Ретроспектива: варяги IX века.

Сведения из русской истории IX века входят в ПВЛ, в основном, рассказом о призвании Рюрика. Рассказ этот есть поздняя «вставка Сильвестра», редактировавшего свод Нестора, о чём уже говорилось. В эту вставку, в свою очередь, вставлен рассказ о походе руси на Царьград, приписываемом Аскольду и Диру. Сия «вставка второго порядка» заимствована из византийских хронографов, которые, однако, ни Аскольда, ни Дира не знают. Примечательно, что древнейшая дошедшая до нас новгородская версия первого похода руси на Царьград хорошо знакомых новгородцам варягов не упоминает. Эта версия приписывает указанный поход Кию с братьями, что, конечно, такой же домысел, как и предводительство Аскольда. Все эти фрагменты – поздние, они принадлежат авторам, которые уже не застали деятельных варягов. Поэтому, анализ этих текстов мы отложим напоследок, вопреки обыкновению многих историков танцевать от этой печки.

Вместо этого, мы обратимся к текстам, восходящим к более древним источникам. Один такой текст дошёл до нас в позднем хронографе 1679 г. под названием «Сказание о Словене и Русе и городе Словенске» (см. ПСРЛ, т. 33). Но в этом сказании варяги вообще не упомянуты, хотя автор его говорит о Рюрике и о его предшественнике Гостомысле. Это обстоятельство, однако, показывает, что существовала древняя рукопись, в которую «вставка Сильвестра» не была внедрена вплоть до XVII в. Это предание удержалось в летописи Якима, отрывок из которой был опубликован Татищевым. Текст Якима наиболее близок по времени и по месту записи к событиям Новгородской истории IX в. Яким прибыл в Новгород около 990 г. и мог застать людей, отцы и деды которых жили и действовали в IX в. Текстологический анализ показывает, что исходный рассказ Якима гораздо менее подвергся позднейшему редактированию, чем соответствующий фрагмент ПВЛ. Вот что мы узнаём от Якима.

«По смерти Владимира и матери его Адвинды княжили сыновья его и внуки до Буривоя, иже девятый был после Владимира, имена же сих восьми неведомы, ни дел их, разве в песнях древних, не воспоминают. Буривой, имея тяжкую войну с варягами, много побеждал их и обладал всею Бярмию до Кумени. После же при оной реке побежден был, всех своих воинов погубил, едва сам спасся, уйдя во град Бярмы, иже на острове сей крепко устроенный, где же князи подвластные пребывали, и там, пребывая, умер. Варяги же пришедшие градом Великим и прочими овладели и дань тяжкую возложили на словен, русь и чудь. Люди же, терпя тугу великую от варяг, послали к Буривою, испросив у него сына Гостомысла, да княжит во Великом граде».

Наличие в этом отрывке имён, топонимов и подробностей, неизвестных из других источников и явно не присочинённых впоследствии, подтверждает его достоверность. За это же говорит и честное умолчание об именах восьми пропущенных князей. Упомянутый в начале отрывка Владимир Древний (не путать с Владимиром Святым!) княжил, по-видимому, в VII веке в некоем Великом граде, который, если и не тождественен с Великим Новгородом, является исторически и политически его предшественником. Мы, однако, не будем углубляться в VII век, ввиду скудости данных, а обратимся сразу к Буривою, князю средины IX в. Имя это (в произношении Бурживой, Борживой) известно у западных славян. В частности, был такой чешский князь (конца IX в.), с которым связывают крещение чехов. Нет никаких оснований вычёркивать Буривоя из русской истории, как это делают некоторые авторы из лености, или из нежелания отступить от «ортодоксального» текста Сильвестра. К правлению Буривоя новгородское предание относит первое и единственное, письменно зафиксированное, свидетельство о войне словен с варягами. Отсюда и начинается установленное участие варягов в русской истории. Отметим, что здесь варяги не причисляются к какому-то определенному племени, они поставлены отдельно над побеждёнными племенами.

Примечательно, что войны Буривоя с варягами Яким описывает, как сухопутные, происходящие на южном побережье Балтики. Ничего не говорится о прибытии варягов из-за моря, о варяжских кораблях, о связи варягов с каким-то скандинавским народом. Буривой укрывается от варягов на острове. Если бы варяги были норманны, приплывшие на своих драккарах, то спасаться от них на острове также бесполезно, как египтянину с берегов Нила спасаться от налетевших бедуинов в песках Сахары.

