Понедельник, 26 апреля 1915 г.

Посетив целый ряд лазаретов, мы переночевали в Компьене. Утром, когда мы собирались отправиться в долину Эны, мы заметили над городом неприятельский аэроплан. Он сбросил две бомбы, одна упала на вокзал, другая — в смежный склад торговца скобяным товаром. Убытки незначительны. Я пошел пожать руку владельцу склада, его жене и дочери, которые не проявили никакого волнения. Впрочем, все население города сохранило свое спокойствие и проявило большой восторг, когда встречало министра, главнокомандующего и меня. Мы отправились на наблюдательный пункт Монтегю, живописно расположенный в березовом леске на несколько километров южнее Суассона. Отсюда нам видны наши позиции и позиции немцев на холме Гизи на северо-востоке и в долине Эны на севере и востоке. Наши 75-миллиметровые [567] орудия, обстреливающие окопы неприятеля, попадают в них с замечательной точностью.

Посетив с генералом де Вилларе стоянку 7-го корпуса в Амблани, затем в Домье стоянку территориальных войск, мы отправляемся на наблюдательный пункт Белле, попадаем туда через длинный грот и ход, заканчивающийся небольшой воронкой. Внезапно у наших ног открывается обширная панорама, в ее центре я узнаю несчастный, пораженный на смерть город Суассон. Передо мной встают несколько веков истории Франции в этой равнине, «на глазах у которой побеждал: Цезарь, царствовал Хлодвиг и зашатался Наполеон»{*412}. Генерал Депре, командующий 5-й группой дивизий и сопровождающий меня здесь, привел с собой одного артиллерийского поручика, в котором я узнал своего племянника Леона Дома, зятя Анри Пуанкаре. Я прошу рассказать мне о ходе сражения, которое повело к нашему отступлению на левый берег Эны.

Позавтракав близ То-Тиньи, я принимаю южнее Гран-Розуа парад 89-й территориальной дивизии, только что прибывшей с севера, и одной бригады 55-й дивизии. У всех этих войск прекрасный вид, они вполне сносно дефилируют на изрезанной почве. В конце дня я возвращаюсь в Париж и тотчас пробегаю телеграммы, прибывшие за время моего недолговременного отсутствия.

Болгарский король горько жалуется, что Генадьев, которого он намерен был назначить посланником в Париже вместо Станчева, переведенного в Рим, до сих пор не получил агреман от французского правительства. Де Панафье боится, как бы Фердинанд, уязвленный в своем самолюбии, не воспользовался этим поводом и не принял рокового решения (София, № 191 и сл.).

Вчера состоялась генеральная атака на Дарданеллах. На рассвете началась в различных пунктах полуострова Галлиполи высадка войск под прикрытием флота. Перед наступлением ночи уже высажены были на берег значительные силы. В английском военном министерстве весьма довольны тем, как протекала эта операция (Лондон, № 812). [568]

Соглашения с Италией, наконец, подписаны сегодня в Лондоне (Поль Камбон, № 816).

Германский император послал греческой королеве через Бухарест незашифрованную телеграмму. Наш посланник в Румынии Блондель сообщает нам текст этой телеграммы (Бухарест, № 184): «Русское наступление в Карпатах окончательно остановлено, русские потеряли сто тысяч человек, их потери убитыми с начала войны составляют семьсот тысяч солдат и шестьдесят тысяч офицеров. Моя победа несомненна, и гарантирую тебе ее. Горе тем, кто поднимет руку против меня. Привет Тино». Вильгельм остается все тем же: я, я, я — ich, ich, ich.

Вторник, 27 апреля 1915 г.

После мягкого и здорового воздуха на фронте меня снова охватила тяжелая и неспокойная атмосфера политических кругов. Перед заседанием совета министров Вивиани говорит мне о своем беспокойстве. Он жалуется на главную квартиру, что она не выходит из-под своего стеклянного колпака и скрывает от нас истину о последних операциях, а именно об операциях на Воэвре. В свою очередь Рибо упрекает Мильерана в том, что его министерство заключает слишком много сделок в Америке. Курс падает. Придется вывозить золото. Это окажет вредное действие на наши кредитные деньги. Необходимо непременно сократить наши расходы в Соединенных Штатах. Кроме того, за отсутствием соглашения с Англией мы конкурируем с ней в своих закупках и поднимаем, таким образом, цены. Рибо просит меня поговорить с Мильераном. Во второй половине дня я собираю у себя в кабинете Мильерана, Рибо и Вивиани. Мильеран обещает сообразоваться с указаниями министра финансов.

