Воскресенье, 23 августа 1914 г.

Мы более или менее успокоились относительно Нанси. Изящному лотарингскому городу, в котором Вильгельм II мечтал гарцевать вокруг статуи Станислава, не грозит уже неприятельская оккупация. Генерал Дюран твердо держит высоты Гран-Куронне. Но Люневилль, находящийся в менее благоприятном положении, чем его великий сосед, попал в руки неприятеля, и в его разоренных предместьях идут бои под грохот разрывающихся снарядов. Я вспоминаю то далекое время, когда я, молодой депутат и подпоручик запаса во 2-м стрелковом батальоне, посещал в мирном замке польского короля кружок офицеров местного гарнизона или отдыхал в тенистом парке от последних парламентских заседаний. А теперь пули падают градом на прекрасные аллеи, усаженные столетними деревьями, и на улицах, на которых я маршировал впереди своего взвода, льется кровь. Мои старые товарищи храбро выполняют свой долг в армии, а я вынужден оставаться неподвижным в Елисейском дворце, вдали от тех скорбных мест, где решается судьба Франции. [124]

Мессими говорит мне, что, вероятно, три армии — эльзасская, вогезская и лотарингская — будут объединены под главным командованием генерала По, которому главная квартира предоставит широкую инициативу. Не знаю, является ли это решение окончательным действительно, от него потом отказались. Так или иначе, вчера генерал По дошел в Эльзасе до той очаровательной местности, которая стоит у меня перед глазами, — это то место, где долина Фехт спускается к Кольмару. К несчастью, чуть ли не в тот же час 1-я армия потеряла линию Везуз. Солдаты принца Рупрехта Баварского перешли нашу восточную границу, мы стремительно переправились обратно через Мерту и взорвали за собой мосты, артиллерия противника расположилась на холмах, окружающих Люневилль. Теперь сражение закончилось, и 21-й немецкий корпус торжественно вступил в ошеломленный город.

Далее на север, близ Нанси, неприятель предпринимает две ожесточенные, но безуспешные атаки на Рембетан. Генерал де Кастельно — он только что потерял сына на поле брани, но, как и вчера, весь погружен в свою патриотическую задачу — отдал приказ оказывать сопротивление по всей линии фронта, и его 1-я армия, очевидно, достаточно восстановила свои силы, чтобы с надеждой на успех снова вступить в борьбу. 1-я армия получила директиву комбинировать свои действия со 2-й армией, чтобы помешать немцам проникнуть, как они, несомненно, будут пытаться, в открывающуюся перед ними дыру за Мортань. Эта дыра ведет к небольшому городку Шарм, где Морис Баррес неподалеку от места рождения Клода Лоррена любит прислушиваться к журчанию вод Мозеля.

Сегодняшняя почта принесла мне множество писем обывателей, которые страстно критикуют военные действия, порицают главнокомандующего и его помощников, с таким же ожесточением обрушиваются и на меня, дают мне советы, предлагают мне свои планы военных действий. Как только сердце Франции начинает биться несколько сильнее, моя корреспонденция страдает от нездорового вздутия. Впрочем, в каждом немобилизованном французе живет стратег, [125] который дремлет в дни победы и при малейшей неудаче просыпается и приходит в ажиотаж. Я нахожу в этой бьющей через край корреспонденции столько же противоречий и нелепостей, сколько в тех разговорах, которые ведутся теперь с Эйфелевой башни. Никогда в принимаемых и посылаемых сообщениях не было такой путаницы и какофонии, как теперь. Эйфелева башня ежедневно посылает всему свету и, в частности, Германии нарочито составленные радиосообщения, чтобы замаскировать движения наших войск. С другой стороны, она принимает бесчисленные сообщения, которыми обмениваются за границей, а именно сообщения, предназначенные для прессы других стран, эти потоки невидимых волн разносят по всему миру кучи ложных новостей, искусно фабрикуемых для того, чтобы обмануть умы и диктовать истории ложные суждения.

Несомненно, успехи на востоке Европы компенсируют, по крайней мере отчасти, то плачевное впечатление, которое произвело в нейтральных странах наше поражение в Лотарингии. Русская армия взяла Гольдап и Лик. В районе Гумбиннена немцы были обращены в повальное бегство{*149}. В Сербии бои возобновились вокруг Черы и закончились уничтожением нескольких австрийских полков.

