Кто же был первым русским летописцем, и что же он написал?

В истоке любого общественного явления всегда стоит некий человек. Нашёл он набрякшую влагой почву, расчистил её, копнул ямку, провёл бороздку – и вот закипел вышедший из недр земных ключик, вороша песчинки. Побежала по желобку с тихим говорком слабая струйка… В какую реку обратится она? Каких дальних стран достигнет в пути своём? В какое море изольётся? Многие такие ручьи иссякли, не подпитываемые притоками, не поддержанные вовремя людьми… Но иные росли, набирались сил и доставляли воды свои народам и всему человечеству.

Некоторые открыватели начальных источников издавна знамениты. Другие – полузабыты. Иные же так и остались неведомы потомкам. Среди последних скрыт и первый наш летописец.

Далее я не буду говорить о летописцах древнего Словенска (позднее – Новгорода), из сообщений которых исходил Иоаким, составляя свою летопись, открытую Татищевым. Не будем говорить о безымянном русине, у которого Кирилл нашёл в IX в. книги, написанные русскими письменами. Не будем говорить о столь же безымянных авторах Велесовой книги и о других, труды которых не дошли до нас вовсе и о которых мы только догадываемся. Ограничимся более скромной задачей – попробуем отыскать самого первого автора той нашей Начальной летописи, которую мы читаем в многочисленных списках основной версии (Лаврентьевском, Ипатьевском и др.).

О чём пишут и о чём не пишут в книгах.

Самый поздний известный переписчик древнейшего сохранившегося списка летописи, нижегородский монах Лаврентий, жил в конце XIV в. Минуя ряд неизвестных предтеч его, мы придём к игумену Выдубицкого монастыря Сильвестру, оставившему свою подпись в 1116 г., в конце несохранившейся рукописи, являвшейся отредактированным списком более древней. Эту более древнюю летопись обычно приписывают монаху Киево-Печерского монастыря Нестору, жившему немного ранее Сильвестра. Имя Нестора стоит в заголовке некоторых списков Повести временных лет (ПВЛ), но в списке Лаврентия не осталось. Нестор и считался первым русским летописцем, каковым и доселе почитается в широких кругах. Образ его вдохновлял учёных и писателей, художников и скульпторов. И до сих пор широкая публика, да и некоторые писатели-популяризаторы, по наивности полагают, что Повесть временных лет написана одним автором, Нестором, «с одного захода», в начале XII века, и что именно его сочинение мы читаем в дошедших до нас списках. Но более любознательные учёные не остановились на Несторе. Историки конца XIX – начала XX в. (Шахматов и др.) указывали на его возможных предшественников: монахов Ивана и Никона, безымянного новгородского летописца, первого (и на долгое время единственного) митрополита-русина Илариона. Далее они пришли к гипотезе о существовании свода 1037 г., автор которого точно не установлен. Предполагается, что этот свод был составлен при дворе митрополита.

Но исследование более древних истоков летописания по неясной причине завязло. Хотя отдельные историки предполагали существование свода конца Х в., их искания не нашли поддержки. «Аргументация» их критиков была такова: поскольку разные авторы предлагают разные датировки и разный состав этого гипотетического свода, нечего и говорить о нём. Вывод странный – казалось бы, вот повод для научной дискуссии. Сравним разные мнения, аргументы, проведём дополнительные изыскания – и тем приблизимся к истине. Увы, дискуссия угасла в тиши кабинетов и на страницах малотиражных журналов. Вопрос же о первоавторе летописания даже и не ставился.

Ещё более странна позиция некоторых филологов, занимающихся древнерусской словесностью. К ПВЛ они обращаются при рассмотрении литературы XII в., хотя неохотно признают в ней более древние слои. В курсе лекций по древнерусской литературе Орлова ПВЛ помещена в 14-ю (!) лекцию. В учебнике «История русской литературы XI – XVIIвеков» (под ред. Лихачёва) уже название подчёркивает, что ранее XI в. авторы не заглядывают, а разбор ПВЛ отложен до 3-го параграфа. То же видим и в других трудах. Странно, но факт: авторы трудов и учебников начинают историю русской литературы с переводных книг! Они добросовестно перечисляют и анализируют переводы Евангелия, византийских хронографов и других книг, которые стали появляться и распространяться на Руси не ранее эпохи Ярослава (1019 – 1054). (Впрочем, допускают, что самые ранние из них могли быть сделаны при Владимире, но уже после крещения Руси в 988 г.) Тем самым утверждается, что русская литература возникла не ранее XI в. и явилась производной от литературы переводной. А до того, как бы, не было ни русской письменности, ни русских писателей.

