Понедельник, 14 июня 1915 г.

Я начал с осмотра государственных заводов. Утром приехал в Тарб и прямо с вокзала отправился на завод. В настоящий [633] момент там производят только отдельные орудийные части. Для Буржского арсенала здесь производятся высверливание, расширение зарядной камеры и нарезка орудий. Пока еще выпускаются только два орудия в сутки, но скоро цифра эта будет доведена до четырех, а затем до семи. Кроме того, завод производит патроны, трубки для гранат, снаряды, соль гремучей кислоты и порох. Рабочие очень прилежны. Я раздаю пятидесяти из них медали золотые, золоченые, серебряные и бронзовые. Благодарю их за великие услуги, оказываемые ими солдатам.

Горячий прием со стороны населения. На всех проезжаемых мною станциях я слышу те же приветственные крики. Неверно, стало быть, что страна падает духом. После полудня уезжаем из Тарба, завтракаем в поезде и проводим остаток дня в Тулузе. Здесь мы в сопровождении социалистического депутата и помощника мэра Эллен Прево посетили пороховой и машиностроительный заводы. Пороховой завод выпускает теперь девять-десять тонн в сутки. Устанавливаются печи для производства бензола путем катализа скипидара по способу профессора Сабатье — я недавно присутствовал при чествовании этого ученого в Тулузском университете{*431}. Машиностроительный завод выпускает пока только ружейные патроны. Я вручаю медали еще двум рабочим, и они так же счастливы, как и солдаты на фронте, когда их награждают военной медалью.

После государственных заводов мы осматриваем частные. Садимся в поезд, приезжаем в девять часов вечера на станцию Каркассона, где восторженная толпа, предуведомленная о нашем приезде, приветствует нас под звуки «Марсельезы». А на горе в ясную ночь вырисовывается на прекрасном южном небе силуэт старого города.

Вторник, 15 июня 1915 г.

Проезжаем Нарбонну, Безье, Монпелье, Ним, Авиньон, Валанс и к девяти часам утра приезжаем в Сен-Рамбер-д'Альбон. Отсюда — на автомобиле через Севенны до долины [634] Жье. Останавливаемся в Сен-Шамоне и осматриваем заводы, принадлежащие Обществу железоделательных и сталелитейных заводов (Compagnie de la Marine et d'Homécourt). Я вижу новейшие тридцатитонные мартены, кузнечные прессы в шесть тысяч тонн, большие станы для прокатки броневых плит, монтажный цех для сборки башен, цех для снарядов, затем созданное за короткое время после объявления мобилизации пиротехническое производство, выпускающее в сутки более тридцати тысяч трубок для снарядов, производство гильз, тоже поставленное со времени войны, прекрасно оборудованную опытную лабораторию и два орудия 305-миллиметрового калибра в процессе производства.

Из Сен-Шамона мы едем в Сен-Гальмье, наскоро завтракаем здесь и запиваем минеральной водой из местных источников. Потом едем через Мулен в Эмфи, заводы которого, на мой взгляд, работают замедленным темпом, и в Фуршамбо, где производятся снаряды 75-миллиметрового калибра, бомбы Дюмезиля и различные части лафетов. Здесь тоже мы выносим впечатление, что работа могла бы идти несколько живее.

Ночуем в префектуре.

Среда, 16 июня 1915 г.