Однако сегодня правительство не без волнения обсуждает многочисленные стоящие перед ним вопросы. На бельгийской границе развертывается по приказу главнокомандующего наше большое наступление, и мы с растущим нетерпением ожидаем известий, но не получаем их. Тем не менее приходится заниматься текущими вопросами. Сегодня истекает срок ультиматума, с которым Япония обратилась к Германии. Наш посланник в Пекине был запрошен своим японским коллегой, точно так же наш консул в Гонконге — английским адмиралом; они запрашивают относительно возможности нашего участия в операциях против Германии на Дальнем Востоке, а именно против Тсинг-Тао. Правительство решило сговориться на этот счет с Англией. Черногория, очевидно, имеет намерение напасть на Албанию и занять [126] Скутари; она одержима тем зудом, который внушал нам беспокойство уже в 1912 и 1913 гг. Думерг телеграфировал в Цетинье и отсоветовал авантюру, которая может повлиять в нежелательном смысле на Италию и Турцию. Запас наших ружей образца 1886 г. рискует оказаться недостаточным, если мы захотим вооружить резервы территориальных войск и запасные батальоны. Мессими боится, что, если мы раздадим ружья образца 1874 г., получившие их солдаты будут чувствовать себя менее полноценными. В Японии, кажется, имеется огромный и неиспользованный запас ружей, подобных нашему образцу 1886 г. Мы желали бы купить их с возможно большим количеством соответствующих патронов. Но мы думаем, что Япония охотнее согласится продать их своей союзнице Англии, и Думерг просит английское правительство взять на себя эти переговоры. Как мы узнали, некоторые бельгийские министры жаловались в эти последние дни, что Франция не оказала Бельгии более существенной помощи. И надо признать, что, на первый взгляд, подобные упреки отчасти понятны. Правительство республики опубликовало вчера в печати сообщение, в котором подчеркивает нашу твердую решимость защищать бельгийскую территорию точно так же, как и французскую. Думерг предписал Клобуковскому сделать все необходимое, чтобы придать этой официальной ноте широкую огласку у наших соседей и друзей. Кроме того, мы в согласии с Англией открываем Бельгии просимые ею кредиты и отправляем ей дополнительное снаряжение. Тем не менее остается печальным фактом, что перед лицом стремительного вторжения немцев в Бельгию продолжительность нашей концентрации так долго удерживала нас по эту сторону нашей северной границы.

Панафье извещает нас, что соглашения, заключенные Талаат беем в Софии, не привели к конкретному результату и что его предложение о заключении оборонительного союза между Турцией и Болгарией не было принято. Конечно, болгарское правительство и особенно король Фердинанд питают большое недоверие к России, и все их симпатии обращены к Австро-Венгрии, но в настоящий момент они предпочитают [127] пока оставаться в выжидательной позиции и не компрометировать себя ни с кем. Венизелос от имени самого короля Константина объявил посланникам Англии и России, что Греция охотно предоставит в распоряжение Тройственного согласия свои военные и морские ресурсы. Сэр Эдуард Грей намерен ответить, что, если Турция выйдет из нейтралитета и встанет на сторону Германии и Австрии, Англия будет счастлива считать тогда Грецию своей союзницей и будет высоко ценить ее сотрудничество. Точно так же, если Болгария нападет на Сербию и Греция, соблюдая условия своего договора, вмешается в конфликт, Англия охотно окажет ей свою помощь. Французское правительство решило отправить Венизелосу тождественный ответ.

Жюль Камбон беседовал с монсеньером Аметтом, уезжающим завтра в Рим. Парижский архиепископ сделает все от него зависящее, чтобы объединить голоса всех французских кардиналов на одном кандидате, вероятно, на монсеньоре Феррата. Монсеньер Аметт полагает, что малинский епископ, кардинал Мерсье, испанские кардиналы и, быть может, также Вестминстерский архиепископ монсеньер Борн согласятся голосовать вместе с французами. Думерг поручил нашим послам в Лондоне и Мадриде — последний находится в настоящий момент при королевском дворе в Сан-Себастьяне — всячески поддерживать этот проект официального соглашения.

День проходит, а я ничего не знаю о наступлении, на которое главная квартира возлагала такие большие надежды. Только к девяти часам вечера офицер принес мне сводку для печати и прибавил несколько незначительных деталей. Через полтора часа ко мне пришел полковник Пенелон, и на его лице, обычно веселом и улыбающемся, я с первого же взгляда прочел разочарование и тревогу. «Поражение?» — спрашиваю я. — «Да, господин президент», — отвечает он, не пытаясь скрыть истину, и рассказывает мне, что произошло.

