Начало и механизм социогенеза

Как указывалось, большая способность к производственной деятельности, взятая сама по себе, не обеспечивает индивиду никаких преимуществ перед другими членами объединения. Это верно и в том случае, если рассматривать отношения индивида исключительно лишь к среде. Но необходимо принять во внимание и отношение индивида к другим членам его группы, ибо от этого в случае с грегарными животными в известной степени зависит, сможет ли данная особь выжить и оставить потомство. По отношению к ранним и поздним предлюдям можно говорить не просто об известной, а о значительной зависимости.

Чтобы предчеловек мог нормально существовать и развиваться, он должен был систематически получать мясо. Однако доступ к нему зависел от его положения в существующей в стаде системе доминирования. Только доминирующим индивидам был гарантирован доступ к мясу. Остальные же в каждом данном случае могли как получить этот ценнейший пищевой продукт, так и остаться без него. Сходным образом обстояло дело и с удовлетворением полового инстинкта. Доминирующий самец имел больше шансов оставить потомство, чем подчиненный.

Большая по сравнению с другими членами группы приспособленность к производственной деятельности, взятая сама по себе, не была таким качеством, которое могло бы доставить предчеловеку высокий статус в системе доминирования. Это обеспечивалось обычно агрессивностью, смелостью, значительной физической силой, которые совершенно не обязательно должны были совпадать с большей, чем у других членов стада, способностью к изготовлению орудий. Имеются серьезные основания полагать, что наличие у индивида качеств, способствующих успеху производственной деятельности, делало менее вероятным наличие у него таких особенностей, которые обеспечивали бы ему высокий ранг в иерархии. Изготовление орудий предполагало усложнение центральной нервной системы, прежде всего головного мозга, способность к более тонким и точным движениям, но отнюдь не развитие мускулатуры. Обладание большой физической силой не столько способствовало, сколько препятствовало изготовлению более совершенных орудий. В результате индивиды, более других способные к изготовлению орудий, имели не только больше, а, наоборот, меньше шансов получить высокий статус, а тем самым выжить и оставить потомство, чем особи, менее способные к этому.

Но в таком случае естественный индивидуальный отбор должен был бы вести к уменьшению числа индивидов, более других способных к производственной деятельности. В противоположном направлении действовал грегарно‑индивидуальный отбор. Однако он не всегда мог взять верх, а иногда и просто нейтрализовать действие естественного индивидуального отбора. Это мешало совершенствованию производственной деятельности, а в определенные периоды делало его невозможным.

Таким образом, существовавшие в объединениях поздних предлюдей отношения были препятствием для развития производственной деятельности, а начиная с определенного момента они практически сделали невозможным ее дальнейшее совершенствование. В результате необходимым для ее прогресса стало, чтобы у индивидов, обладавших большими способностями к производственной деятельности, появилось по крайней мере не меньше шансов получить мясо, чем у любых других членов объединения. А это могло быть достигнуто лишь при установлении такого порядка, при котором все взрослые члены объединения без исключения имели бы равные возможности получить долю охотничьей добычи.

Конечно, еще более благоприятные условия для развития производственной деятельности создало бы уравнение шансов всех самцов без исключения удовлетворить половой инстинкт. Однако это не было столь важным, как обеспечение равного доступа к мясу, ибо относилось не ко всем, а только к части членов объединения. Обеспечение всем членам объединения равной возможности получить мясо требовало ликвидации системы доминирования в сфере распределения этого продукта, а тем самым и уничтожения системы доминирования вообще.

Необходимость в новых отношениях внутри объединения диктовалась нуждами развития производственной деятельности, и в этом смысле она была производственной потребностью. Производственная деятельность могла развиваться только в рамках объединения, поэтому данная потребность зародилась внутри объединения, и так как она заключалась в необходимости его перестройки, то по своему существу была нуждой объединения, а тем самым и всех его членов, вместе взятых. Таким образом, в стаде поздних предлюдей наряду с биологическими потребностями его членов возникла еще одна потребность, которая качественно отличалась от остальных. Она была, во‑первых, производственной, во‑вторых, групповой, грегарной. Этим стадо поздних предлюдей отличалось от всех объединений животных, не исключая стада ранних предлюдей, что и определило его совершенно иную судьбу.

