Дальнейший процесс консолидации древнебашкирского этноса

Развитие и углубление этнических связей с миром тюркских кочевников сочетались с дальнейшим процессом консолидации племен в самой Башкирии.

Продолжается смешение и интеграция древнебашкирских пле­мен с булгаро-мадьярской родо-племенной • группой. К началу XIII в. восточные границы Волжской Булгарии расширяются. Составной частью Булгарии стали земли по нижнему течению р. Ик и низовьям Белой, где В. Ф. Генингом и П. Н. Старости­ным зафиксированы отдельные находки булгарского типа. С этими,. пока немногочисленными находками согласуется сооб­щение Ал-Идриси (XII в.) о двух группах «тюркских булгар», которых он соответственно размещает у г. Болгара и северо-восточнее, в Прикамье (Jaubert, 1840, стр. 402—403). Многие ис­следователи считают, что к рубежу XII—XIII вв. восточные пределы Волжской Булгарии достигли Белой и Яика (Смирнов, 1951). Опираются при этом на сообщения Лаврентьевской ле-

тописи от 1229 г. о сражении сторожевого отряда булгар с мон­голами («сторожеве болгарские») на р. Яик (ПСРЛ, I, 1962, стр. 453), на известия казанского летописца, а также отдельные находки булгарских памятников в верховьях Самары и в южной Башкирии. Речь в данном случае, очевидно, идет о расширении культурного и политического влияния Булгарии, так как основ­ным районом собственно булгарского расселения и в эту эпоху остается юго-западное Закамье до низовьев рек Степной Зай и Шешма.

Находки булгарского типа по нижним течениям Ика и Белой показывают некоторый сдвиг населения из Булгарии на восток по левобережью Камы, что можно связать с появлением здесь в XIII в. енейских и булярских групп. Юго-восточнее, на террито­рии Приуралья до рек Белой и Яика, булгарские памятники, по крайней мере пока, немногочисленны: это означает, что в XII — начале XIII в. здесь появлялись не более чем отдельные группы булгарского населения. Если под летописным «сторожеве бол­гарские» подразумевать военные отряды Волжской Булгарии, то они должны были включать не только булгар, но и все подвласт­ное население, в том числе башкир и мадьяр. Д. Немет идентифи­цирует названия подразделения нагман в составе племени усер-ган в южной Башкирии с финно-угорским Nyek (название древ-невенгерского племени) со значением «пограничное сооружение» или «племя для охраны границ» (Nemeth, 1966, стр. 21). К этой же эпохе, к концу XII в., относятся упомянутые сведения о переселении «из Булгар» племени гайна-тархан, топонимиче-ркие памятники которого до настоящего времени сохраняются в верховьях Демы (деревни Гайна, Таукай-Гайна, Гайна-Ямал, р. Гайна). Расширение политического влияния Волжской Булга­рии сопровождается, таким образом, переселением части населе­ния из района водораздела рек Бугульминской возвышенности, а именно: племен булгаро-мадьярской группы на восток в запад­ную и южную Башкирию. Это ускоряет их смешение с башкир­скими племенами, с которыми они нередко выступают теперь в единых родо-племенных образованиях.

Другой линией внутреннего этнического развития, которая протекала не менее интенсивно, было взаимодействие башкир с местными и ранее пришлыми племенами на западе современной Башкирии, по всему течению р. Белой от ее поворота в районе г. Мелеуза на север. К эпохе XI—начала XIII в. относится инкор­порация в башкирскую среду и, вероятно, завершение этноязыко­вой ассимиляции смешанных финно-угро-самодийских и сармато-аланских племен турбаслинской, кара-якуповской, куштерякской

и других культурных комплексов. Племена сызгы, упей, терсяк влились в качестве самостоятельных образований или небольшими группами в состав башкир, восприняв их язык, многие черты культуры и хозяйства и в свою очередь повлияв на физический тип и ряд культурных признаков формирующегося этноса.