За последние дни, видя, что обходное движение неприятеля мало-помалу распространяется за Брюссель, наш генеральный штаб перебросил нашу 5-ю армию по направлению [128] к Самбре, а нашу 4-ю армию, которая оставалась пока в резерве, двинул до границы. Кроме того, он взял из 1-й и 2-й армий, действующих на востоке, несколько корпусов для укрепления наших сил на севере. Таким образом в состав 4-й армии, которой командовал генерал де Лангль де Кари, вошли прекрасные войска в количестве шести с половиной корпусов. Она была расположена в районах Монмеди, Стене, Бизаней, Музон, Буйон и Биевр. Вправо от 4-й армии, от Жаметца до Этена, расположилась 3-я армия под командованием генерала Рюффея. Кроме того, 19 августа была образована лотарингская армия, во главе ее поставлен был генерал Монури. Она должна была маскировать крепость Метц, тогда как 4-й и 5-й корпуса 1-й армии должны были наступать в направлении Арлона, а 6-й корпус под командованием генерала Саррайля должен был оставаться в наблюдательной позиции вокруг френ-ан-Воэвр. 20 августа главнокомандующий дал де Ланглю де Кари и Рюффею свои окончательные директивы относительно атаки, с таким нетерпением ожидавшейся нашими войсками и так долго откладывавшейся из соображений концентрации. 4-я армия должна была двинуться прямо на север и внезапно ударить по флангу неприятельских армий, идущих на запад через бельгийский Люксембург. 3-й армии дано было задание прикрывать движение 4-й армии.

Насколько нам известно, продолжал полковник Пенелон, против наших армий в районе Мааса и Арденн находятся три немецких армии: армия кронпринца, целью которой, по-видимому, являются Лонгви и Верден, армия герцога Альбрехта Вюртембергского, движущаяся в Бельгии в направлении Арлона, и армия саксонского военного министра фон Гаузена, идущая на Живе; в общем около четырнадцати корпусов, кроме того, эти корпуса или по крайней мере некоторые из них, по-видимому, усилены резервными корпусами. Впрочем, главная квартира до сих пор довольно плохо осведомлена о численности и составе этих армий.

В день 21 августа наша 4-я армия пыталась выйти влево за Семуа и нащупать неприятеля. Наша пехота двинулась вперед с замечательным подъемом, но без каких-либо мер предосторожности, [129] без действительной артиллерийской подготовки, без достаточной связи между частями. Она натолкнулась на немецких велосипедистов, вооруженных пулеметами, и немедленно стала жертвой их огня. Однако 12-й корпус под командованием генерала Рока дошел до Флоренвилля. «Колониальный корпус, придя после продолжительного ночного марша в бельгийскую деревню Жеронвиллер, вскоре потерял в проливной дождь и бурю всякую связь с соседними войсками, 2-й корпус (генерал Жерар), тоже под проливным дождем, очутился, не подозревая этого, среди неприятельских войск. В свою очередь, 3-я армия двинулась в окрестности Виртона и нашла там неприятеля. Непроницаемый туман окутывал Арденские леса и затруднял все движения.

«А день 22 августа?» — спрашиваю я полковника. — «Он был еще более кровавым», — отвечает он и дает мне несколько беглых справок. 4-й армии дана была директива двигаться на север, правым крылом вперед, и атаковать неприятеля, как только представится случай для этого. 3-я армия должна была сообразоваться с 4-й и отвечать на всякое наступление, идущее от Арлона и Фонтуа. Но 11-му корпусу, который дошел до Пализеля, не удалось удержать захваченную им территорию, 17-й корпус вступил в бой в лесу Люши, но не в силах был пройти лес и должен был отойти назад за Семуа. 1-й корпус ценой больших потерь дошел до Сен-Медарда и Невромона; корпус колониальных войск стремительно ринулся на Невшато; неприятель был скрыт в овсах и в окопах, снабженных пулеметами, и после жаркого боя этот корпус был вынужден уступить перед подавляющим численным превосходством неприятеля. 3-я дивизия колониальных войск заняла деревню и замок Россиньоль Сен-Венсан и Тентиньи. Ей пришлось выдержать кровопролитные бои, в которых пали смертельно раненные генералы Раффенель и Рондони, лейтенант Эрнест Психари, внук Ренана, и много других. На правом фланге этого корпуса вечером 22 августа продвинулся также 2-й корпус — через Тентиньи и Белльфонтен, но на вершине Виртон он был остановлен линиями окопавшейся пехоты и 105– и 150-миллиметровыми орудиями, стрелявшими [130] замечательно метко. В общем, резюмирует полковник, 4-я армия отошла вчера вечером назад не на очень большое расстояние и нанесла немцам очень большие потери, но она сама весьма пострадала, и в целом ее наступление не увенчалось успехом.