Объективной производственной потребностью была ликвидация доминирования. Но, как уже отмечалось, доминирование является важнейшим способом согласовывания сталкивающихся стремлений членов объединения и средством обеспечения определенного порядка в нем. Только существование в стаде поздних предлюдей жесткой иерархии делало его достаточно прочным и сплоченным.

Если бы стадо поздних предлюдей и после ставшей необходимой перестройки продолжало оставаться биологическим объединением, то не только ликвидация, но даже ослабление доминирования неизбежно привело бы к тому, что оно утратило свою сплоченность и стабильность. Но в таком случае оно оказалось бы неспособным обеспечить ни прямое приспособление к среде, ни развитие производственной деятельности.

Возникновение объективной потребности в ликвидации доминирования ни в малейшей степени не сняло объективной же необходимости в прочности и сплоченности объединения. Более того, развитие производственной деятельности делало сплоченность группировки производящих существ еще более настоятельно необходимой. Иными словами, развитие производственной деятельности предъявило к биологическому объединению такие требования, которые заведомо не могли быть одновременно реализованы, пока оно оставалось таковым. Это отнюдь не означает, что в рамках биологической формы движения материи вообще невозможно упрочение связей между особями, входящими в ту или иную группировку, и одновременно ликвидация в этой группировке системы доминирования.

Биологический сверхорганизм, безусловно, более сплочен, чем любое самое прочное биологическое объединение. В то же время в нем нет никакой системы доминирования. В сверхорганизме столкновения на почве удовлетворения полового инстинкта не представляют никакой угрозы для его сплоченности, ибо подавляющее большинство особей, составляющих это образование, являются бесполыми. Но если не все индивиды, входящие в сверхорганизм, стремятся к удовлетворению полового инстинкта, то все они для своего существования нуждаются в пище. Однако система доминирования не действует и в этой сфере.

В пчелиной семье, например, сбором пищи даже из рабочих пчел занята лишь часть, не говоря уже о матке и трутнях. Остальные рабочие пчелы либо выполняют иные функции, либо вообще ничего не делают. И тем не менее пищу получают все. Добытая пчелами‑собирательницами пища образует такой фонд, к которому имеют доступ все члены семьи. Он отнюдь не исчерпывается пищей, запасенной в особых хранилищах. Между пчелами идет интенсивный обмен питательными веществами, совершаемый путем передачи изо рта в рот. В одном из экспериментов шести пчелам был дан радиоактивный фосфор. Через сутки 40 % обитателей улья, состоявшего примерно из 40 тыс. особей, были радиоактивными (150. С. 197 — 198). В эксперименте с обычными черными муравьями одной особи была дана радиоактивная сахарная вода. В течение 24 часов радиоактивными стали все рабочие муравьи. Через неделю все члены колонии несли примерно одинаковое количество радиоактивных веществ (35а).

Таким образом, вся пища, добытая членами сверхорганизма, образует единый фонд. Для его обозначения прямо напрашивается слово «общий». Но эта общность носит своеобразный характер. Пища является общей для всех особей, входящих в состав сверхорганизма, в том смысле, в каком общими для всех органов и клеток обычного биологического организма являются поступившие в него питательные вещества. Всю эту пищу объединяет то, что ее добыл и потребляет один биологический сверхорганизм. Иными словами, рассматриваемая «общность» пищи имеет чисто биологическое происхождение.

Таким образом, реализация, с одной стороны, объективной необходимости в обеспечении равного доступа всех членов объединения к пище и ликвидации системы доминирования в нем, а с другой — объективной потребности в дальнейшем повышении уровня сплоченности объединения в принципе возможна в рамках биологической формы движения материи, но только при условии превращения объединения полноценных в биологическом отношении существ в сверхорганизм, что неизбежно предполагает биологическую специализацию составляющих его особей.

Для стада поздних предлюдей такой путь был исключен. Объединение столь высокоорганизованных животных, какими являются высшие млекопитающие, в принципе не может превратиться в сверхорганизм.

Из сказанного следует вывод: возникшая на определенном этапе в стаде поздних предлюдей объективная необходимость в обеспечении равного доступа всех его членов к мясу и соответственно в уничтожении системы доминирования не могла быть реализована в пределах животного мира. Ее реализация была возможна лишь при условии выхода за пределы биологической формы движения материи. И это было вполне закономерно.