В конце дня я принимаю румынского посланника Лаговари, узнавшего от Титтони о соглашении между Италией и нами. Он снова уверяет меня в предстоящем выступлении Румынии. Он говорит мне о Банате, а также о Черновцах, о линии Прута в Буковине и даже отчасти о Бессарабии. Братиану лично писал Делькассе и тоже изъявил притязания на Банат и на украинскую часть Буковины. Как видно, это лозунг [569] и программа. Не имея права поддержать столь широкие надежды, я воздерживаюсь от всяких обещаний и ограничиваюсь словами, что мы будем очень счастливы, если Румыния станет нашей союзницей, и всеми силами будем содействовать ее желаниям.

Среда, 28 апреля 1915 г.

Английский король телеграфирует мне: «Хотя сам факт еще не может быть опубликован, спешу выразить вам весьма конфиденциально свои искренние чувства по поводу поддержки, оказанной вами деликатным переговорам с Италией, приведшим теперь к благоприятному результату, а также свою твердую уверенность, что помощь статей новой союзницы ускорит нашу полную победу. Я с большим вниманием слежу за доблестными действиями храбрых французских войск и от всей души поздравляю вас с их успехами. Георг». Я благодарю короля и обращаюсь к нему, в свою очередь, с комплиментами и пожеланиями успеха.

Узнали, что броненосный крейсер «Леон Гамбетта», крейсировавший у входа в Отрантский пролив, был торпедирован в ночь с 26-го на 27-е в двадцати милях от мыса Санта Мария де-Леука. Итальянцы послали необходимые средства для спасения экипажа. Я по телеграфу выразил королю Виктору-Эммануилу нашу благодарность. Удалось подобрать невредимыми сто тридцать шесть человек, но все офицеры храбро погибли на своем посту.

Сегодня утром в Дюнкирхене упали снаряды очень большого калибра, в 305 и 420 миллиметров. Очевидно, они выпущены орудием, установленным севернее Ньюпорта, другими словами, на расстоянии тридцати километров. Новый сюрприз, который для нас приберегла германская наука.

Четверг, 9 апреля 1915 г.

Мильеран решил послать в Дарданеллы вторую дивизию под командованием генерала Байу и поручить начальство над всем экспедиционным корпусом генералу Гуро.

Киньонес де Леон принес мне новое длинное собственноручное письмо испанского короля. Выразив мне благодарность [570] за мое письмо, король, однако, продолжает: «Вероятно в режиме Марокко имеется какой-то первоначальный недостаток, который отчасти парализует все наши усилия. Я считаю, что оба наши правительства должны изучить его по-братски, как достойно обоих руководимых нами народов; надо, чтобы Марокко, как вы выразились и как это вполне совпадает с моими взглядами, всегда был выражением и символом этой дружбы и этих весьма искренних отношений. Не желая утомлять вас, я не останавливаюсь на этом дольше, но Киньонес де Леон, передавая вам эти строки, а также при всяком другом случае, сможет полностью осведомить вас о моих взглядах и чувствах...» Никому лучше меня не известны чувства короля по отношению к Франции. Я не могу поэтому остаться глухим к его призыву. Но чего, собственно, он желает? Я спрашиваю об этом Киньонеса де Леона. Он очень сдержанно говорит мне, что Испания желала бы перемены статуса Танжера, не конкретизируя этого. Я отвечаю, что после победы мы будем великодушно искать средства сделать наши отношения с Испанией еще более близкими и что я поставлю правительство республики в известность об обращении короля. Я не считал себя вправе идти дальше. В самом деле, в Танжере имеется французская колония, которая заранее горячо протестует против уступки Испании этого города и порта.

Пятница, 30 апреля 1915 г.

В сопровождении нескольких французских депутатов — Франклена Буйона, Лейга, Альбена Розе, де Шамбрена — в Елисейский дворец явилась довольно многочисленная делегация представителей Ирландии в палате общин. Возглавляющий ее вместо больною Редмонда член палаты общин О'Коннор — один из самых активных сторонников соглашения с Францией. Сэр Эдуард Грей просил нас оказать ему хороший прием. О'Коннор обращается ко мне от имени ирландской партии с прочувствованной речью. Он говорит о тесных узах родства и дружбы, всегда связывавших оба наши народа. «Мы сами, — говорит он, — являемся одной из ветвей кельтской народности, как же нам забыть, что Франция — самая великая [571] кельтская страна? Эти узы крови были закреплены тесным содружеством вашего и нашего народов в их вековой истории. Старый тысячелетний спор между Англией и Ирландией, к счастью, почти закончился. Поэтому ирландский народ с тем же порывом, как и все прочие нации Британской империи, поднялся, верный своему прошлому, на защиту святого дела свободы и справедливости. Мы испытали то же чувство гордости, которое может обуять вас при виде того, как волна неприятельского нашествия сломилась о неукротимую энергию и героизм французского народа.. Грядущие поколения ирландцев с гордостью будут вспоминать о том, что солдаты их национальности участвовали в этой героической борьбе.. Сегодня со всех уст во Франции раздается один клич, который обессмертила ваша история: «Да здравствует единая и неделимая Франция!». Этот клич вся ирландская народность разнесет по всему миру».

