Пятница, 18 сентября 1914 г.

В то время, как Франция в сражении, не имеющем прецедента, была спасена от непоправимого несчастья, в Риме был избран новый духовный глава христианского мира. Болонский архиепископ Джакомо, маркиз де ла Кьеза, был объявлен папой под именем Бенедикта XV. Он лишь в мае этого года был сделан кардиналом. Это аристократ по рождению и дипломат по карьере. Трудно предвидеть, какой линии он будет придерживаться, но он назначил государственным секретарем монсеньера Феррату, который активно содействовал его избранию, — [244] позиция Ферраты по отношению к нам оставалась до сих пор благожелательной. Кардинал Аметт написал мне по своем возвращении в Париж письмо, полное благородства и достоинства: «Париж, 12 сентября 1914 г. Господин президент республики. При отъезде моем из Рима наш святейший отец папа Бенедикт XV удостоил меня поручением доставить Вам прилагаемое письмо, в котором его святейшество извещает Вас о своем вступлении в верховный понтификат. Ввиду Вашего отъезда из Парижа для нужд национальной обороны я лишен чести лично передать Вам это письмо на аудиенции, которой я просил бы у Вас. Вместе с тем я счастлив был бы принести Вам благодарность по поводу того, что Вы согласились принять мое приглашение и Ваш представитель присутствовал на заупокойной мессе, отслуженной в Соборе Богоматери по почившем верховном понтифексе. Этот Ваш шаг был оценен по достоинству во Франции и в Риме. Я сказал бы Вам также, в какой мере Франция должна приветствовать избрание нового папы, благожелательность которого ей обеспечена. Примите, господин президент, вместе с выражением пожеланий успеха нашему оружию, которые я беспрестанно воссылаю к богу, уверение в моем высоком уважении. Леон-Адольф, кардинал Аметт, архиепископ парижский».

К этому столь патриотическому письму приложено было письмо нового папы: «Perillustri viro Galliarum reipublici Praesidi. Benedictus P. P. XV Perillustris vir, salutem. Insrutabili Dei consilio ad suscipienda Ecclesia gubernacula vocati, munus impositae dignitatis Tibi nunciare properamus, eidemque atque nobillissimae Gallorum genti omnia fausta feliciaque adprecamur. Datum Romae apund S. Petrum die III septembris anno MCMXIV, Pontificstus nostri primo Benedictus P. P. X». («Знаменитейшему мужу, президенту республики Галлии. От папы Бенедикта XV. Привет тебе, муж знаменитейший. Призванные неисповедимым промыслом божьим к кормилу церкви, желаем известить тебя о возложенном на нас достоинстве и возносим молитвы о всяком счастье и благополучии для тебя и благороднейшего народа галлов. Дано в Риме, у святого Петра, 3 сентября 1914 г., в первый год вашего понтификата. Бенедикт XV, папа».) [245]

Казалось бы, что по получении обоих этих писем мне оставалось только ответить на них с возможной быстротой и учтивостью. Но по закону церковь отделена от государства, кроме того, мы порвали всякие дипломатические отношения с Ватиканом, что, впрочем, не оправдывалось упомянутым законом. Переписка президента с папой помимо правительства — это было бы одним из тех личных действий, которые часть общественного мнения республики, пожалуй, самая чувствительная, не преминула бы найти заслуживающими осуждения; это был бы своего рода секрет короля, которого не позволит себе уже ни один конституционный король нашего времени. Итак, из корректности, приличия ради я сообщил про оба письма правительству. Решено было, что я должен ответить на них, но что ввиду характера этой корреспонденции ответ мой будет составлен министерством иностранных дел. Это было поручено, если не ошибаюсь, Филиппу Бертело, который находится в Бордо вместе с канцеляриями министерства.