Объективная необходимость в новых отношениях была по своему происхождению производственной. Производственная деятельность требовала возникновения таких отношений, которые бы обеспечивали ее успешное развитие, отвечали ее природе. Эти отношения, которые нельзя охарактеризовать иначе, как производственные, не могли качественно не отличаться не только от тех биологических связей, которые существовали в стаде поздних предлюдей, но и вообще от всех биологических отношений. Они могли быть отношениями только надбиологическими, суперорганическими, т. е. социальными.

Возникновение новых, отвечающих потребностям производственной деятельности отношений прежде всего означало обеспечение равного доступа всех членов объединения к мясу, т. е. превращение охотничьей добычи в общую для всего объединения. Эта общность неизбежно имела совершенно иную природу, чем общность пищи, существующая в сверхорганизме. Ведь объединение, которое должно было прийти на смену стаду поздних предлюдей, не могло быть биологическим сверхорганизмом. Составлявшие его индивиды в биологическом отношении должны были оставаться совершенно полноценными и тем самым обособленными друг от друга, вполне самостоятельными организмами. Поэтому только каждый из них, взятый в отдельности, мог быть потребителем мяса. Объединение же их никаким потребляющим индивидом быть не могло, ибо не представляло собой ни биологического организма, ни биологического сверхорганизма. Таким образом, биологическое потребление в данном случае в отличие от рассмотренного выше никак не могло обусловить общность мяса. Оно, наоборот, противопоставляло каждого из членов объединения любому другому его члену. Все, что было потреблено одним индивидом, было потеряно для другого.

И тем не менее такая общность мяса неизбежно должна была возникнуть и возникла. И появившись, она прочно связала всех членов объединения в единое целое. А это могло означать лишь одно: эта общность имела небиологический характер, была суперорганической, т. е. социальной. Для обозначения такого рода связи давно уже существует термин. Этот термин — «собственность». Собственность есть явление, качественно отличное от биологического и любого другого потребления. В данном случае если потребителями были все члены объединения, взятые в отдельности, то собственником — объединение в целом. Здесь мы имеем дело не просто с собственностью, а с определенной ее формой — собственностью всех членов объединения, вместе взятых, на охотничью добычу.

Производственные, социально‑экономические отношения всегда есть прежде всего отношения собственности. И они возникли как отношения собственности, причем отношения общественной, коллективной собственности.

И здесь мы сталкиваемся с организмом, состоящим из индивидов, но только он не является биологическим сверхорганизмом. Это организм совершенно иного типа — социальный или, точнее, формирующийся социальный организм. Реализоваться рассмотренная выше объективная производственная потребность могла, таким образом, только путем превращения биологического объединения в качественно иное образование — формирующееся общество.

Переход от биологического объединения как к биологическому сверхорганизму, так и к социальному организму необходимо предполагал преобразование индивидов, входящих в его состав. Они превратились в такие существа, которые в принципе не могли жить вне рамок в первом случае — сверхорганизма, во втором — социального организма. Но в первом случае индивиды оказывались неспособными существовать самостоятельно потому, что перестали быть полноценными в биологическом отношении существами. Иначе обстоит дело во втором. Каким бы образом ни изменялась морфологическая организация индивидов, в биологическом отношении они оставались совершенно полноценными существами. Трансформация, которая сделала для них невозможным существование вне социального организма, была не биологической, а социальной. Именно в социальном и только в социальном отношении они стали частицами одного единого целого. Это превращение состояло в том, что из существ чисто биологических они стали пусть еще только формирующимися, но тем не менее социальными существами.

Будучи качественно отличными от биологических связей, производственные отношения не могли определять поведение существ, живущих в их системе, тем же способом, что и биологические. Возникновение производственных отношений предполагало появление совершенно нового механизма определения поведения индивидов. В частности, было необходимо появление особой силы, через посредство которой производственные отношения определяли бы поведение производящих существ.

Понять, каким был механизм, через посредство которого первоначальные производственные отношения детерминировали поведение людей, можно, только более конкретно представив эти исходные отношения.

Они, как это вытекает из сказанного выше, могли быть только отношениями полной собственности объединения производящих существ на мясо. Уже эта самая общая характеристика позволяет их отнести к коммуналистическим отношениям, которые существовали у народов, находившихся на первой фазе эволюции первобытного общества, и были детально описаны этнографами. Как уже отмечалось, коммуналистические связи есть отношения полной собственности коллектива на все средства производства и все предметы потребления (на пищу в первую очередь), которые выражаются в праве каждого члена коллектива на долю созданного в нем продукта. Первоначальные производственные отношения были формирующимися коммуналистическими отношениями. Формирующийся социальный организм, будучи основан на таких отношениях, представлял собой становящуюся первобытную общину, пракоммуну.