Я отвечаю ирландским депутатам, что счастлив приветствовать их на земле Франции, которая под богатым цветом латинской культуры всегда сохраняла мощные задатки нашей общей расы и население которой тоже сохранило в течение веков существенные черты кельтского характера. «Вызванные вами воспоминания, — продолжал я, — так же дороги нам, как и вам. История укрепила между Ирландией и Францией узы общего происхождения, каждый век все более связывал нас. Эта война будет окончательным и торжественным освящением нашего братства. Кровь, унаследованную от общих предков, сыны наших стран вместе проливают теперь с той же храбростью, в тех же боях, в борьбе с теми же врагами, в защиту того же святого дела. Вскоре они будут вознаграждены одними и теми же победами».

Король Виктор-Эммануил любезно благодарил меня за телеграмму, посланную мною по поводу спасения наших моряков, но ни единым словом не касается вступления Италии в войну. Итальянское правительство требует соблюдения тайны, и наша цензура денно и нощно следит за тем, чтобы во французской печати не появилось намека на подписание соглашения. [572]

 

 

Глава пятая

Доклад военной комиссии сената. — Переговоры о морской конвенции с Италией. — Торпедирование «Лузитании». — «Коллет Бодош». — Посещение 2-й армии. — Битва под Аррасом. — Принц Георг греческий. — Отставка кабинета Саландры и возвращение его. — Россия и Румыния. — Альбер Тома — товарищ министра. — Греция и Болгария. — Что Австрия предложила Италии. — Посещение лотарингской армии и 7-й армии. — Пьер Лота в качестве дипломата.

Суббота, 1 мая 1915 г.

В Трокадеро новый торжественный спектакль для раненых. Зал наполнен солдатами, находящимися на излечении. Дешанель произнес очень красивую речь, которой бурно аплодировали; он в ней говорит обо мне в лестных выражениях. Менее любезен Клемансо в «L'Homme enchainé». Сегодня он снова взял в оборот министров и меня, обрушивается на нас с неслыханной резкостью и обвиняет нас не более и не менее как в конспирации против парламента. Впрочем, за последние месяцы Клемансо не дает пощады никому ни во Франции, ни за границей. Он читает нотации Саландре и Соннино (3 февраля и 13 марта 1915 г.), папе Бенедикту XV (5 февраля), Братиану (26 февраля, 2 марта, 18 марта), Вудро Вильсону (4 и 7 марта), Гунарису (14 марта), нашим друзьям, равно как и нашим врагам.

Я принял генерала Байу, который отправляется со 2-й дивизией в Дарданеллы. Он показался мне очень утомленным и нервным. Для д'Амаде Мильеран имеет в виду миссию за границей и заменил его генералом Гуро, который будет командовать обеими дивизиями.

Воскресенье, 2 мая 1915 г.

В результате состоявшегося нового соглашения мы открываем отныне специальный счет в Английском банке для наших платежей Соединенным Штатам. Банкирский дом [573] Моргана берет на себя выплату этих платежей. Он будет покрывать себя римессами на Английский банк.

По сведениям бельгийской главной квартиры, систематическая бомбардировка Дюнкирхена, начатая в последние дни, производится из дальнобойного орудия, установленного не близ Вестенде, как мы полагали вначале, а между Диксмюде и Меркеном. Находящееся под постоянной угрозой население Дюнкирхена сохраняет свое спокойствие и достоинство.

