Понедельник, 22 марта 1915 г.

Бриан привел ко мне принца Георга греческого, зятя принца Роланда Бонапарте и на этом основании большого друга Франции. Он едет в Афины и надеется уговорить короля [527] Константина вмешаться в войну. Но он желал бы иметь возможность обещать ему, что Греции будет гарантирована ее территория на случай нападения со стороны Болгарии, он не скрывает также, что единственный мотив, который способен склонить Грецию, — это перспектива вступить вместе с союзниками в Константинополь. Согласится ли Россия на такое сотрудничество?

Агентство Гаваса сообщает о взятии Перемышля русскими, осаждавшими его в течение шести месяцев. Гарнизон насчитывал около ста двадцати тысяч человек. Я телеграфирую императору и Великому Князю Николаю Николаевичу и поздравляю их с успехом, который может открыть нашему союзнику через Галицию главные пути в Венгрию.

Вторник, 23 марта 1915 г.

Мильеран сообщает совету министров следующий стратегический план, придуманный генералом д'Амаде. Последний желает, чтобы ему послали бригаду морской пехоты и разрешили ему, во-первых, высадиться в Адрамитском заливе и пойти на Бали Кессир и Пандерма, во-вторых, атаковать Смирну. Наш генеральный штаб считает эти предприятия неосуществимыми. Военный министр известит генерала д'Амаде, что от них надо отказаться.

Титтони, который на другой день после первой атаки Дарданелл был полон огня и воодушевления, радостно возвещал самое близкое вступление Италии в войну и не выходил из кабинета Делькассе, теперь, после гибели «Буве», совершенно охладел. Он все время взвешивает выгоды выступления Италии, рекомендует своему правительству осмотрительность и осторожность. Между тем, в Лондоне Империали продолжает вести переговоры с Греем. Державы Тройственного согласия готовы обещать Италии почти все, на что распространяются ее вожделения: Трентино, Триест, большую часть Истрии, большую часть Далмации, Валону и ее хинтерланд, Родос, Додеканезос, Адалию — мало ли что еще! Итальянское правительство требует столько же славянских и греческих земель, сколько итальянских. Оно забывает стихи Данте: [528]

Si сот'a Pola pressa dal Quamaro
Che Italia chiude e suoi tennini bagna {*397}.

(Как у Полы близ Кварнаро, который замыкает Италию и омывает ее границы.)

Таким образом, Италии, которая совершенно не знала первых тяжелых времен войны, достанутся лучшие плоды победы. Совет министров желает, чтобы, по крайней мере, не обещали теперь Италии слишком много ни на Адриатическом море, ни в Малой Азии. Эти обещания могут, когда придет время, лечь тяжелым бременем на мирные условия. Делькассе поручено сдерживать пока итальянские аппетиты{*398}.

По мнению правительства, поездка принца Георга в Афины представляет только выгоды. Бриан уполномочен заявить брату Константина, что если Греция объявит себя противницей всех наших врагов, то мы гарантируем для нее защиту после войны от последствий насильственных действий со стороны Болгарии.

Румыния, видя теперь Россию увязшей в Польше, высказывает все растущие притязания (Бухарест, № 125 и 126). Россия же, которая уже видит Константинополь и проливы в своей власти, проявляет к Румынии больше сдержанности (Петроград, № 448); но она вместе с сэром Эдуардом Греем считает целесообразным предпринять демарш в Софии и заставить болгарское правительство немедленно высказаться за ту или другую сторону (Петроград, № 447; София, № 127).

Китченер заявил нашему военному атташе, что трудности, с которыми столкнулись морские операции в Дарданеллах, и невозможность приступить к высадке войск на полуострове без длительной и тщательной рекогносцировки отсрочат на известное время использование союзных контингентов. Ввиду этого Китченер по предложению генерала Гамильтона предписал направить британский экспедиционный корпус в Александрию и Порт-Саид. Он требует, чтобы генерал д'Амаде оставил в Лемносе только небольшую часть своих войск и отправил остальные в Египет (Лондон, № 514 и 513). Странная судьба экспедиции в проливы! [529]

Отправился в Жюйи близ Mo и посетил там лазарет, оборудованный группой американцев. Лазарет помещается в школе ораторианцев, существующей с 1638 г. В живописном здании, построенном еще старым аббатством и окруженном красивым парком, находятся могила и статуя кардинала де Берулль. Меня встретили посол Соединенных Штатов Шарп, который все еще не говорит ни слова по-французски, и многочисленный персонал американских врачей, хирургов и санитаров. В трех больших залах я беседовал со ста двадцатью — ста тридцатью ранеными; состояние их духа, как всегда, превосходное.