Ранним утром отправляемся через Шато-Шинон и Отен в Крезо. Переправа через Морван, очаровательные дороги, окаймленные платанами и ясенями, фруктовые сады с рдеющими на солнце вишнями, свежая листва лесов, заливные луга, живописные скалы с богатыми прослойками порфира. Я не имею права терять время на созерцание этой великолепной картины, я еду осматривать заводы, построенные с целью убивать людей и опустошать природу. Заводы Крезо пополняют теперь следующие заказы военного министерства: четыре 370-миллиметровые мортиры, восемнадцать 280-миллиметровых мортир, двести задков для пушек образца 1912 г., двадцать батарей образца 1912 г., двенадцать 240-миллиметровых лафетов на воде, двадцать четыре 19-миллиметровых лафета на возке, два лафета для 155-миллиметровых длинных орудий на возке, сто двадцать частей для 155-миллиметровых длинных орудий на лафете, двести двадцать [635] — для 105-миллиметровых, двести — для 75-миллиметровых и т. д. Суточный выпуск разрывных снарядов составляет семь тысяч и четыре тысячи шрапнельных. Одним словом, во всех цехах кипит работа. Четыре пятидесятитонных мартена дают по два литья в сутки: прессы в восемь тысяч тонн для сжимания слитков, кузнечный молот в сто тонн, прокатные станы малые, средние и большие для обработки колец для стрельчатых снарядов (ogives), шрапнелей и гранат 75-миллиметрового калибра, чаны для закалки, станки, паровые машины всех типов, судовые машины, стационарные машины и паровозы — все это функционирует и живет на моих глазах, послушно повинуется тысячам рабочих, которые считают теперь долгом чести удвоить свои усилия и увеличить производство. На короткое время мы прерываем наш осмотр и по приглашению г-на и г-жи Шнайдер отправляемся завтракать во дворец de la Verrerie (стеклянного завода) близ хрустального завода, основанного некогда Марией-Антуанеттой. В наших ушах еще стоит шум и стук бесчисленных машин, когда мы отправляемся назад в Париж.

Четверг, 17 июня 1915 г.

Во время моего отсутствия наши войска сделали попытку взять вершину Вими. Расстилающаяся позади последней равнина Дуэ позволяла нашему командованию надеяться на прорыв неприятельского фронта. На нашем левом фланге и севернее Нотр-Дам-де-Лоретт мы заняли территорию позади Бюваш. Мы завладели также высотой на север от сахарного завода в Суше и тремя линиями окопов на юго-восток от Эбитюрн. Но на этом участке фронта всегда чередуются прилив и отлив.

Выборы в Греции, очевидно, дали результат весьма благоприятный для Венизелоса, но правительство еще не обнародовало цифр.

Король Николай черногорский, по-видимому, твердо решил занять Скутари, он дает понять, что останется там только с согласия великих держав, но, очевидно, он намерен поставить их перед свершившимся фактом (Цетинье. № 156, 157, 158, 161). [636]

Болгария вручила посланникам четырех союзных держав ноту, содержащую ответ на их заявления от 16/29 мая. В ноте говорится, что Болгария очень тронута нашим шагом и нашим доверием, однако требуются объяснения по ряду пунктов. Распространится ли обратная уступка части Македонии на всю неспорную зону, предусмотренную по сербо-болгарскому договору 1912 г.? Какой район будет отведен для Каваллы? Какие компенсации предназначаются для Греции в Малой Азии? В чем будет заключаться соглашение между Румынией и Болгарией по поводу Добруджи (София, № 254, 255, 256)? Наши четыре посланника полагают, что Болгария желает выиграть время. Они советуют нам объявить Болгарии, что сохранение в силе наших предложений будет зависеть от того, как быстро Болгария примет решение.

Кроме того, они дают нам указания, как ответить царскому правительству на его вопросы (София, № 257, 258, 259). Но сербская пресса уже обвиняет четыре союзные державы в том, что в македонском вопросе они встали на сторону Болгарии против Сербии (Ниш, № 448).