Имел продолжительную беседу с Вивиани и Мильераном по поводу очень резкого доклада, представленного Думером военной комиссии сената. Этот доклад резюмирует отдельные обследования, произведенные Леоном Буржуа, Шарлем Эмбером, Шероном и Анри Беранже. Это настоящий обвинительный акт против Мильерана и военного управления. Как заявляет комиссия, она констатировала, что в начале военных действий у нас было менее трех миллионов винтовок для пехоты образца 1886 г., т. е. самый необходимый минимум даже для кратковременной кампании. С начала августа пропало более семисот тысяч винтовок, на восьмом месяце войны не было выпущено из производства ни единой винтовки, ограничились только переделкой ружей образца 1874 г., притом в небольшом количестве. Не было активного и методического руководства военными заводами, к частной промышленности обратились поздно, причем меры, принятые военным управлением, оказались недостаточными. Что касается полевой артиллерии, комиссия считает положение еще более тревожным и угрожающим непосредственной опасностью. В начале войны у нас было четыре тысячи семьсот орудий 75-миллиметрового калибра. Этого хватало только на то, чтобы дать каждому регулярному армейскому корпусу по тридцать батарей, или сто двадцать орудий, кроме артиллерии для отдельных дивизий. 17 марта Шарль Эмбер указывал в своем докладе, что четыреста сорок семь орудий пропали в боях и сто двадцать два взорвались. С тех пор первая из этих цифр еще значительно возросла. Что касается взрывов орудий, то Думер утверждает, что таких случаев было по меньшей мере пятьсот. Безусловно, необходимо было интенсивное производство [574] новых орудий. Но достигнутые результаты ниже уровня наших потребностей. Завод в Бурже, единственный государственный завод, производящий трубы для орудий, с великим трудом дошел в марте до выпуска двадцати четырех труб в неделю, в настоящий момент он должен давать тридцать шесть, но и это еще очень низкая цифра. Военное управление, как видно, и здесь не использует частной промышленности. Положение с тяжелой артиллерией не более утешительное. Заказанные в начале 1913 г. орудия 105-миллиметрового калибра поступали очень медленно перед объявлением войны и после него. К тому же из сорока восьми полученных и использованных орудий восемнадцать взорвались. Столь же печальные факты доклад констатирует в области осадных орудий, авиации, снаряжения, взрывчатых веществ и пороха, в области усиления армии.

Я расспросил Вивиани и Мильерана по ряду вопросов, затронутых комиссией, и прошу их снова представить мне письменную справку о состоянии производства по всем областям и о принятых мерах. Мильеран утверждает, что ничего не было упущено ни им, ни его сотрудниками и что пессимизм комиссии проистекает из предвзятого мнения. Он обещает представить мне безусловные доказательства.

Понедельник, 3 мая 1915 г.

На Дарданеллах наши войска, отбив сильную атаку неприятеля, продвинулись вперед, но потеряв приблизительно по тысяче человек в каждом полку. Английские части потеряли половину своего состава.

Генерал Гуро посетил меня перед отъездом на Ближний Восток. Он счастлив, что будет сражаться на чужой земле, где надеется не быть связанным условиями траншейной войны.

Вернувшийся из Рима Титтони передал мне благодарность короля за мои пожелания. По словам посла, Виктор-Эммануил тоже считает, что мы теперь строим для будущего. Италия останется после войны верной союзницей Франции.

Получил сегодня окончательный текст соглашения, подписанного 26 апреля в Лондоне Полем Камбоном, Эдуардом Греем, Империали и Бенкендорфом, а также приложенной [575] военной конвенции. Титтони уверяет меня в быстром исполнении принятых обязательств. Италия обязалась вести совместно с Францией, Великобританией и Россией войну против всех наших врагов, вести ее всеми своими силами. Следовательно, она не может не порвать с Германией, как и с Австрией, не может медлить с этим.

Однако, дав мне эти заверения, Титтони говорит мне о Румынии. «Итальянский король, — заявляет он, — очень желает скорого вступления Румынии в войну». — «Мы тоже». — «Да, но надо будет нажать в Петрограде, чтобы Россия согласилась на некоторые уступки». Несомненно, но Румыния увеличивает теперь свои первоначальные требования». — «Это правда, и, что касается Баната, король полагает, что не следует слишком обижать сербов, но что касается Буковины, Россия поступила бы благоразумно, если бы уступила немножко». — «Конечно, в этом деле лучше добиться уступок от великой державы, чем требовать их от малой, но Россия согласилась с Румынией о дележе по национальному признаку, а Прут, как мне кажется, не является этнической границей». — «Это неважно. В интересах России проявить великодушие. Быть может, она согласится, по крайней мере, дать кусочек Бессарабии». — «Не знаю». — «Но, наконец, надо же сделать взаимные уступки». — «Разумеется, и мы будем, как и вы, добиваться их. Но сначала подумаем о том, чтобы совместно победить в этой войне» {55}.