Татищев, комментируя Якима, причисляет варягов к финнам. Бярмию и Бярмы (как и Кумень) он помещает на Карельском перешейке. С этим, однако, вряд ли можно согласиться. И дело не только во флегматичности финнов. Финляндия в то время была редко населена и слабо развита экономически. У финнов преобладало натуральное хозяйство, условий для развития феодализма не было. В политической и военной организации финны отставали и от скандинавов, и от славян. Уже по этой причине нельзя видеть в них деятельных и воинственных варягов. При таком толковании весьма странно выглядит и то, что от варягов-финнов Буривой спасается в Финляндии же. Слабость гипотезы Татищева проистекает из того, что он принимал варягов за племя.

Весьма сомнительна и напряжённая борьба Буривоя с финнами за южную часть карельского перешейка. Даже в эпоху расцвета Новгородской республики, новгородцы не проявляли большого интереса к нездоровой и неплодородной лесисто-болотитстой местности в низовьях Невы, ограничиваясь сбором дани с «убогих чухонцев», да отражением редких попыток шведов укрепиться на невском водном пути. И вряд ли следует рассматривать Буривоя, как предшественника Петра Великого. Поэтому и Бярмию, вероятно, надо искать в другом месте.

Название это, видимо, искажено Якимом, либо переписчиками его, которые пользовались развитой кириллицей. В славянских текстах IX в. буквы я, вероятно, не было, как не было её и в греческом алфавите. В древнейших кириллических текстах эта буква мало отличается начертанием от аза (А). Область же Вармия нам известна – так в средние века называлась восточная часть т. н. Восточной Пруссии и прилегающие земли. Взаимозамена В«Б есть обычное явление связанное с переходом к кириллице от греческого алфавита, где «бета» в византийскую эпоху изображала и звук в. В тех же местах известна ныне р. Окмень. Значение этой области определялось тем, что здесь находим устья Вислы, Немана и Западной Двины, которые для славян предоставляли более удобный выход на Балтику, чем кружной путь по Волхову, Ладоге, Неве и Финскому заливу, замерзавший на полгода. Дальнейшее исследование опять приведёт нас в эти места. Пока же заметим, что в «Сказании о Словене и Русе» Рюрик приходит из Пруссии.

Возвращаясь к летописи Якима, читаем далее. «И тогда Гостомысл, прияв власть, бывших варягов иных избил, иных изгнал, и от дани варягам отрекся, и, пойдя на них, победил. И град во имя старейшего сына своего Выбора при море построил, учинил с варягами мир, и быть тишине по всей земле. Сей Гостомысл был муж, сколько храбр, столько и мудр, всем соседям своим страшный, а людям его любим, расправы ради и правосудия. Сего ради, все окольные чтили его и, дары и дани давая, покупали мир от него. Многие же князи от далеких стран приходили морем и землею послушать мудрости, и видеть суд его, и просить совета и учения его, яко тем прославился всюду».

Здесь описано окончание распри словен с варягами, изгнание последних, заключение с ними мира и прекращение данничества. Из обеих цитат видно, что «дань» словен и других племён варягам не была постоянной и отрегулированной каким-то установлением, а являлась обычным послевоенным ограблением побеждённых. Когда это ограбление превысило меру терпения народа, словене, в союзе с Гостомыслом, быстро положили конец варяжскому разбою. Примечательно, что в обеих статьях нет никаких указаний на заморское происхождение варягов. Борьба с ними идёт на сухопутье, на территории северо-западной Руси и сопредельных земель.

Затем у Якима изложена история Рюрика. Читатель, знакомый с её изложением в основной версии, легко заметит здесь существенную разницу. И если этот читатель не загипнотизирован постоянными перепевами «вставки Сильвестра», он обнаружит, что разница эта в пользу рассказа Якима. Этот рассказ более подробен и правдоподобен, он явно ближе к первоисточникам и менее подвергся позднейшей переработке (ниже мы вернёмся к этой разнице версий).

«Гостомысл имел четыре сына и три дочери. Сыновья его кто на войнах убиты, кто дома умерли, и не осталось ни единого ему сына, а дочери выданы были соседним князьям в жены». Далее излагается вещий сон, вследствие которого Гостомысл предлагает новгородцам выбрать князем своего внука, сына средней дочери – Умилы. «Гостомысл же, видя конец живота своего, созвал всех старейшин земли от славян, руси, чуди, веси, мери, кривичей и дреговичей, явил им сновидение, и послал избраннейших в варяги, просить князя… И пришли по смерти Гостомысла Рюрик со двумя братьями и родами их…»

Из приведённых фрагментов выстраивается следующая логическая цепочка. 1) Рюрик был сыном Умилы, дочери Гостомысла. 2) Дочери Гостомысла были выданы за соседних князей (что вполне отвечает обычаю и смыслу политически-династических браков). 3) «Избраннейшие послы» идут к Рюрику «в варяги»(и ничего – об их отправке «за море»). 4) Следовательно, варяги были соседями Новгородской земли. Вряд ли можно считать соседями Новгорода шведов или иных скандинавов. Варяги, безусловно, обитали где-то поблизости.