Историки-«классики» XVIII – начала XIX в. приняли концепцию, что Начальная летопись наша написана одним человеком, сразу, в начале XII в., когда уже были переведены греческие хронографы, причём никаких более ранних русских письменных версий её не было. Но скоро стало ясно, что в ПВЛ есть такие фрагменты, которые не могли принадлежать монаху. И сторонники оной концепции отреклись от Нестора, заменив его безликим «летописцем». Они не хотели понимать, что один летописец не мог написать рассказ о мести Ольги и рассказ об убиении Бориса и Глеба, не мог описать бой киевлян с древлянами и набег половцев на Киево-Печерский монастырь. Поскольку же летописец начала XII в. не мог узнать от стариков о событиях ранее средины XI в., из их концепции вытекало, что все сообщения о более ранних событиях русской истории являются либо сомнительными устными легендами, либо сочинением летописца. Изобретались догадки, почему летописец придумал то, а не иное, произвольно отвергались одни «легенды» и перетолковывались другие. Я бы не стал тревожить тени «классиков», если бы и поныне не оставались под гипнозом этой концепции писатели исторического жанра, популяризаторы и даже некоторые профессионалы. Но ведь историческая наука не застряла на временах Соловьёва и Костомарова!

Не будем погружаться в безбрежную проблему возникновения русской письменности. Но необходимо отметить и положить в основание непреложный факт – существование договоров Олега 907 и 912 годов, достоверность и датировка которых никем не подвергается сомнению. Более того, в конце договора 912 г. находим следующий замечательный текст: «…между вами, христианами и Русью бывший мир сотворили Ивановым написанием на две хартии, царя вашего и своею рукою… И таковое написание дали царству вашему на утверждение». В учебниках и книгах для широкого читателя этот текст не приводится или упоминается вскользь. Между тем он прямо указывает на существование одного из древних вариантов русской письменности – Иванова письма. И в 912 г. это письмо было уже развито настолько, что позволяло составлять важные и объёмистые международные документы! Притом, оно была известно и понятно грекам! И писали договор послы своею рукою! Данная цитата показывает, что включённый в летопись договор не является переводом с греческого, тем более поздним. Из текста видно, что он составлен в момент заключения договора, именно от лица русских послов, русскими писцами, на русском языке, в двух экземплярах, причём один экземпляр был вручён грекам.

Зададим вопрос: что же, Иваново письмо было сочинено только на случай заключения сего договора? Отрицательный ответ очевиден. Тогда ещё вопрос: что же, русские грамотеи, заключив договор, тут же забыли освоенное письмо или дружно вымерли в одночасье? И вплоть до 988 г. на Руси не было ни письменности, ни грамотных людей? А кто же писал договоры Игоря и Святослава, читал тексты заключённых договоров, кто толковал их князьям и их наследникам? И неужели люди, овладевшие развитой письменностью, никак более не использовали своё умение?

Тексты договоров не являются художественной литературой. Это – литература специальная, юридическая. Но таковая не могла возникнуть и развиться обособленно, как единственный побег. Она могла существовать, лишь как ветвь древа, достаточно укоренившегося и разросшегося.

Вывод очевиден: с самого начала X века (по крайней мере) письменность на Руси была хорошо известна и даже имела государственное значение. Были люди, ею владевшие, и это были не считанные единицы. И они, конечно, применяли свои знания. Почему же авторы книг, люди компетентные и эрудированные, не хотят исходить из этого важнейшего положения? Загадка!

Археология истории

Итак, нет сомнений в существовании русской литературы и достаточного числа грамотных людей в Х веке. Нет никаких запретов на поиск более древнего начала нашего летописания и автора его. В этом поиске мы прибегнем к методу, который условно назовём «археологическим».

Ибо, пытаясь исходить из самых древних известий, чтобы далее двигаться с течением времени, мы вступаем на зыбкую почву. Ведь, чем древнее известие, тем оно более скудно, менее внятно, тем больше вероятность, что оно было искажено при устной передаче или переписывании. Да и не всегда ясно, принадлежит ли текст тому времени, в котором он находится по летописной хронологии, или помещён туда позднейшим редактором. Недостаток «прямого» подхода проявляется уже в том, что разные авторы по-разному выбирают исходный пункт истории Руси. Чтобы избежать этих трудностей, но проявить последовательность, мы применим тот же метод, который используют археологи. Только вместо слоёв материальной культуры будем поочерёдно выявлять и снимать позднейшие слои словесной и духовной культуры. Мы двинемся по истории вспять.

Археологи встречают трудности, когда на месте раскопок поработали кладоискатели, гробокопатели, строители, земледельцы. При этом элементы верхних культурных слоёв могут «просыпаться» вниз и найдутся не на месте, а древние предметы могут явиться в более новых слоях. Те же трудности подстерегают и нас. Но трудности и существуют для того, чтобы их преодолевать.

Начнём с выявления «слоёв» летописания, двигаясь «сверху вниз». За исходный текст примем упомянутый свод 1037 г., условно включая в него всё предшествующее содержание ПВЛ. Этот свод не есть цельная однородная летопись. Будучи именно сводом, он состоит из разных частей. Простейшее формальное «расслоение» его произведём по княжениям. Но далее увидим, что настоящая структура его сложнее: статья об одном князе может содержать разные слои, а статьи о нескольких князьях образуют один слой. Вот эти «формальные» слои в порядке «сверху вниз».