Визит Леона Буржуа. Он разделяет беспокойство военной комиссии. Я вношу поправки в некоторые утверждения сообщенного мне доклада и пытаюсь доказать, что Мильеран не заслуживает всех тех упреков, с которыми к нему обращаются. Благодаря своей силе воли и своему хладнокровию он достиг некоторых значительных результатов. Так, например, он добился того, что Жоффр выделил достаточно корпусов с целью образования сильной армии для маневренных действий, как того желала комиссия. Буржуа приятно поражен этим сообщением. «Что ж поделаешь, — говорит он, — мы требовательны, потому что беспокоимся». — «Да, но ваше беспокойство может передаться другим, вы рискуете этим. Подталкивайте правительство, это очень хорошо, но не отрицайте [576] того, что оно делает. Или же, если вы считаете его неспособным, свергните его. Но не парализуйте его, не ослабляйте его филиппиками, которые являются настоящими обвинительными актами». Тогда Буржуа, очень волнуясь, говорит мне о взрывах орудий. Его возмущают слова, сказанные Мильераном в комиссии: «Нам нужно было количество, пришлось пожертвовать качеством». Патриотическая совесть Леона Буржуа, видимо, страдает от этого разногласия между военным министром и комиссией. Когда он в пылу разговора вдруг перешел со мной на ты, я подхватил это: «Отлично. Мы будем на ты». На прощанье я говорю ему. «Заходи ко мне почаще и будь уверен, что я буду продолжать делать все возможное для усиления нашего производства».

Вторник, 4 мая 1915 г.

В то время как у Мильерана затруднения в военной комиссии сената, у Оганьера почти столь же неприятные затруднения в морской комиссии палаты депутатов. Депутат адмирал Бьенеме передал мне доклад с резкими нападками на адмирала Буэ де Лапейрера, которого обвиняют в бездействии, и на морского министра, которого подозревают в неблагожелательном отношении к комиссии.

Со своей стороны, Мильеран выражает мне опасение, что Оганьер несколько пересолил в своих требованиях при переговорах о морской конвенции с Италией. Переговоры ни к чему не привели, и итальянские делегаты, видимо, недовольны. Я спросил об этом Оганьера на заседании совета министров, он ответил: Италия хотела, чтобы общее командование союзными эскадрами на Средиземном море поручено было герцогу Абруццскому, но он, Оганьер, скорее выйдет в отставку, чем отдаст наши эскадры под начало союзного адмирала, хотя бы на одном Адриатическом море.

Правительство любезно предоставило бывшему министру колоний Рейно назначение в Россию для надзора за исполнением заказов на хлеб. Рейно дулся на меня за то, что я в августе прошлого года допустил реорганизацию кабинета Вивиани без его участия, тем не менее, он был настолько любезен, что зашел ко мне проститься перед отъездом. Он [577] был того ошибочного мнения, что я советовал устранить его из кабинета, тогда как я лишь рекомендовал Вивиани расширить свой кабинет. Он один из тех, которые с той поры изливали потоки желчи в кулуарах Бурбонского дворца.

Я сделал продолжительный визит в госпиталь Кошен, в котором находятся на излечении главным образом солдаты из Марокко, Алжира и Туниса. Лояльность этих туземцев воистину изумительна. Мы никогда не будем иметь права забыть тот долг благодарности, который налагает на нас теперь поведение мусульманского населения наших африканских колоний.

Среда, 5 мая 1915 г.

Вивиани, бывший вчера с Мильераном в военной комиссии сената и сегодня вернувшийся оттуда, говорит мне, что там все обошлось благополучно. Обсуждался вопрос о винтовках, сегодня после обеда перейдут к вопросу об орудиях и самовзрываниях.

Командир Эрбильон говорит мне, что Оганьер был резок с итальянскими офицерами, приехавшими в главную квартиру. Морская конвенция еще не подписана. Я пригласил к себе морского министра, а также Вивиани и Делькассе и спросил Оганьера лишь, не надо ли немного смазать машину. По словам Оганьера, камнем преткновения является теперь уже не вопрос о командовании. Итальянцы уже не требовали подчинения адмирала Буэ де Лапейрера герцогу Абруццскому. Но они представили план действий, который британское морское министерство, равно как и наш морской генеральный штаб, нашли опасным. Они хотят, чтобы мы немедленно рискнули отправить большие военные корабли в северную часть Адриатического моря, несмотря на мины и подводные лодки. Напротив, Оганьер в согласии с англичанами полагает, что в этих водах можно оперировать только легкими единицами. Поэтому мы предложили итальянцам следующую комбинацию: герцог Абруццский будет командовать итальянской эскадрой, составит ее по своему усмотрению, англичане и французы доставят в нее несколько мелких единиц — подводные лодки, быстрые крейсеры, [578] торпедные лодки. Французский линейный флот, состоящий из крупных единиц, останется под началом де Лапейрера. Если австрийцы выйдут из Полы, герцог Абруццский вызовет нашего адмирала, который придет со своим линейным флотом и сохранит начальство над ним. Итальянские делегаты согласились на это, но, прежде чем подписать (конвенцию), пожелали снестись с Римом.