Слабая археологическая изученность территории Башкирии в эпоху после X в. (известны лишь единичные памятники) не дает возможности детально хронологизировать многие этни­ческие процессы домонгольского периода. Этнографические и ан­тропологические данные (которым не противоречат лингвистиче­ские) показывают довольно активный процесс смешения башкир в XI—XIII вв. с местными финноязычными племенами — наслед­никами бахмутинских, мазунинских и именьковско-романовских памятников, главным образом в долине нижнего течения Белой.

В башкирской этнонимии и топонимии представлено множе­ство названий финского происхождения. В. Ф. Генинг на терри­тории распространения мазунинской культуры обнаружил до 20 удмуртских топонимов (1967). В обзоре этнической истории ниж-небельских и северных башкир нами указан ряд наименований ро­довых подразделений, которые самими башкирами связываются с удмуртами, марийцами и мордвой (ар, аримес, сирмеш, мукшы, нукшы, максей и др.). Время появления этих этнонимов и соответ­ственно топонимов определить но этнографическим материалам не­возможно, но выявленный лингвистами достаточно мощный пласт гидронимов финского происхождения, по их заключению, древ­ний, дотюркский (Камалов, 1971). Некоторые лексические заим­ствования в татарском и башкирском языках, связанные с назва­ниями деревянных сосудов, имеют финские истоки (например, от финской основы кдр удм. гумы, финск. kaami, общетюркск. киббщ тат. гэбэ, башк. гвбэ ^цилиндрически^ сосуд из цельного дерева'). Эти и аналогичные примеры, очевидно, «свидетельствуют о проникновении деревянных сосудов от угро-финнов к тюркам» (Ахметьянов, 1972, стр. 8). С финским субстратом в башкирском этносе связаны также многочисленные древние «черемисские кладбища», разбросанные по всей западной Башкирии. Многие из них находятся за пределами территорий современного расселе­ния марийцев, и башкирскими преданиями приписываются древ­нему языческому населению (Юсупов, 1960, стр. 133). В этом же плане надо рассматривать упомянутые старинные сказания и ле­генды башкир о предках-марийцах, переходе от язычества в ис­лам, борьбе башкир с народами ар и сирмеш, особенно с «наше­ствием марийских женщин» и т. д.

Эти сведения хорошо сопрягаются с сравнительно-историче­ским анализом материальной культуры башкир, финских наро­дов Поволжья, а также чувашей. Башкир, волжских финнов и чувашей объединяют древний покрой верхней одежды с прямой спинкой (у башкир тире тун), туникообразная рубаха, примитив­ная мягкая обувь, стянутая ремешком вокруг щиколотки, и т. д. Особенно выразительными являются аналогии в области женской одежды и украшений: общую основу имеют старинные, украшен­ные монетами и кораллами шлемообразные головные уборы с на­спинной лопастью (кашмау — у башкир, хушпу — чувашей, кашпу — бесермян, венец — мордвы); тонкие счетные вышивки на полотенцеобразных уборах (тадтар — у башкир, сурпан — чу­вашей) и т. д. (Руденко, 1955; Шитова, 1968, 1971; Белицер, 1971). Сходные черты в ранних пластах орнаментики и техниче­ских приемах прикладного искусства (в резьбе по дереву — вин­товая и врезная резьба, силуэты и оформление ковшей, солярный орнамент, простейшие геометрические фигуры; в вышивках — ко­сая стежка, фигуры в виде противостоящих птиц или животных и т. д.) не оставляют сомнений в древности финно-башкирских этнических взаимодействий (Авижанская, Бикбулатов, Кузеев, 1964; Денисов, 1969).