3-я армия должна была направить свою атаку на Виртон и выручить Лонгви. Она ринулась в тумане на крепко окопавшегося неприятеля, и натиск ее был сломлен пулеметным огнем, 5-й корпус под командованием генерала Брошена, моего старого начальника, двинулся через границу, перешел Виру и проник до Горси, но натолкнулся на тяжелую артиллерию и проволочные заграждения неприятеля. Ему не удалось выручить Лонгви, и он закрепился на правом берегу Шьеры. 6-й корпус, двинувшийся на север, натолкнулся на метцский корпус, мощно укрепившийся фронтом к Крюнь и на Шьере. К вечеру он остановился в районе Арранси в надежде снова перейти сегодня в наступление. Итак, вчера, когда наступил вечер, мы ничего не выиграли, но и ничего не потеряли.

Ночью генерал де Лангль де Кари и генерал Рюффей отдали приказ возобновить сегодня утром атаки. Действительно, на рассвете 4-я армия пыталась продолжать свое продвижение в направлении Борень — Ларош, но она внезапно очутилась перед лицом целой немецкой армии, определить которую мы не могли{*150}, и, не будучи в состоянии прорваться, должна была по возможности задерживать неприятеля и сражаться, отступая. 9-й корпус отошел на Семуа, 11-й повернул к Бульону, 17-й — к Амблимон, 12-й — на северный берег Шьеры, корпус колониальных войск — на Сент-Вольфруа, 2-й — на Виллерс-ла-Лей. «Будут сделаны все усилия, — говорит мне полковник Пенелон, — чтобы остановить неприятеля на этой линии. Но наступление сломлено, и битва на Арденнах проиграна».

Полковник Пенелон не скрывает от меня, что были сделаны ошибки. Были индивидуальные и коллективные промахи, были неудачно брошенные в бой дивизии, рискованные [131] развертывания фронта и слишком поспешные отступления, было преждевременное утомление солдат и, наконец, были тактические промахи наших войск и их вождей, будь то в использовании пехоты или в использовании артиллерии. Быть может, ту или иную неосторожность следует поставить в вину самой же главной квартире. Вследствие нарушения нейтралитета Бельгии концентрация наших войск получила чрезвычайный уклон на восток и слишком замедлилась по направлению к северу, поэтому опасно было начинать наступление на очень трудной лесистой территории, где немного дорог и надо опасаться нападений с фланга{*151}. Но наш генеральный штаб оставался во власти идеи, что смелость обеспечивает всякий успех, идеи, которой учила школа более энтузиастская, чем благоразумная. Эта доктрина наступления quand même (во что бы то ни стало), к несчастью, привела к тому, что на поле сражения мы слишком часто пренебрегали самыми элементарными мерами предосторожности. Юные ученики сен-сирской школы шли в огонь в полной парадной форме, с развевающимся султаном на каске! И многие из них пали впереди своих частей.

«А левое крыло? — спрашиваю я полковника Пенелона. — Что стало с нашей 5-й армией?» Ответ его не утешительнее, чем относительно 4-й армии. 5-я армия под командованием генерала Ланрезака занимала район Шарлеруа, против нее находились войска фон Клюка и фон Бюлова, которые быстро двигались с востока на запад, по направлению к морю, с явным намерением оставить позади наш фронт, отбросить английские войска и прижать нас к высотам Лилля. Чтобы устранить эту опасность, генерал Жоффр создал новую армию на левом фланге английской армии и доверил командование его генералу д'Амаде, который некогда отличился в Марокко. Генерал Ланрезак в последние дни горел нетерпением перейти в наступление, но должен был поджидать англичан, которые не были в непосредственной близости. [132] Генерал Ланрезак с 10 апреля этого года является членом высшего военного совета, это один из самых выдающихся наших полководцев. Через несколько дней после его назначения он был приглашен ко мне на завтрак вместе с генералом Жоффром, и главнокомандующий представил его мне как мастера военной науки. У него очень живой ум, он производит одновременно впечатление человека горячего и рассудительного. «Это наш будущий генералиссимус», — сказал мне генерал Жоффр.