Гастон Томсон, представивший мне на подпись декрет о моратории по квартирной плате, с патриотическим негодованием говорит мне о волне пессимизма, захлестывающей парламент и часть парижской буржуазии. В свою очередь, Альбер Сарро рассказал мне, что на вчерашнем заседании совета министров, состоявшемся в мое отсутствие, некоторые министры выступали в тревожном, пессимистическом духе. Депутат Марген, вернувшийся из района Коммерси, пишет мне, что ободряющие впечатления, вынесенные мною оттуда, были обманчивы. Он утверждает, что, если на фронте от Реймса до Сен-Мигиеля «упадок духа войск еще вопрос завтрашнего дня, то в упомянутом районе состояние духа войск уже вызывает тревогу», утверждает, что «в автомобиль одного французского генерала пущены были французские пули, причем неслучайно», что «солдаты обычно называют генерала Дюбайля убийцей». «Я, — пишет он, — не касаюсь того, насколько эти факты обоснованы. Но они налицо. Я сожалею, господин президент, что мои предупреждения, а затем призывы, с которыми я с декабря обращался к правительству, [637] остаются без результата. Я обращаюсь потому к парламенту: пусть он сам отправится на фронт и посмотрит, что делается в нашей армии. Она глубоко возмущена неспособностью генералов, в руки которых ее отдают с помощью рекламы à la Жеродель. Эта неспособность генералов толкает армию на восстание». Признаюсь, гораздо больше, чем состояние духа армии, меня встревожило состояние духа Маргена. Если депутаты, которых он побудит объехать фронт, будут собирать там, подобно ему, все справедливые и несправедливые жалобы и найдут в них чуть ли не оправдание гнусного покушения на убийство, в каком состоянии анархии мы окажемся! Я считаю Маргена человеком честным и разумным, хотя любящим парадоксы, и приглашаю его прийти побеседовать со мной. Ведь моим долгом все более становится противодействовать распространяющейся вокруг меня заразе пессимизма.

Пятница, 18 июня 1915 г.

Марген ответил на мой зов. Вопреки тому, что можно было ожидать, судя по его письму, он довольно спокоен. Он признает, что было бы опасно сместить теперь Жоффра, который пользуется большим авторитетом во Франции и за границей. Он говорит даже, что не станет ручаться за стратегические таланты Саррайля, к тому же он уверен в победе, но считает, что война затянется и надо приучить страну к этой мысли. «Да, конечно, — замечаю я, — и поэтому надо начать с того, чтобы не лишать ее бодрости духа».

Густав Тори, талантливый журналист, в общем всегда беспощадно критиковавший меня, обратился ко мне сегодня с открытым письмом, можно сказать, благожелательного содержания. Он того мнения, что я при своих поездках на фронт должен надевать свой старый мундир капитана альпийских стрелков. Несомненно, я не имею права самовластно записать себя снова на действительную службу и не желаю подвергаться преследованию за незаконное ношение мундира. Но как ни комичен этот вопрос о костюме, он причиняет мне затруднения, в особенности в ненастную погоду. Я не могу ходить по грязи без гамаш, не могу открыть зонтик в [638] окопах. Поэтому в последнее время я стал носить кепку, куртку и гетры. А так как фотографы пользуются повсюду правом гражданства, даже в зоне действующих армий, эта моя удобная и безобидная одежда скоро стала известна любопытным и стала предметом насмешек. Решение, предлагаемое Густавом Тери, избавило бы меня от острот, но надо в эти трагические дни дать публике также пищу для шуток, и, в конце концов, для меня важно только, чтобы я в той или иной одежде мог удобно передвигаться среди солдат, защищающих нашу территорию.

Командир Револь, которого главная квартира послала в Италию, докладывает мне о провале попыток генерала Кадорны поддержать на севере от Изонцо наступление, начатое им в долине у низовьев этой реки. Затем Кадорна оставил перед Трентино только два армейских корпуса и столько же севернее Венеции, причем эти корпуса плохо укрепили свои позиции. Из источника, который представляется надежным, сообщают о прибытии в Трентино одного корпуса баварских войск.

Болгарский посланник Станчев переводится в Рим и вручил мне свои отзывные грамоты. Ему не известен ответ его правительства на ноту союзников. Он дает мне понять, что его оставляют без всякой официальной информации, так как он уже давно предупредил свою страну о вмешательстве Италии в войну и является сторонником вступления Болгарии в войну. Он женат на француженке, и братья его жены сражаются в рядах нашей армии. Он предложил своему правительству дать ему отставку, но оно отказало и ответило ему: «Наше доверие будет сопровождать вас в Рим».