Коммуналистические отношения, которые безраздельно господствовали в первобытном обществе на первой фазе его развития, не оставались неизменными на протяжении всей этой длительной стадии. И наибольший интерес представляют отношения, которые, по всем данным этнографии, являются самой архаичной, исходной формой коммуналистических связей. Они характерны для того уровня развития, когда весь продукт, созданный и добытый членами общины, абсолютно необходим для поддержания их физического, а тем самым и социального существования, т. е. весь является жизнеобеспечивающим. Переход к более поздним формам коммуналистических отношений произошел только с появлением более или менее регулярного избыточного продукта (127; 128).

Сущность этих первоначальных коммуналистических отношений заключается в том, что все предметы потребления и средства производства находятся не только в безраздельной собственности, но и в полном распоряжении коллектива. Каждый член коллектива имел право на долю общественного продукта, но она не поступала не только в его собственность, но и в его распоряжение. Он не мог использовать ее для какой‑либо другой цели, кроме непосредственного физического потребления. Вследствие этого процесс распределения пищи был теснейшим образом связан с процессом ее потребления.

Наглядным воплощением основной особенности этих отношений — переход пищи только в потребление индивида, но не в его собственность и даже распоряжение — был конкретный прием распределения и одновременно потребления пищи, бытовавший у одной из групп эскимосов. Большой кусок мяса шел по кругу. Каждый присутствовавший отрезал от него такую порцию, которую он мог взять в рот, и передавал следующему, который проделывал то же самое. И таким образом кусок циркулировал, пока его не съедали. Подобным же образом шел по кругу и сосуд с супом: каждый делал глоток и передавал другому (360. С. 901). И в этом приеме распределения нашла свое яркое выражение еще одна особенность данных отношений — обеспечение равного доступа к пище всех членов коллектива.

Описанный прием распределения пищи был далеко не единственной формой проявления этих отношений. Существовали и другие (127). Но каковы бы они ни были, данная форма отношений никогда не предполагала раздела пищи между членами коллектива. Ни одному члену коллектива никем — никакими другими его членами и не коллективом в целом — не выделялась определенная доля. Каждый просто сам брал ее из массы продукта, находившегося в собственности и распоряжении коллектива в целом, причем с таким расчетом, чтобы не лишить остальных членов возможности взять свою долю. Именно поэтому такого рода коммуналистические отношения можно назвать разборными.

Нельзя, конечно, ожидать, что у самых ранних формирующихся людей уже возник описанный выше конкретный прием распределения пищи. Но по самой своей сущности первоначальные производственные отношения должны были относиться именно к этой разновидности коммуналистических связей.От развитых разборно‑коммуналистических отношений эти исходные отношения отличались лишь тем, что в полной собственности и безраздельном распоряжении коллектива находились не все средства производства и предметы потребления и даже не вся пища, а исключительно лишь мясо.

Можно попытаться и более конкретно представить проявление этих отношений на самом раннем этапе формирования социального организма. Для этого нужно восстановить в памяти нарисованную в одной из предшествующих глав картину распределения мяса в объединении обезьян, а затем внести в нее поправку, представив, что теперь ни один индивид не имеет возможности каким‑либо способом отстранить любого другого индивида от мяса.

Таким образом, в праобществе, когда животное было убито, любой его член, не боясь быть отогнанным, мог подойти к туше и начать отрывать (или отрезать), а затем есть куски мяса. Если какой‑либо индивид отрывал такой кусок, который не мог сразу же отправить в рот, то любой другой член коллектива мог подойти к нему и, не встречая с его стороны каких‑либо препятствий, разделить с ним трапезу.

Таким образом, с самого начала становления производственных отношений в объединении производящих существ всем без исключения его членам был обеспечен свободный доступ к охотничьей добыче. И возникает вопрос о средствах, с помощью которых такой доступ обеспечивался.

Стадо поздних предлюдей делилось на две части, одна из которых имела свободный доступ к мясу, а другая была его лишена. И доминирующие животные были той силой, которая своими действиями ограничивала доступ к мясу подчиненных особей.