Габриеле д'Аннунцио — он в последние месяцы жил во Франции и недавно выступил на собрании в Сорбонне под председательством Поля Дешанеля с речью в честь латинского союза — вчера был в Генуе и обратился к восторженному населению города на своем прекрасном языке со страстным призывом: «Граждане Генуи, чего вы желаете? Итальянцы, чего вы желаете? Ослабить или усилить нацию? Вы желаете увеличенную Италию, увеличить Италию не приобретениями, а завоеванием, не позорным путем, а ценою крови и славы. Да свершится, да свершится это! Да будет так! Да исполнится это! Да здравствует святой Георгий во всеоружии! Да здравствует справедливая война! Да здравствует увеличенная Италия!» Сегодня вечером и в следующие дни Габриеле д'Аннунцио будет продолжать среди своих соотечественников эту патриотическую кампанию{*413}.

Я принял по установленному церемониалу нового португальского посланника де Беттенкур-Родригез. Мы обменялись особенно теплыми речами, в которых каждый из нас подчеркнул традиционную дружбу, связывающую наши страны, но никто из нас не решился коснуться в своей речи войны, затягивающейся без конца.

Мильеран передал мне через начальника своей канцелярии, полковника Бюа, подробный ответ на критику сенатской комиссии и на вопросы, поставленные мною самим; несомненно, имели место ошибки и промахи. Но комиссия представила вещи в слишком мрачном свете. Сегодня Вивиани и Мильеран снова предстали перед ней и изложили положение с артиллерией. Разумеется, сегодняшнее заседание [579] прошло не так благополучно, как вчерашнее. Самовзрывание орудий и количество негодных орудий вызвали большое беспокойство. Впрочем, в конце концов министры приняли предложенное им перманентное сотрудничество комиссии.

Четверг, 6 мая 1915 г.

Я совершаю свою ежедневную прогулку только в саду Елисейского дворца и упрекаю себя в том, что моментами поддаюсь обаянию его весенней красы. Каштановые деревья в цвету, розовые цветочки боярышника, желтые гроздья ракитника, первые робкие бутоны роз, журчание воды в гроте, белые утки в бассейне, заливающиеся в кустах славки, и щеглы, Бабетт и Мьетт, весело бегающие вокруг нас, — разве не могут все эти чары заставить вас на момент забыться! Но там на фронте грохот орудий, там рвутся снаряды, льется кровь, умирают люди. И картина сада исчезает перед этой далекой картиной, и ничто уже не мило мне в природе, которая меня обманывает.

Уинстон Черчилль прибыл в Париж для подписания морской конвенции с Италией.

Жоффр отправляется сегодня вечером в Северный департамент. Армия Урбаля готова перейти в союзе с англичанами в наступление в районе между Ланом и Аррасом, а именно на холме Норт-Дам-де-Лоретт и на обрыве у Вими.

Пятница, 7 мая 1915 г.

Итальянские делегаты не получили еще ответа своего правительства относительно морской конвенции. Piano, piano (помалу).

Наступление еще не началось. Как говорит мне Пенелон, из-за плохой погоды невозможно было ни вчера, ни сегодня послать летчиков и регулировать стрельбу артиллерии. Жоффр даже не отправился еще в Дуллан, куда он должен перенести свой командный пост.

Рибо с большим успехом защищал сегодня в палате законопроект, увеличивающий до шести миллиардов предельный выпуск бонов казначейства, простых бонов и бонов национальной обороны. Он торжественно воздал должное усилиям [580] страны в финансовой области, которыми она поддерживает свои усилия в военной области. Ему аплодировали, и законопроект был принят единогласно.

Трансатлантический пароход «Лузитания», чудо новейшей техники, пущен ко дну германской подводной лодкой. Произошло это в восьми милях на юго-запад от мыса Олд Кинзал на ирландском берегу, у входа в канал святого Георгия. Пароход шел из Нью-Йорка; на борту находилось около двух тысяч пассажиров и экипажа, в том числе много американцев. Спасено, кажется, меньше восьмисот человек. Такова европейская цивилизация в двадцатом веке.

Суббота, 8 мая 1915 г.

Морская конвенция все еще не подписана. Итальянские делегаты все еще ожидают инструкций, а те не приходят.

