Воскресенье, 4 октября 1914 г.

Укороченное заседание совета министров из-за моего отъезда. Наскоро завтракаю. Приветливо раскланиваясь, [280] прощаюсь с населением Бордо. Мы с Мильераном садимся вместе в военный автомобиль. На месте шофера сидит механик из запасных, это не кто иной, как сын Мореля, директора банка земельного кредита; рядом с ним молодецкого вида капитан спаги, это Думейру, прикомандированный к канцелярии военного министра. Во второй машине за нами следуют Вивиани с генералом Дюпаржем. Затем в последней, третьей, машине едут директор охранной полиции Ришар и несколько его молчаливых сотрудников, которых я называю своими ангелами-хранителями.

Полным ходом мы проезжаем Ангулем и Пуатье, улицы которых кишат солдатами территориальных войск, праздными и старающимися придать себе сугубо военный вид, а также солдатами из запасных батальонов и молодыми рекрутами. У входа в города нас с серьезным видом останавливают караулы и важно проверяют наши пропуска. В проезжаемых нами местностях жизнь как будто идет своим нормальным ходом, и, если бы не мелькающие на каждом шагу запыленные мундиры, ничто не напоминало бы нам про войну.

Мы приезжаем в Сент-Мор, где два года назад я сопровождал президента Фалльера на больших маневрах мирного времени и где мы завтракали с Великим Князем Николаем Николаевичем в большом зале, разукрашенном флагами{*249}. По профессиональному долгу русский генералиссимус говорил тогда генералу Жоффру о возможности войны, в которой русским и французским армиям придется воевать вместе и защищать обе союзные нации. Но как мало вероятной казалась нам тогда эта гипотеза. Нам казалось, что существования Тройственного согласия достаточно для сохранения мира! И вот, несмотря на все наши усилия, наши союзы должны теперь доказать свою действительность на полях сражения; теперь я отправляюсь смотреть не безобидные маневры и буду слышать не холостую пальбу из пушек.

В Туре мы обедаем в здании военного командования. Командует округом генерал Полин, лотарингец из Метца. На фронте он командовал 17-м корпусом в 4-й армии (де [281] Лангль де Кари) во время жарких боев 21 и 22 августа на Семуа и в лесу Люши. В густой туман его застигли врасплох войска неприятеля, о присутствии которых ему не было сообщено. В результате поражения, за которое он не был лично ответствен, он, как и столько других, был представлен в распоряжение министра. Главнокомандующий должен был поступать таким образом, производить огулом чистку командного состава. Вынужденный ударять быстро и сильно, он, возможно, совершил невольно ошибки и несправедливости. Но разве высшим законом не является теперь спасение родины любой ценой?

В Туре офицер связи комендант Эрбильон приехал к нам с известием, что положение в районе Арраса продолжает оставаться серьезным, если не тяжелым. Как и надо было опасаться, немцы снова взяли Дуэ. Для защиты этого города надо было перебросить 21-й корпус в район Лилля и сделать попытку обойти немецкие войска, у которых шел бой с отрядом Мод Гюи. Однако этот корпус удалось подвезти только далеко в тылу, к Сен-Полю, Мервиллю и Армантьеру, причем ему даже пришлось чуть ли не тотчас же отойти еще дальше на юг, в окрестности Лана, где он укрепился на высоте Нотр-Дам-де-Лоретт. Итак, это, как видно, начало натиска немцев на северо-запад и по направлению к морю. Кроме того, нами перехвачено радио следующего содержания: «Его величество желает, чтобы завтра, 4 октября, его кавалерия была в тылу у неприятеля». Сегодня 4 октября. Как был выполнен этот приказ кайзера? Командир Эрбильон еще не знает этого.

В восемь часов вечера мы отправились дальше. В прекрасную звездную ночь мы едем по залитому лунным светом берегу Луары; проезжаем Блуа с его замком, покрытым белесоватой дымкой. Ночное очарование этого сада Франции не раз заставляет нас забывать призраки войны, пока мы не приехали в Орлеан, где наши грезы рассеялись перед официальным гостеприимством префектуры.

Во время этого переезда я в промежутке между двумя умиленными приветами ландшафту долго беседую с Мильераном о военном снаряжении, о тяжелой артиллерии, о пулеметах, [282] обо всем том, что нас заботит и, можно сказать, даже терзает. В этом разговоре с глазу на глаз к Мильерану снова вернулась нотка дружеской откровенности, как в былое время нашей близости, и его отчасти покинула та молчаливость, в которую он любит замыкаться на заседаниях совета министров.