Свободный доступ к мясу всех без исключения членов объединения и тем самым предоставление ранее подчиненным индивидам равной с ранее доминировавшими возможности получить этот продукт с неизбежностью означали ограничение возможности последних удовлетворить свою потребность в нем. Если раньше они могли отогнать подчиненного индивида от туши, лишить его доли добычи, то теперь они этого сделать не могли. Если раньше они могли съесть всю добычу, то сейчас на их долю всегда доставалась только часть ее.

Иными словами, возникновение производственных отношений с неизбежностью предполагало ограничение проявления пищевого инстинкта у части членов объединения, причем самых решительных и сильных. Вполне понятно, что силой, ограничивавшей инстинкты ранее доминирующих особей, не могли быть ранее подчиненные животные ни в одиночку, ни вместе. Этой силой могли быть только все члены объединения, вместе взятые, включая и ранее доминировавших индивидов.

Такой силой все члены объединения, вместе взятые, могли стать потому, что в объединении кроме биологических инстинктов составлявших его индивидов существовала объективная производственная необходимость в превращении мяса в общую собственность, которая была потребностью объединения в целом и тем самым всех его членов, вместе взятых. В процессе развития удовлетворение этой общей производственной потребности стало постепенно необходимым условием существования объединения, а тем самым и удовлетворения биологических потребностей всех его членов. Удовлетворение общей производственной потребности получило приоритет над удовлетворением биологических потребностей любых отдельных членов объединения.

Движимые вышедшей на первый план объективной производственной потребностью, все члены объединения, вместе взятые, не позволяли никакому отдельному члену объединения ради возможно полного удовлетворения его биологической потребности отстранять от мяса никакого другого отдельного члена объединения. Ограничение, реально затрагивавшее часть членов, выступило как такое, которое относится ко всем без исключения взрослым его членам, как ограничение зоологического индивидуализма вообще. Реальный равный доступ всех членов объединения к мясу предполагал в принципе равное ограничение биологических потребностей каждого из них.

Чтобы рассматриваемая общая производственная потребность могла привести всех членов объединения, вместе взятых, в движение, она, как и любая другая потребность, должна была пройти через их головы, в той или иной форме отразиться в их мозгу. В отличие от биологической потребности групповая производственная потребность не имела корней в морфологической структуре организмов производящих существ. Поэтому она не могла отразиться в их мозгу таким же образом, как биологические потребности. Существуя объективно, вне организмов производящих существ, эта потребность в то же время не представляла собой чего‑то вещественного, наглядного.

В принципе, в идеале отображение общей производственной потребности с необходимостью предполагало появление качественно новой формы отражения действительности, не существующей в животном мире. Такой формой отражения мира является человеческое сознание, которое специально возникло для отображения невещественного, нечувственного, ненаглядного.

Осознание общей производственной потребности имело смысл лишь постольку, поскольку сознание, отражая эту потребность, направляло деятельность производящих существ на ее удовлетворение. Человеческое сознание с самого начала носило активный характер. Оно лишь для того и отражало действительность, чтобы обратно на нее воздействовать, направлять человеческую деятельность. «Сознание человека,— писал В. И. Ленин,— не только отражает объективный мир, но и творит его» (7. С. 194). Сознание, взятое в его обратном воздействии на мир, и есть не что иное, как воля. Возникновение сознания было одновременно возникновением воли. И практический, волевой, а не познавательный аспект был здесь главным, основным.

Не будем пока останавливаться на вопросе, не могла ли объективная производственная необходимость в равном доступе всех членов объединения к мясу в какой‑то степени реализоваться еще до появления сознания и воли. Но несомненно, что там, где сознание и воля уже существовали, эта потребность в значительной степени была реализована. Иначе говоря, наличие сознания и воли является бесспорным показателем существования в объединении производственных отношений и тем самым его социальной, а не биологической природы.

Как уже отмечалось, в сложившемся обществе производственные отношения существуют, лишь проявляясь в волевых. Из этого следует вывод, что производственные отношения появляются только вместе с волевыми, т. е. вместе с сознанием и волей. Не будем пока касаться вопроса, является ли это положение абсолютно верным. Однако даже если бы оно было полностью справедливым, то это не дало бы никаких оснований для вывода, что производственные отношения выступают вторичными по отношению к сознанию и воле.

Объективная необходимость в производственных отношениях, причем отношениях строго определенного характера, возникла до появления сознания и воли. Вызвав к жизни сознание и волю, эта объективная потребность определила их содержание, действия производящих существ и тем самым отношения между ними. Последние в своей сущности были отношениями полной собственности объединения на мясо. И именно такой их характер никак не зависел от сознания и воли людей. Они были такими, в каких нуждалась производственная деятельность. Они были отношениями объективно необходимыми.