Среда, 24 марта 1915 г.

Феликс Декори, встретивший вчера на обеде у Поля Адама Думера, нашел его чрезвычайно возмущенным Жоффром. По его словам, Жоффр окружен комитетом младотурок, и беспомощность его скоро бросится всем в глаза. По словам Шарля Бенуа, в самой палате депутатов тоже очень раздражены главнокомандующим. В частности, его упрекают в том, что во время операций в Шампани он не предоставил генералу де Лангль де Кари свободного распоряжения своими резервами.

По словам самого Пенелона, большинство офицеров главной квартиры находит, что Жоффр должен был либо дать генералу де Лангль де Кари право использовать свои резервы, либо же взять на себя лично командование операциями. Таково мнение генерала Пелле, который должен заменить генерала Белена при Жоффре и станет отныне главным сотрудником главнокомандующего. Пенелон приветствует это, потому что у Пелле, бывшего военным атташе в Берлине, широкие взгляды. Однако Пенелон тут же заметил, что Жоффр не поддается влиянию своего окружения и, напротив, упрямо держится за свои собственные идеи. Никто в Шантильи не разделяет его уверенности, что война может быть окончена этим летом. Тогда как Жоффр желает скоро пустить в дело призыв 1916 г. и уже в июле зачислить в полки новобранцев призыва 1917 г., генеральный штаб считает, что это значит «поедать хлеб на корню» и что не следует [530] спешить с использованием на позициях последних призывов. Между тем, Мильеран по требованию Жоффра представил мне на подпись, и я подписал, законопроект, предписывающий зачисление в полки призыва 1917 г. Военная комиссия палаты соглашается вотировать только подготовительные меры и откладывает решение о зачислении до следующего закона. Мильеран готов был подчиниться, но Жоффр продолжает настаивать перед ним, и я не знаю, каково будет окончательное решение правительства.

У меня обедали в интимной обстановке Марсель Прево и Морис Донне с женами. Мы вспомнили идиллический завтрак в приорстве накануне моего отъезда в Россию{*399}. Марсель Прево мобилизован в качестве артиллерийского офицера; недавно в «Revue de Paris» появилась прекрасная статья его о «нытиках». Он рассказывает, что некоторые редакции кишат паникерами. Надо будет принять меры против этого упадка духа, который может стать роковым при затяжной войне.

Грей все еще продолжает беседы с Империали, Италия настаивает на нейтрализации берега Адриатического моря от Каттаро до Валоны и от Валоны до границы Эпира. Она требует для себя Далмации до пункта близ Рагузы, а также острова, лежащие по соседству с Истрией. Грей находит, что мы должны подписать теперь соглашение (Лондон, № 524).

Четверг, 25 марта 1915 г.

Мильеран и Оганьер сообщают совету министров, что английское правительство не рассчитывает фактически возобновить операции в Дарданеллах раньше 15 апреля. А пока будут отделываться словами. Эта экспедиция была предпринята наспех, недостаточно изучена в Лондоне, она является плодом фантазии морского министерства, причем не были приняты во внимание ни военные трудности, ни дипломатические последствия.

Берти от имени Грея вручил Делькассе ноту об итальянских предложениях (Лондон, № 530; из Парижа в Лондон, [531] № 916 и 917). Грей находит, что надо принять их без замедления, и совет министров, информированный Делькассе, решается пойти на них. Но Рибо, Думерг и Мильеран вместе со мной подчеркивают, что некрасиво ограничивать выгоды, оставленные для сербов. Впрочем, у нас еще нет согласия Сазонова (Петроград, № 460).

Пятница, 26 марта 1915 г.

Пьер Лоти просил меня несколько недель назад, чтобы Оганьер командировал его в военное министерство и дал ему, таким образом, возможность отправиться на фронт. Это было сделано, и я известил об этом Пьера Лоти. «Приятное известие, сообщенное вами, — пишет он мне, — наполняет мое сердце радостью, и я от всей души благодарю вас. А теперь я хотел бы в ожидании лучшего быть полезным Франции хотя бы своими писаниями. Я не хочу принадлежать к тем, кто ничего не знает, ничего не видят, не были даже на поле сражения и поэтому не могут ничего писать. Прошу вас, усмотрите в моих словах не придирки и жалобы, а исключительно желание работать для общего дела и для воздействия на нейтральные нации. Если бы я мог получить подобие миссии на Ипр и к королю Альберту, как это пришло в голову вам и Барту, это было бы для меня большим счастьем. Поскольку я остаюсь в пределах укрепленного лагеря Парижа, меня давит сознание своей бесполезности, тогда как я чувствую в себе силы быть полезным. Выражаю вам свое пламенное желание быть очевидцем событий и запечатлеть их для тех, кто не был их очевидцем».