М. С. Акимова на основе изучения современного физического типа башкир и краниологических материалов намечает линию связей: племена пьяноборской культуры — племена мазунинской культуры — современные северные башкиры. Она приходит к вы­воду о «единстве происхождения северных башкир с другими на­родами Волго-Камья» (Акимова, 1968, стр. 97). Некоторые раз­личия в физическом типе северных башкир с западными сосе­дями объясняются, по мнению М. С. Акимовой, ролью пришлого суперстрата (башкирских кочевников). Отмечая правильность этих заключений, заметим, однако, что историко-этнографические материалы заставляют внести в эту схему существенные коррек­тивы территориального характера. Смешение древних башкир и финно-угорских племен бахмутинской, мазунинской, именьков-ско-романовской культур с IX и до конца XII в. имело место в долине нижнего течения р. Белой (и возможно южнее), но не на севере Башкирии, где башкирские группы появились не ранее XII в. К тому же накопление, пока очень бедного, краниологиче­ского материала по северной Башкирии (X—XVII вв.) может дополнить, а может быть, и изменить наши представления о фор­мировании физического типа северных башкир. Надо иметь в виду и более поздние события, а именно: чрезвычайно активное сме­шение северных башкир начиная с XVI в. с крупными группами

вновь пришлого населения (марийцами, удмуртами, мордвой и, особенно, татарами), общая численность которых в XVIII в. в этих районах превысила количество башкир.

Смешение древних башкир с финнами бельской долины до на­чала XIII в. оставило заметный отпечаток не только на северных башкирах, но и на юго-восточной географической группе башкир, обитавших тогда в этих районах. Об этом свидетельствует присут­ствие отмеченных выше волжско-камских аналогий в материаль­ной культуре башкир разных областей, особенно юго-восточных. В этой же связи находится вывод М. С. Акимовой о том, что юж­ные башкиры (усерганы), которые относятся к наиболее мон­голоидной группе, по ряду признаков (цвет глаз и волос, пока­затели измерений лица, эпикантус) «занимают промежуточное положение между казахами, с одной стороны, и татарами, удмур­тами, марийцами — с другой» (Акимова, 1968, стр. 97). Древне-башкирские племена расселились на Южном Урале после актив­ного периода смешения с аборигенами в западной Башкирии. Это находит подтверждение в наблюдениях языковедов в области башкиро-финских языковых связей, которые, бесспорно, отно­сятся к башкирскому языку в целом (Максютова, 1967; Ишбула-тов, 1967). «Язык народов Поволжья — чувашский, татарский, башкирский, — пишет Н. А. Баскаков, — испытал на себе значи­тельное влиян4э славянского и финского субстрата» (Баскаков, 1964, стр. 2; курсив наш. — Р. К.).

В целом же этнические процессы в Башкирии в домонгольское время характеризуются взаимопроникновением и консолидацией трех основных компонентов предшествующей эпохи — древнебаш-кирского, булгаро-мадьярского и финно-угорского (смешанного с сармато-аланским) — при нарастающем притоке кыпчакских и кыпчакизированных кочевников с юга, которые, проникая во все части древнебашкирского этноса, влияли на дальнейшее его фор­мирование и нивелирование этнокультурных признаков.

В социально-экономическом аспекте складывающийся этнос находился на стадии распада патриархально-родовых отношений и формирования раннеклассового общества, характерного для ко­чевников той эпохи. Экономической основой социальных процес­сов было неравенство во владении скотом и в эксплуатации паст­бищ ². С постепенным разрушением племенной замкнутости, в условиях постоянной борьбы и соперничества намечается тен­денция к возникновению крупных объединений племен. Истори-

² Об общественном строе башкир в домонгольскую эпоху см.: Кузеев, 19566, 1957.

ческие сказания, гнежере свидетельствуют о появлении в домон­гольскую эпоху нескольких племенных союзов в западной Баш­кирии, собирателями которых выступала родо-племенная знать усерганцев и бурзян (БШ, стр. 81). Башкирское племенное объ­единение во главе с ханом Джалыком было настолько сильным, что оно в одно время якобы соперничало с Волжской Булгарией. Несмотря на обычные преувеличения племенных сказаний, они показывают масштабы и глубину этнических и политических про­цессов консолидации. При естественном их развитии они могли бы привести к сложению башкирской народности. Однако тенденция этно-политической централизации башкирских племен была пре­рвана монгольским завоеванием, имевшим разрушительные по­следствия для населения Волго-Уральской области и надолго отодвинувшим завершение формирования башкир в народность. Оно внесло также существенные изменения и в направление этни­ческого развития ряда народов Восточной Европы, в том числе башкир.

ГЛАВА X