузовиках наша 31-я пехотная дивизия. На помощь поспешили также 9-й корпус и бригада сенегальских стрелков. [308]

Наши войска объединены в армейскую группу (détachement d'armée) и поставлены под начало генерала Урбаля. По всему видно, что самые решительные бои будут происходить теперь на полях Фландрии{*273}.

Среда, 21 октября 1914 г.

Генерал По, возвратившийся из Бельгии и присутствовавший при эвакуации Антверпена, а затем при эвакуации Остенде, говорит мне, что король все время обнаруживал замечательное величие характера. Де Броквилль тоже проявил твердую решимость. Но вокруг них создался в эти критические минуты небольшой затор, который вначале мешал командованию. В конце концов все устроилось, и отступление войск произошло в удовлетворительных условиях.

Оганьер лично отправился в Гавр, чтобы наблюдать за размещением королевского правительства, а оттуда поехал в Фюрнес, где обосновалась бельгийская главная квартира. Он тоже рассказывает мне, что нашел короля очень спокойным и твердым, но, несмотря на все, озабоченным относительно судьбы своего народа. «Будет ли, — спросил он Оганьера, — Франция защищать Бельгию до конца?» — «Да, так же, как и самое себя», — ответил Оганьер, зная, что никто из нас не скажет другого. Король взволнованно благодарил его.

Вдоль побережья морской министр всюду встречал бельгийских эмигрантов, мужчин, женщин и детей, они везли на тележках свою мебель и пожитки. Бельгийская армия остановилась за рекой Изер, перестроилась и окопалась на равнине. На правом фланге ее стоят наши морские части, а в тылу она опирается на одну из наших территориальных дивизий.

Из умолчаний в телеграмме главной квартиры я узнаю, что мы потеряли Варенн. Нам не говорят этого. Но признаются, что боя идут у Вокуа, который лежит на юг от Варенн. Итак, немцы приблизились к железной дороге, соединяющей Сент-Менегульд с Верденом. Если они продвинутся дальше, [309] они смогут отрезать линию, по которой подвозятся в крепость съестные припасы.

От председателя Парижского муниципального совета Митуара я получил личное написанное в очень достойном тоне, письмо, в котором он выражает опасение, что в результате неоднократных изъятий войск из парижского гарнизона город может остаться без достаточной защиты. Я отвечаю ему, что правительство уже приняло все необходимые меры для устранения пробелов, распорядилось послать в Париж орудия различного типа и создать между нынешней линией фронта и укрепленным лагерем целый ряд оборонительных позиций. В заключение я говорю: «Само собой разумеется, что если бы в ходе войны неприятель вновь оказался поблизости Парижа, на защиту последнего двинута была бы одна из наших армий. Мы вместе с вами считаем защиту Парижа безусловно необходимым и священным делом. Лично я проникнут такой благодарностью и любовью к населению Парижа, что не могу остаться равнодушным ко всему, что касается его».

В конце дня русское посольство известило Делькассе, что оно получило из Петрограда депешу, сообщающую, наконец, о большой победе под Варшавой. Немцы отступают.

Четверг, 22 октября 1914 г.

Бриан и Сарро, которых сопровождает мой брат Люсьен, проникли на восточных окраинах до Вердена и констатировали, что на этих днях форт Дуомон был бомбардирован тяжелой артиллерией неприятеля, о чем главная квартира нас не известила.

Большая дискуссия в совете министров. Я снова подчеркиваю те соображения, которые, на мой взгляд, делают необходимым наше скорое возвращение в Париж. Вивиани, которого я мало-помалу перетянул на мою сторону, высказывается также, как я. Оганьер энергично меня поддерживает. Рибо считает целесообразным выждать конца ноября. Несмотря на все мои доводы, мне не удалось склонить большинство в мою пользу. Тогда я заявил, что в таком случае на ближайшей неделе отправлюсь в Париж один, что, в конце концов, декреты должны подписываться там, где нахожусь [310] я, а не там, где находятся министры, и что я требую для себя права возвратиться в Елисейский дворец без соответственного постановления совета министров. Мне отвечают, что долг правительства блюсти мою безопасность, что я «царица (матка) пчел», что я «делаю» министров, что легко сменять членов кабинета, но если бы произошло несчастье с главой государства, это было бы катастрофой. Я возражаю: нет никакой вероятности, что со мной произойдет несчастье, но если бы произошло невозможное и случилось такое несчастье, то кабинет пользовался бы всей полнотой исполнительной власти, пока не был бы провозглашен мой преемник; и, наконец, что если бы действительно была налицо хотя бы тень риска, то это было бы только лишним мотивом не откладывать более нашего возвращения в Париж. В результате опять решение не из удачных. Мильеран запросит Жоффра, есть ли у него серьезные возражения против отъезда правительства из Бордо, и прибавит, что, во всяком случае, правительство намерено выехать 15 ноября. Я снова подчеркнул, что лично я не буду дожидаться этого срока для отъезда в Париж и намерен во что бы то ни было пробыть в Париже несколько дней ближайшей недели.

После заседания я снова возвращаюсь к этому вопросу в разговоре с Вивиани и Мильераном. Они, наконец, как будто соглашаются со мной, что мы через несколько дней отправимся к бельгийской армии, а также к армиям Мод Гюи и Кастельно.