Морис Баррес обратился ко мне с письмом, в котором просит меня присутствовать сегодня днем в Théâtre Francais на генеральной репетиции пьесы Фронде, постановки романа Колетт Бодош. «Теперь не время ходить по театрам, — пишет он мне, — но Колетт Бодош является в некотором роде исключением. Не буду доказывать эту истину. Ваше присутствие доставит мне большое удовольствие, но, приглашая вас, я заранее прислоняюсь перед вашим решением, если вы по той или иной причине найдете для себя невозможным явиться». При всем моем восхищении этим романом и при всей моей дружбе с автором я не решился бы пойти в театр, если бы спектакль не был назначен с благотворительной целью, в пользу эльзасцев и лотарингцев, и если бы госпожи Шарра, Марселен Пелле, Зигфрид и Деллане не просили мадам Пуанкаре о моем приходе.

Я решил поэтому пойти. Фронде продолжил сюжет книги до битвы на Марне, и в последнем акте Асмус оказывается грубым и возмутительным типом. Перед зрителями, которых война не располагает к снисходительности по отношению к немцам, трудно было сохранить этот персонаж в том виде, в каком он дан в романе, т. е. почти симпатичным при всей его неуклюжести и бестактности. Это заставило Фронде переделать портрет его отчасти в карикатуру, но [581] при этом становится менее понятным тайное влечение Колетт. Впрочем, после генеральной репетиции было решено отказаться от последнего акта, в котором подчеркнута грубость героя. Несмотря на это, пьеса имела успех. Мария Леконт играла Колетт с грацией и, где нужно, с достоинством. Мадам Пьерсон сыграла роль мадам Бодош с большим благородством. Фероди был восхитительным немецким профессором. В конце спектакля публика, взволнованная этой живой картиной Метца, обратилась к моей ложе с бурными восклицаниями, как бы клялась освободить Колетт.

Благодаря за мое присутствие на спектакле, Баррес пишет мне: «Я не зашел в вашу ложу спросить вашего мнения о пьесе, так как у меня, со своей стороны, имеются некоторые замечания по поводу нее и я не мог бы скрыть их, а это было бы неудобно в таком видном месте. Я лично не написал ни одной строчки для этой пьесы, я ни разу не присутствовал при исполнении четырех актов в один прием, слушал то один акт, то на другой день — другой акт. Когда я один с Карре и Фронде в пустом зале театра слушал пьесу и наслаждался прекрасной игрой артистов, это было одно дело, совсем другое дело — слушать ее вместе с публикой, разделяя ее впечатления. Отец Колетт на другой день после свадьбы спрашивает себя, правильно ли он поступил, отказав Асмусу в руке Колетт и отдав ее Фронде».

Ежедневно в течение трех-четырех часов Вивиани и Мильеран присутствуют на заседаниях пригласивших их парламентских комиссий. Вивиани говорит мне, что силы его не выдержат. Стараясь не отстать от военной комиссии сената, военная комиссия палаты депутатов приняла резолюцию, в которой говорится, что военный министр делает для нее невозможным исполнение ее обязанностей и что она оставляет за собой право посылать по собственному усмотрению своих делегатов в зону действующих армий и в тыл. Когда Мильеран вчера явился в эту комиссию, председатель ее генерал Педойя прочитал ему эту резолюцию и спросил, что он имеет ответить на нее. «Мне нечего ответить на это, — сказал министр, — я готов работать вместе с комиссией, но я не могу согласиться с тем, чтобы она ставила себя на мое [582] место». После этого он удалился. Тогда Педойя побежал за ним и умолял его сказать, неужели это является его последним словом. «Да, — заметил Мильеран, — и, если нужно, палата нас рассудит». Министр прав, желая управлять сам. Комиссия, выбранная палатой, права, желая контролировать его. Неужели невозможно согласовать их соответственные права и отделить контроль от управления?{*414}

Воскресенье, 9 мая 1915 г.

В сопровождении генерала Дюпаржа я отправился на автомобиле в Каньи, коммуну в нескольких километрах от Амьена, там находится теперь штаб-квартира 2-й армии генерала де Кастельно.

Мне сообщают первые известия о наступлении, начатом утром на севере от Арраса. Начало недурное — мы взяли несколько линий окопов, но Кастельно не верит в возможность результатов большой важности{*415}. В отличие от Жоффра, он считает необходимым искать решения{*416} на другом театре военных действий, в Италии или на Дунае.