Термин «необходимость» имеет несколько тесно связанных, но несовпадающих значений. В одном смысле необходимость есть объективная потребность в том, чего пока еще нет, но что должно с неизбежностью возникнуть. В таком значении объективно необходимое не есть объективно существующее. Именно так обстояло дело с производственными отношениями в стаде поздних предлюдей: существовала объективная необходимость в этих отношениях, но самих этих отношений не было. В другом смысле необходимость есть характеристика уже существующего, но не всякого, а такого, которое не могло не возникнуть и не может не существовать. Необходимое во втором смысле есть реализация необходимого в первом.

С осуществлением объективной необходимости в производственных отношениях последние, став объективно существующими, не перестали быть объективно необходимыми. Реализовавшись, объективная производственная потребность в социально‑экономических отношениях не только не исчезла, а, наоборот, стала еще более настоятельной. Она только несколько изменила характер: из необходимости возникновения производственных отношений она превратилась в необходимость их существования и тем самым их непрерывного воспроизводства. Осуществившись в системе производственных отношений, эта потребность стала еще более прочной, ибо обрела в этой системе прочную объективную основу.

Объективная необходимость тех или иных производственных отношений всегда выступает как объективная нужда в тех или иных действиях людей, а тем самым в тех или иных волевых их отношениях. Иными словами, производственные отношения, чтобы существовать, должны приводить людей в движение, отражать их интересы, потребности, определять их сознание и волю. Система производственных отношений всегда выступала как объективный источник сознания и воли людей, как общественное бытие, социальная материя.

Имея своим источником производственные отношения, сознание и воля с самого начала носили общественный характер. Разумеется, возникновение общественного сознания было невозможно без появления индивидуального сознания, равно как и общественной воли — без индивидуальной воли. Но, не существуя без индивидуального сознания, общественное сознание никогда не представляло собой просто сумму сознаний отдельных индивидов. И не сводилось оно к этому потому, что имело свою объективную основу в структуре не индивидов, а общества, в общественном бытии. Сознание появилось прежде всего как общественное сознание. Индивидуальное сознание возникло в связи с общественным, лишь как его проявление, как форма его бытия.

И в первую очередь как общественная появилась и воля. И она была общественной не просто в том смысле, что определялась производственными отношениями и существовала в праобществе. Вся суть заключалась в том, что она возникла как воля всех членов праобщества, вместе взятых. И иной она быть не могла. Эта воля возникла как средство удовлетворения объективной необходимости в обеспечении равного доступа всех членов объединения к мясу, которая с самого начала была потребностью групповой, общей, а когда группа превратилась в праобщество, стала социальной, общественной.

Эта потребность праобщества и определяла его волю, его формирующуюся мораль (прамораль). Удовлетворение этой социальной потребности было невозможно без ограничения биологических потребностей членов праобщества. Поэтому первым и вначале единственным требованием воли праобщества — его праморали, обращенным к каждому из его членов, было: не препятствовать доступу никого из остальных членов праобщества к мясу. Это было требование всех членов праобщества, вместе взятых, к каждому его члену, взятому в отдельности. Оно было первым правилом, первой нормой человеческого поведения.

Существуя в праобществе как проявление общественной воли, норма с неизбежностью представала перед каждым индивидом как его обязанность перед праобществом, а именно обязанность не препятствовать доступу к охотничьей добыче остальных членов коллектива. Но эта обязанность всех членов праобщества с неизбежностью оборачивалась для них и правом, а именно правом каждого из них получить долю мяса, добытого в коллективе.

И эта обязанность, и это право, сама норма, от которой они были неотделимы, были не чем иным, как одновременно и порождением и отражением материальных отношений собственности праобщества на мясо. Материальные отношения собственности, порождая и определяя волю общества, воплощаются в волевых отношениях, которые тем самым тоже выступают как отношения собственности.

Во всех обществах собственность как социально‑экономическое отношение не существует без собственности как волевого отношения. В классовом обществе волевые отношения собственности регулируются правом и являются правовыми. В обществе доклассовом волевые отношения собственности регулируются моралью и выступают как моральные. В данном случае мы имеем дело с формирующимися волевыми отношениями собственности. Они регулировались формирующейся волей праобщины — праморалью. В становящихся волевых отношениях собственности воплощались зарождающиеся материальные отношения собственности.