Двоюродная сестра моей жены, мадам Ледо, вдова парижского коммунального чиновника, писала нам, что с 25 сентября не имеет известий от своего сына Макса, унтер-офицера запаса. Я навел справки в главной квартире. Сегодня вечером я получил извещение, что бедный юноша убит в конце сентября в ночном бою у фермы Года, севернее Реймса. Это был молодой архитектор, подававший надежды, бывший воспитанник Ecole des Beaux Arts. Хотя он только недавно был помолвлен, он отправился на войну в бодром, восторженном настроении. Мы его очень любили. Оплакивая его, мы думаем в этот вечер о его матери и о многих других матерях, уже носящих траур. [311]

Пятница, 23 октября 1914 г.

Я по-прежнему стараюсь быть в курсе нашего оборонного производства. Заводы в Сент-Этьенне и Шателльру выпустили с 1 августа первый — сто тридцать шесть, второй — семьдесят восемь пулеметов. Предвидится следующее увеличение выпуска их в конце декабря: на первом заводе вместо нынешних трех пулеметов в сутки — пять, на втором — три вместо двух. Выпуск пулеметов Гочкиса должен начаться в конце ноября. Но мы не скоро достигнем производительности в сто пулеметов в месяц, как это предусматривалось вначале. Мы заказали пятьсот пулеметов в Соединенных Штатах и две тысячи в Англии. Генерал Гиршауэр представил мне большую докладную записку за своей подписью о состоянии нашей авиации. У нас в действии тридцать восемь эскадрилий, не считая одной в составе трех аппаратов Мориса Фармана (она состоит при армии де Лангль де Кари и исполняет различные задания). Все эскадрильи снабжены) бомбами, винтообразными снарядами и зажигательными снарядами, заказаны новые типы. В производственной программе до конца марта предусматриваются самолеты для целей воздушной разведки, самолеты для обслуживания артиллерии и армейских корпусов и самолеты-бомбовозы. Что касается последних, мы рассчитываем достичь в январе выпуска ста аппаратов, в феврале — ста пятидесяти, но это еще очень мало в сравнении с безусловно необходимым. Воздушная защита укрепленного лагеря Парижа обеспечена теперь смешанной эскадрильей из трех вооруженных самолетов Фармана и шести быстроходных самолетов, очень быстро поднимающихся и снабженных автоматическими ружьями. Кроме того, имеются два зенитных орудия 75-миллиметрового калибра, установленные на автомобилях, уже установлены посты с прямым телефонным проводом в Бурже.

Одним из наших самых отважных военных летчиков был Раймон, сенатор от департамента Луары. На днях при перелете над неприятельскими позициями севернее Туля он был тяжело ранен. Ему пришлось сделать вынужденную посадку впереди линии нашего фронта, и, чтобы выручить его, наши [312] войска должны были вступить в жаркий бой. Смертельно раненный, он тем не менее был в состоянии сообщить результаты своей разведки. Он был перевезен в Тульский госпиталь, где Бриан и Сарро видели его в агонии.

Полковник Пенелон рассказывает мне о новых планах главнокомандующего: об атаке армии Мод Гюи, новом наступлении в Эльзасе. Однако ничего конкретного на ближайшие дни. Я хотел бы, наконец, отправиться к нашим армиям, причем как можно скорее, так как в настоящий момент я не рискую помешать кому-либо ни в центре, ни на востоке. Крупные бои ведутся теперь только вокруг Ипра, где генерал Фош отдал приказ о генеральной атаке. Но из-за Вивиани, Мильерана и Жоффра я смогу осуществить свой замысел только через восемь-десять дней.

Главнокомандующий очень жалуется на Френча, который, по его словам, неохотно решается на выступление и — тоже по словам Жоффра — мог бы третьего дня взять обратно Лилль без боя. Жоффр даже опасается, что Френч, озабоченный в первую очередь защитой своих морских баз и особенно Кале, отступит к этому городу. Он желал бы замены Френча генералом Вильсоном, сотрудничество которого является весьма ценным для генерала Фоша. Подтверждается известие, полученное от русского посольства: они отступают на юго-запад от Варшавы, на запад от Ивангорода и Новой Александрии. В Галиции продолжаются ожесточенные бои{*274}.

...На сегодняшнем заседании совета министров Вивиани прочитал и телеграмму специального комиссара в Сербере, сообщающую из надежного источника, что барселонские немцы готовят на меня покушение. Когда я с мадам Пуанкаре в первом часу дня отправился на нашу ежедневную прогулку в саду, любезно предоставленном нам Руа де Клоттом, я нашел у входа в сад целый отряд агентов на велосипедах. Садовник был очень испуган посещением агентов охранной полиции. Меня охраняют так бдительно, что чуть ли не лишают меня свободы. «Пчелиная матка» не должна покидать свой улей. [313]

Суббота, 24 октября 1914 г.

Вместе с Вивиани, Мильераном и генералом Леграном посетил лагерь в Суж. Палатки разбиты среди сосен, в очень живописном месте, на песчаной почве. Здесь размещены солдаты территориальных войск и молодые новобранцы призыва 1914 г. У них всех хорошая выправка, но учение, произведенное в нашем присутствии на соседнем поле, показывает нам, что учеба еще далеко не на высоте и что офицерский состав оставляет желать лучшего. Солдаты не умеют маршировать; продвигаясь вперед прыжками, они не ищут прикрытия, поступают так, как это делалось прежде, и не считаются с уроками последних месяцев, не знают их. Дело надо начинать сначала, говорит генерал Легран и обращается к офицерам с суровой критикой по поводу этого неудачного учения.