Я послал Лоти рекомендательное письмо к королю Альберту. Лоти поехал в Ла-Панн и по своем возвращении написал мне на своих излюбленных желтых листочках: «Господин президент, в субботу я вернулся из Бельгии. Не решаясь еще раз просить у вас аудиенции, я позволяю себе выразить свою глубокую признательность в этом письме. Король долго беседовал со мной, он просит благодарить вас и сказать вам, что скоро напишет вам. Затем я по меньшей мере час беседовал с королевой. Хотя я не удостоился услышать грохота пушек, я кое-что видел между Ипром и Фюрнесом и [532] попытаюсь построить на этом свои статьи для американской публики. Если бы я хоть чуточку видел поля сражения, если бы меня хоть чуточку вовлекли в войну, как это не преминули бы сделать во всякой другой стране, кроме нашей, вместо того чтобы систематически держать меня вдали от нее, ах! я знаю, что мог бы написать не мимолетную (dirable) книгу во славу нашей Франции. Вы как-то раз сказали, быть может, в рассеянности: «Я пошлю (или повезу) вас в Эльзас». Я не забыл этих слов. Ах, если бы это могло осуществиться! Примите, господин президент, уверения в моей благодарности и почтительной преданности».

Да, конечно, я доставлю себе удовольствие и повезу Пьера Лоти в Эльзас, но что собственно понимает он под тем, чтобы быть вовлеченным в войну? Подразумевает ли он под этим участие в войне или описание ее?

Бельгийский король, со своей стороны, пишет мне: «Господин президент, я счастлив, что мог услужить и воздать должную дань великому французскому писателю, и поспешил исполнить выраженное вами желание. Королева и я находимся еще под обаянием нашего разговора с Пьером Лоти. Должен поблагодарить вас, господин президент, за чуткое внимание, проявленное вами в выборе такого представления для проверки фактов и освещения перед потомством роли бельгийских войск и общей доблести наших армий. Прошу вас принять уверения в моих искренних дружеских чувствах. Альберт. Фюрнес, 21 марта 1915 г.»

Я показал это письмо короля Лоти, который заметил на это: «Даже учитывая в этих словах просто комплименты, я счастлив, что мое небольшое посольство не оставит в Бельгии плохого впечатления, и глубоко признателен вам за это сообщение. А теперь я буду жить надеждой на обещанную вами поездку в Эльзас. В ближайшем номере «Illustration» начинается серия моих статей о поездке в Бельгию».

Суббота, 27 марта 1915 г.

В два часа я выехал на автомобиле из Парижа, останусь ночевать в префектуре департамента Марны. Сопровождают меня только генерал Дюпарж и полковник Пенелон. [533]

Обедал в Шалоне с префектом Шапроном, командующим 4-й армией генералом де Лангль де Кари и командующим 6-м округом генералом Дальштейном. Нашел де Лангль де Кари в очень оптимистичном настроении. Когда я в наши прежние встречи спрашивал его, рассчитывает ли он в один прекрасный день прорвать фронт неприятеля, он отвечал мне очень сдержанно. Сегодня он более уверен. Он говорит мне, что не только он сам, но все его офицеры и солдаты убеждены теперь, что приобрели неоспоримый перевес (ascendant) над противником. Битва на Марне показала, что, если поставить себе это задачей, мы можем вышибить немцев из их позиций. На мой вопрос генерал де Лангль де Кари дает мне определенно понять, что, если бы он мог свободно распоряжаться своими резервами, он форсировал бы вторые линии неприятеля. Он не жалуется на то, что был парализован главной квартирой, — он слишком тактичен и дисциплинирован, чтобы высказывать подобные обвинения, — но когда я задаю ему вопросы, он не отказывается высказать мне обиняком свое мнение, а его мнение сводится именно к этому. Главная квартира неправомерно отняла у командующего армией право распоряжаться своими резервами. Это замедлило наши движения и дало немцам время укрепиться на своих вторых позициях, защищенных так же, как и первые линии.