Поль Камбон в телеграмме к Делькассе советует ему быть осторожным в разговорах с Болгарией. «Я не перестану утверждать, что Болгария выступит только в том случае, когда мы перейдем через Дарданеллы. Наивно думать, что можно увлечь ее обязательствами с нашей стороны, осуществления которых ей придется ждать в дальнейшем. Между тем наши неоднократные демарши, безрезультатные в Софии, производят нежелательное впечатление в Нише и Афинах» (из Лондона, № 1297, 17 июня). Тем не менее Делькассе отправил [639] в Лондон, Петроград и Рим проект ответа, в котором говорится: наше коммюнике имеет в виду ту самую границу Македонии, которая предусмотрена в договоре 1912 г.; обладание этой территорией будет обеспечено за Болгарией одновременно с тем, как Сербия получит выход к Адриатическому морю и Боснию и Герцеговину. Территория Каваллы будет состоять из бывших каз Каваллы, Драмы и Серреса, и, наконец, что касается Добруджи, союзники будут просить Румынию отдать обратно Болгарии округа Добрич и Балчик (из Парижа в Лондон, № 1829; в Петроград, № 862; в Рим, № 880). Мы нагромождаем дары у ног Его Величества Фердинанда.

Тем временем в сегодняшнем «L'Homme enchainé» Клемансо принялся за румын и распекает Братиану и Таке Иопеску.

У Рибо серьезные затруднения с русским министром финансов Барком, который требует новой ссуды в шестьсот двадцать пять миллионов в придачу к уже полученной. Кроме того, у Рибо затруднения с Английским банком и другими английскими банками, которые неохотно открывают нашим банкирам торговые кредиты и, таким образом, не облегчают наших закупок сырья и фабрикатов в Великобритании. Рибо вынужден требовать вмешательства английского министра финансов (из Парижа в Петроград, № 864, 865; из Парижа в Лондон, № 1830, 1831). Как видим, мы далеки от объявленной финансовой Антанты.

Объяснения, данные мне сегодня под большим секретом полковником Пенелоном, не оставляют у меня ни малейшей иллюзии относительно операции в Аррасе. Она совершенно провалилась. Она стоила нам больших жертв, но теперь кончено, — мы не добьемся прорыва фронта. Это третья по счету попытка прорваться на очень узком участке фронта: Шампань, Воэвр, Артуа. Мы подвергались продольному огню неприятеля, обстрел с флангов скрещивался на наших позициях и делал их безнадежными. Быть может, мы не встретили бы этих препятствий, если бы действовали на более широком участке фронта и поддерживали главное наступление несколькими сопутствующими атаками. Пенелон и Эрбильон придерживаются [640] этого мнения. Они не находят объяснения для упрямства, как они выражаются, главнокомандующего. По их словам, генералы, командующие группами армий, армиями и корпусами, почти все в один голос жалуются, что они находятся под началом у теоретиков и профессоров. Оба офицера связи полагают, что было бы полезно, если бы правительство и я в ближайшем времени устроили совещание с Жоффром и генералами, командующими группами армий.

Суббота, 19 июня 1915 г.

Сообщают, что председатель русского совета министров Горемыкин, человек слабого здоровья, просил у императора отставки и получил ее; далее, что реакционные круги в окружении государя ведут сильную агитацию с целью отсоветовать ему образование кабинета на парламентских началах (а tendances parlementaires) и убедить его ввести своего рода военную диктатуру (Петроград, № 760).

Я принял председателя бельгийского совета министров барона де Броквилля. Он желает, чтобы в случае отзыва нами своих войск из Северного департамента для замены их англичанами мы все же оставили несколько частей в Бельгии. Уход наш, говорит он, повлечет за собой последствия, равно нежелательные с политической и военной точек зрения. Для поддержания духа населения и армии хорошо, если у всех перед глазами есть конкретное свидетельство непрекращающейся общности наших усилий.

С некоторым запозданием Шарль Эбер ответил на мое последнее письмо. Я тотчас же написал ему в том же тоне, как в прошлый раз. У меня все более складывается убеждение, что сенатор от департамента Маас старается обеспечить себе на будущее, на случай катастрофы, пути личной защиты{*432}.