Мне были присланы следующие тексты: «Его Высокопреосвященству кардиналу Аметту, архиепископу парижскому. Монсеньер. Подтверждая получение письма, при котором Вы передаете мне извещение Его Святейшества папы о своем вступлении в верховный понтификат, прибегаю к Вашей любезности и прошу передать по назначению прилагаемое письмо. Очень тронут чувствами, выраженными Вами при сем случае, и Вашими пожеланиями успеха нашему оружию. Прошу Ваше высокопреосвященство верить в мои чувства глубокого уважения». «Его Святейшеству папе. Святейший Отец. Спешу подтвердить Вашему Святейшеству получение извещения о Вашем вступлении на святой престол, с каковым извещением Ваше Святейшество соизволили обратиться ко мне. Благодарю Ваше святейшество за пожелания благополучия французской нации и мне лично и прошу принять мои пожелания Вашему Святейшеству и величию его понтификата».

Я охотно подписал бы оба эти текста, хотя они показались мне скорее несколько сухими, но решено было, что их должен обсудить совет министров. Поэтому я представил их [246] правительству, причем решено было выкинуть одно слово, которое шокировало некоторых министров, — слово «величие». Допускалось, что я приношу свои пожелания папе и его понтификату, но нельзя было терпеть, что я могу желать величия этому понтификату! Какая ничтожная мелочность! В виде реванша оставили в письме к кардиналу слова: «тронут чувствами», конечно, для того чтобы смягчить этим двойным уверением во взаимных чувствах холодность, которую считали необходимой из политических соображений. После этого решено было, что я отправлю свое письмо без скрепления его подписью Делькассе, чтобы не делать кабинет официально ответственным за мое письмо. Я так и поступил, не без сознания, что эти придирки не совсем красивы.

Мы начинаем задавать себе вопрос, что означает молчание главной квартиры. Что происходит на фронте? Нам было сказано, что неприятель остановился против воли и что мы наверняка сможем выбить его из его позиций. Теперь нам заявляют, что ранее двух-трех дней не наступит никакого «решения» и что ситуация остается почти без перемен. В чем секрет этого? Вчера в директиве № 5657 Жоффр указывал генералу Монури: «По-видимому, неприятель перебрасывает войска на северо-запад под защитой укреплений, возведенных на всем фронте. Необходимо создать на нашем левом фланге кулак, способный не только парировать обходное движение неприятеля, но также обеспечить окружение последнего». В исполнение этого приказа наше левое крыло несколько продвинулось вперед, но ему отнюдь не удалось окружить правое крыло неприятеля. Нам придется бороться за то, кто кого обойдет. Но на флангах, как и в центре, против нас находятся войска, твердо укрепившиеся. На Марне, как мне сообщают офицеры связи, окопы, оставленные немцами, замечательно построены, хотя их приходилось импровизировать. Они достаточно глубоки для прикрытия солдат, снабжены через каждые двадцать метров убежищами и помещениями для отдыха. Несомненно, когда неприятель остановился на новых позициях, эти последние уже предварительно были сильно укреплены войсками, оставшимися в тылу у сражавшихся. [247]

Англия предложила нам на днях высаживать войска в Дюнкирхене для диверсионных операций в Северной Франции и в Бельгии. Генерал Жоффр согласился на эту идею. Но перед ним встает вопрос, будут ли британские войска прибывать в достаточном количестве, чтобы позволить в ближайшем будущем этот маневр. Хотя доминионы и Индия, все без исключения проявили замечательное воодушевление и обещали свою помощь метрополии, большое расстояние осуждает Англию на долгое ожидание эффективного сотрудничества. Объявлено о прибытии войск из Индии, но они будут в Марселе не раньше, чем через двенадцать дней. Подкрепления, которые сама Англия послала через Сен-Назер, уже отправлены на фронт армии маршала Френча. Таким образом, для Северной Франции и Бельгии речь может идти в данный момент только о новых контингентах, которые мог бы создать и обучить Китченер.

Россия опять выступила с новой инициативой: на сей раз Сазонов не является ее единственным виновником, однако она не более удачна{*223}. Великий Князь Николай Николаевич обратился к народам Австро-Венгрии с манифестом, призывающим их сбросить иго Габсбургов и осуществить, наконец, свои национальные устремления. В этом же духе русское правительство советует румынскому правительству занять Трансильванию и предлагает ему участвовать вместе с русскими войсками в оккупации Буковины. Как ни относиться к этим проектам, они носят чисто политический характер, они затрагивают важные вопросы и предрешают условия мира. Недопустимо, чтобы Россия открыто устанавливала их по-своему, не посовещавшись ни с Англией, ни с Францией.