Ланрезак уже раньше желал двинуться со своей армией на Мобеж, но главная квартира, занятая в первую очередь операциями на наших восточных границах, не располагала вначале достаточными силами на севере, чтобы удлинить наш фронт, кроме того, будучи вынужденной дожидаться концентрации английской армии, она не могла дать так скоро, как было желательно, приказ о начале операций. Когда мы узнали об оккупации Брюсселя, о молниеносном продвижении немецких армий, в частности о переходе фон Клюка на южный берег реки Демер, мы приняли все меры для ускорения атаки. К несчастью, английская армия еще не была готова. По чрезмерной добросовестности маршал Френч вначале не решался обещать, что она будет готова к бою до 25-го. Затем надеялись, что она сможет выступить 20-го или 21-го. Но только вчера, 22-го, сэр Джон имел возможность отдать на сегодня приказ атаковать. А между тем бомбардировка Намюра началась третьего дня, 21-го, в десять часов утра. Генералу Ланрезаку было известно, что другая немецкая армия спешно двигалась южнее Намюра и Гюя с целью ударить на Динан и Живе. Два наших корпуса, 9-й и 3-й, находились впереди (en flèche). Генерал Ланрезак счел опасным оставлять свою армию в бездействии и отдал ей приказ двинуться сегодня пополудни по ту сторону Самбры. Но крепость Намюр, подвергавшаяся все более свирепой бомбардировке, уже не в состоянии была оказать ни малейшей поддержки нашим войскам и даже не связывала уже осаждавших ее войск. После стремительного и кровопролитного наступления 3-й и 10-й корпуса оказались вынужденными отступить. 5-я армия не была счастливее в Шарлеруа. [133]

Она подверглась энергичным атакам в городе и предместьях. Вчера к концу дня ей пришлось отступить более чем на десять километров на южный берег Самбры.

Тем не менее сегодня утром генерал Ланрезак намеревался возобновить свое продвижение вперед, как было ему предписано. Однако еще сегодня неприятель вошел в Намюр, несмотря на то что генерал Франше д'Эспере послал подкрепления бельгийскому гарнизону. Неприятель поджог и разгромил доблестный небольшой город Динан, в котором части наших 33-го и 148-го полков победоносно сражались 15 и 16 августа бок о бок с бельгийцами и помешали саксонцам переправиться через Маас. Внезапный приход всех этих войск решил судьбу сражения: наша 5-я армия, под угрозой с фланга растущих сил неприятеля, была совершенно парализована.

Английская армия, в свою очередь, начала военные операции, а именно в районе Монса, и проявила замечательные военные достоинства: дисциплину, хладнокровие, смелость, физическую и моральную твердость; но правое крыло ее оказалось открытым вследствие отступления нашей 5-й армии. Ободренные своими успехами, немцы бросились на Монс, и англичанам пришлось эвакуировать его. Узнав, кроме того, о наших неудачах, маршал Френч, в конце концов, решил отвести английские войска к Мобежу. Пока еще неизвестно, отдаст ли генерал Ланрезак приказ своей армии снова оказывать сопротивление неприятелю или же под угрозой быть обойденным с обоих флангов он будет вынужден отступить. Генерал Жоффр рассчитывает, что он будет держаться. «Что бы ни было, — говорит мне полковник Пенелон, — теперь надо отказаться от надежды отбросить немцев к Северному морю, как это предполагал главнокомандующий. Если завтра или послезавтра возобновление наших операций закончится неудачей, мы должны будем быть готовыми к отступлению и к нашествию неприятеля». Где теперь те иллюзии, которым мы предавались последние пятнадцать дней? Отныне спасение может заключаться уже только в длительности нашего сопротивления. Но найдет ли французский народ, порой столь нетерпеливый и нервный, в себе силы, чтобы сдерживать свои [134] нервы и вооружиться терпением? Поймет ли он? Захочет ли он? Правда, никогда еще дух нации не был более здоровым и чистым. Но не придет ли со временем усталость, не приведут ли к ней лишения, смерть близких, все ужасы войны? Мы — смелая, благородная, отважная нация. Сумеем ли мы также быть нацией стойкой, выносливой, упорной? Во всяком случае, мой долг совершенно ясен: сохранять, чего бы мне это ни стоило, спокойствие, отгонять свои тревожные мысли и стоять на страже над состоянием умов в стране. Я выполню этот долг до конца. Это будет моя слишком скромная лепта в борьбе за Францию, так как я не имею права отдать за нее свою кровь.