Немыслимо считать, что новгородцы стали бы приглашать князя, т. е. правителя и судью, который бы говорил на иностранном языке. Столь же невероятно, чтобы некий князь согласился бы поехать княжить в дальнюю страну, с чуждыми нравами и обычаями, не зная языка своих будущих подданных. Это опять указывает на то, что язык варягов принадлежал к славянской семье. Уместно вспомнить, что все иностранцы-правители, занимавшие престол Руси, долго не удерживались на нём – польский королевич Владислав, немка Анна Леопольдовна, Пётр III Голштейн-Готторпский. Исключение являет Екатерина II, но именно потому, что по восшествии на трон решительно объявила себя русской, и всеми силами старалась быть таковой, усердно изучая русский язык и только им пользуясь в официальном общении и документах. Мы видим, что языковые соображения вполне согласны с территориальными, и что те и другие решительно противостоят гипотезе норманнского происхождения варягов.

К тем же соображениям ведёт следующий фрагмент. «Рюрик по смерти братии обладал всею землею, не имея ни с кем войны. В четвертое лето княжения его переселился от старого в Новый град Великий ко Ильменю, прилежа о расправе земли и правосудии, яко и дед его. И дабы всюду расправа и суд не оскудел, посажал по всем градом князей от варягови словен, сам же проименовался князь великий… а оные князи подручные. По смерти же отца своего обладал варягами, имея дань от них».

Здесь весьма примечательна последняя фраза. Ни один скандинавский источник ничего не знает о дани шведов новгородцам. И ни один серьёзный историк (включая самых оголтелых норманистов) не возьмётся утверждать, что новгородские князья брали дань с какого-либо скандинавского племени. Это – одно из тех свидетельств, из-за которых ортодоксы-норманисты всячески открещивались от использования летописи Якима.

И наконец, последнее упоминание о варягах в статье о Рюрике, оно же – первое в статье об Олеге. «Рюрик… передал княжение и сына своего шурину своему Ольгу, варягу сущему, князю урманскому».

Здесь показательно, во-первых, отделение социальной принадлежности Олега (варяг), от территориально-племенной – «князь урманский». Во-вторых, Олег является братом любимой жены Рюрика – Ефанды, тут же названной «дочерь князя урманского». Но Ефанда–это западнославянское имя Ванда, грецизированное византийски образованным епископом (греки не писали имён, начинающихся со звука в за отсутствием у них эквивалентной буквы). Урмания же ныне известна нам под латвийским названием Юрмала, переводимом как «взморье». Родственные слова, сохранившиеся в русском языке – урман, урема и др. восходят к древнему корню юр (ур), связанному с понятием края, берега. Так что, не надо отождествлять Урманию с искусственно придуманной и никогда не существовавшей «Нурманией», а тем более – с Норвегией, или даже Мурманом, который тогда ещё был неизвестен. Отсюда следует, что варяги обитали по южному берегу Балтики и по низовьям впадающих в неё рек, на что указывает и рассказ о Буривое, и другие данные летописцев.

Для отношения иных историков к летописи Якима показательна позиция Гумилёва («Древняя Русь и Великая степь»). Вопреки ясным сведениям Якима и других летописцев, он заменяет конкретное лицо «партией гостомыслов», действовавшей в пользу варягов, походя отождествляемых с норманнами. При таком обращении с источниками можно вывести что угодно из чего угодно.

Отдельно скажем об Аскольде, действовавшем в то же время. И древние авторы, и современные комментаторы настойчиво указываю на его варяжское происхождение. Татищев полагал его сыном Рюрика, но без точного доказательства. Здесь уместно обратится к отдельному от ПВЛ источнику – «Велесовой книге», тексты которой современны описываемой эпохе (в дискуссию о её подлинности вдаваться не будем). Согласно одному из текстов варяг Аскольд был жрецом Огнебога Семаргла, каковой Семаргл был славянским божеством языческого пантеона Владимира. Выходит, что варяги с самого начала принадлежали славянской религии, а не отказались от отеческих германских богов в пользу новых богов чуждого, да ещё покорённого племени. Никакой невозможной стремительной «славянизации» варягов не было. Сравните это с тем, что мы сказали о религии варягов Владимира, Игоря и Олега. Норманисты все эти данные просто игнорируют.