После обеда отправились вместе с Кастельно через Ресон-сюр-Метц в Шамбронн и окрестности к позициям; они проходят примерно на полпути между Компьеном и Нойоном. Мы осмотрели расположение нескольких батарей, а также их наблюдательные пункты, причем пробирались к последним через длинные ходы, вырытые среди леса. Перед нами в долине Уазы деревня Пемпре, занятая немцами. Среди полуразрушенных домов не видать ни одного живого лица. В виноградниках среди руин стоят в цвету яблони. Бугорки желтоватой земли указывают нам линию немецких окопов. Напротив Пемпре — Рибекур с другими окопами того же вида и цвета, наши позиции. На первый взгляд, тишь да гладь, если бы не поединок артиллерии справа от нас — это в соседней армии, что на севере от Легльского леса. В Машман [583] генерал де Кастельно покидает меня, и мы с Дюпаржем возвращаемся через Компьен в Париж. Прекрасная погода. Природа в цвету. А человечество в слезах.

Понедельник, 10 мая 1915 г.

Румыния ведет переговоры в Петрограде, Риме, Париже, Лондоне. Но дело не двигается вперед.

В конце дня подписана морская конвенция с Италией. Остановка произошла из-за количества легких единиц, которые Италия требовала от нас на Адриатическом море, и из-за ее настойчивого требования, чтобы Англия немедленно предоставила для той же эскадры четыре бронированных крейсера, которые она удерживает пока в Дарданеллах.

Приводится в исполнение статья 3-я итальянского меморандума, подписанного 26 апреля прошлого года в Лондоне. Решено, что «эскадры Франции и Великобритании будут оказывать активную и постоянную помощь Италии, пока не будет разрушен флот Австро-Венгрии и не будет заключен мир». Первая союзная эскадра под началом командующего итальянским флотом будет состоять, помимо итальянских кораблей, из двенадцати французских контрминоносок, из стольких торпедных лодок, подводных лодок и вылавливателей мин, сколько сможет выделить начальник французской эскадры, из французской воздушной эскадрильи с французским кораблем-авиоматкой, из четырех легких английских крейсеров — они присоединятся к первой союзной эскадре, как только будут заменены четырьмя английскими крейсерами у Дарданелл, — и, наконец, из дивизии из четырех английских крейсеров, предоставляемой в распоряжение итальянского командующего. Для операций на Адриатическом море будет образована вторая союзная эскадра в составе французских боевых единиц и итальянских и английских боевых единиц, поскольку они не предоставлены в распоряжение командующего итальянским флотом. Эта вторая союзная эскадра вместе со своими вспомогательными судами (L'Homme enchainé) будет поставлена под начало командующего французской эскадрой и по зову командующего итальянским флотом будет готова прийти ему на помощь. Словом, Италия добилась своего по всем существенным пунктам. [584]

Несколько сенаторов — Анри Шерон, Будано, Труйо — пришли ко мне с жалобами на Жоффра и Мильерана. Первого они обвиняют в медлительности, второго — в том, что он на поводу у канцелярий своего министерства. В сущности все эти нападки свидетельствуют лишь о внушенном патриотизмом беспокойстве их авторов. По получаемым мною письмам я отлично вижу, как в стране и даже на фронте учащаются признаки усталости и нетерпения. Общее состояние умов еще превосходное, но там и сям на крепком и в целом здоровом организме появляются небольшие зараженные места. Однако нам надо быть стойкими.

В пятницу меня посетил президент Лубэ, и сегодня я нанес ему ответный визит. Лубэ с уверенностью смотрит в будущее и очень тверд. Разговор зашел о Клемансо. Лубэ осуждает его статьи в «L'Homme enchainé» и прямо называет его «вредителем». Он забыл заявление Клемансо в день президентских выборов: «Я голосую за Лубэ». Однако на самом деле тигр и сам действует только под влиянием своего патриотического недоверия, в силу которого он убежден, что только он один способен спасти страну. Кажется, на днях он разрыдался в военной комиссии сената. Чего не простишь ему за эти слезы?

Вчера мы значительно продвинулись вперед севернее Арраса, в направлении на Лоос, Лан и Вими. Битва разгорелась с обеих сторон холма Hoip-Дам-де-Лоретт, на котором находятся немецкие позиции. Неприятель защищался огнем многочисленных пулеметов, расположенных в казематах таким образом, что немцы могли усиленно обстреливать нас с фланга. Немцы укрылись в настоящей крепости из целой сети окопов и ходов, — мы назвали их лабиринтом. Командовал ими баварский наследный принц. Наша атака, в которой приняли участие 4, 21, 23, 20, 27 и 10-й корпуса, была блестящей. Мы завладели деревней Таржетт и половиной Невилль-Сен-Васт, взяли в плен две тысячи человек и захватили шесть орудий. В особенности удачной была атака 33-го корпуса, тщательно подготовленная генералом Петеном; это был молни<