Общественная воля, представляя собой явление, отличное от индивидуальных воль, в то же время не может существовать без последних. Существование воли общества предполагает существование воли у каждого из его членов. Чтобы праобщество могло регулировать поведение своих членов, необходимо наличие у каждого из них способности управлять своими действиями. Чтобы праобщество могло ограничивать, подавлять биологические инстинкты своих членов, необходимо, чтобы каждый из них был способен обуздывать свои собственные биологические потребности.

Понимание сущности отношений общественной и индивидуальной воли предполагает ответ на вопрос, что именно заставляет индивида подчиняться требованиям общественной воли, нормам поведения. Объяснить это одной лишь угрозой наказания со стороны праобщества нельзя. Праобщество состоит из тех же самых индивидов. Все эти индивиды, вместе взятые, могли систематически требовать от каждого индивида неуклонного соблюдения определенных норм поведения лишь при том непременном условии, чтобы все они были кровно заинтересованы в этом. Вполне понятно, что заинтересованность всех членов праобщества, вместе взятых, в соблюдении норм невозможна без заинтересованности в этом каждого из них, взятого в отдельности.

Нормы были выражением потребностей праобщества. Но потребности праобщества с неизбежностью были и потребностями всех его членов, вместе взятых, а тем самым и каждого из них, взятого в отдельности. Это было объективной основой превращения требования праобщества к своим членам в требования каждого из них к самому себе. Результатом было превращение существовавшей в коллективе нормы во внутренний стимул поведения прачеловека. Последний руководствовался ею не потому, что боялся быть наказанным, а потому, что иначе действовать не мог.

Общественная воля не просто контролировала волю индивидов, она ее формировала, делала именно такой, а не иной, определяла ее внутреннее содержание. В результате объективные потребности социального организма становились одновременно и субъективными потребностями каждого из его членов. И выступая в качестве внутренних побуждений, собственных стремлений человека, они определяли его поведение. Тем самым производственные отношения входили в плоть и кровь производящего существа, делая его существом не биологическим, а социальным, т. е. человеком.

Неизбежно наступившее в результате реализации объективной потребности в равном доступе всех членов объединения к мясу разрушение системы доминирования не только не привело к падению, а, наоборот, вызвало возрастание сплоченности объединения. Это произошло потому, что на смену одному способу обеспечения порядка, характерному для животного мира, пришел совершенно иной, невозможный в рамках биологической формы движения материи. Если в животном мире согласовывание стремлений членов объединения к удовлетворению биологических инстинктов достигается путем подавления слабых сильными и возникновения системы рангов, то в праобществе это обеспечивалось путем подчинения всех его членов одной единой воле коллектива, в которой выражались его потребности, являвшиеся одновременно потребностями всех входивших в его состав индивидов. Являвшаяся порождением и отражением системы производственных отношений, воля праобщества, регулируя поведение его членов, обеспечивала порядок в этом объединении и тем самым его сплоченность. Общественная воля была в праобществе тем механизмом, посредством которого производственные отношения определяли поведение людей.

Вслед за принципиальным решением вопроса о трансформации стада поздних предлюдей в праобщество формирующихся людей (пралюдей) было бы, конечно, желательным и более конкретное представление об этом процессе. Определенный материал для этого имеется.

Общественное бытие неразрывно связано не со всем вообще общественным сознанием, а лишь с той его частью, которая является его отражением, т. е. с общественным сознанием в узком смысле. Именно поэтому во всем предшествующем изложении речь шла лишь об общественном сознании в узком смысле, а не об общественном сознании вообще, которое включает также и отражение природы.

На самом раннем этапе своего становления общественное сознание в узком смысле практически выступало почти исключительно как общественная воля, а эта общественная воля по существу сводилась к одной‑единственной норме — запрету кому бы ни было из праобщины отстранять любого другого ее члена от мяса. Поэтому зарождение общественного сознания в узком смысле было не чем иным, как зарождением этого запрета.

Как уже отмечалось, имеются серьезные основания полагать, что первоначальные запреты носили форму табу. Если это так, то изучение особенностей табу может пролить свет на путь формирования первой нормы поведения, а тем самым и на процесс формирования первоначальных производственных отношений.

Огромный материал о табу представляет в наше распоряжение этнография. Термин «табу» прежде всего применяется для обозначения особого рода з