Главные приближения нашего времени

Сорокин — бесспорно чувствующий время времяписатель. Нельзя сказать, что он проник во время, т. е. в историю, ибо он более социолог, чем философ, не столько сущностновед, сколько феноменолог, но на уровне феноменоистории он смог узреть то, мимо чего проходит подавляющее большинство обществоведов и человековедов. Сорокин полон обоснованного исторического беспокойства, фиксируя жесткую правду пессимизма, но не ограничиваясь этой фиксацией, старается уловить и оптимистический образ возможного бытия человечества. Сорокин чувствует вселенскую катастрофу, ее дискурсивно показывает, пусть и фрагментарно, не может избавиться от факта ее настойчивого приближения, но... любя человечество, желает ему счастья, конечно, призрачного, заклиная избежать физического самоуничтожения в огне термоядерной (или какой-либо подобной) войны. Сорокин уходит так или иначе от той страшной фиксации, что катастрофа восходит не к средствам уничтожения человека, а к тому самому «само», которое предшествует слову «уничтожение». Дело не в войне, ибо война лишь орудие уничтожения, тут все сложнее и не так — дело в самом человеке, эту войну вызывающем; но и это еще не все, далеко не все — дело вообще не в войне, ибо человек успешно погибает и без войны.

Так погибает или не погибает человек? Можно ли исповедовать хотя бы в небольшой мере исторический оптимизм? Каковы они — главные приближения времени?

П. Сорокин абсолютно прав, говоря о деградации западной цивилизации. Эта так называемая возвышающаяся цивилизация, открытая для любых человеческих «либидо», успешно доказала, что полезность и здравый смысл отнюдь не гарантируют от самоуничтожения человека, причем вовсе не от войн и болезней, а от разрушения человеческого в человеке, если не сказать более точно — божественного в человеке. Эта же прогрессивная (технически) и вовсе не прогрессивная (человечески) цивилизация показала, как надо создавать глобальные проблемы для всего человечества, не показав, однако, как их надо решать. И еще: эта очень уж «разумная» (умственная) цивилизация, претендующая на водительство всем миром, потрясающе эффективно доказывает, как не надо управлять человечеством и его жизнью. Выходит, что основной знак современности, во всяком случае, лежащий на поверхности и мельтешащий тут и там, знак в основе своей ложный. Сорокин это достаточно показал, говоря о достижениях западной цивилизации. Не надо быть глубокомысленным философом, чтобы разглядеть истинное значение таких знаков, если не знамений, как телереклама, шоу-бизнес, вторичные ценные бумаги, массовая адвокатура, развлекательно-тестовое образование, примитивный международный язык, поп-музыка, клонирование или абстрактное искусство.

Можно ли человечеству двигаться по пути, указанному западной цивилизацией, да еще и под ее водительством? Похоже, что нельзя. Но как выполнить это «нельзя», как превратить в другое «можно»? Сорокин видит (даже немножко про- видит) решение в вызревании интегральной цивилизации, способной вобрать в себя все лучшее, как принято упрощенно говорить, от Запада и Востока, т. е. от Запада и остального мира, им — этим Западом — отрицаемого, эксплуатируемого и презираемого. Что-то не очень верится в такой синтез, хотя на поверхностном уровне только о нем и возможно, по-видимому, говорить. Конвергенция — спасительное решение, но, увы!, на словах.

Нет, мы не отрицаем некоторого взаимопроникновения разных цивилизаций друг в друга, как известного их движения и во что-то общее, скорее, правда, призрачное, чем реальное. Но можно ли принять конвергенцию за истинную и явно потребную возможность?

И вот тут нам полезно задуматься над возможностями самого человеческого разума. Возможно ли разумно начертать (даже угадать) разумные пути человечества, не говоря уже о том, чтобы разумно двинуть непокорное человечество по этим разумным путям? Пусть каждый в меру своего разумения отвечает на этот вопрос, но наш ответ, к сожалению, отрицателен. Относительный разум, располагающий весьма туманными и отрывочными знаниями о мире и о себе, основательно запутывающийся в собственных измышлениях, неуверенно бредущий по краю бездны, вздыбленный и отчаявшийся, обессмысленный и обезумевший... что может этот самый разум предложить человеку и человечеству, кроме неправды, да еще и призрачной?

П. Сорокин недаром подмечает ограниченность человеческого разума и так называемого разумного познания. И самым истинным знанием почитает как раз знание... откровенческое, приходящее человеку неизвестно откуда и непонятно когда. Не исследование, а озарение, не выработка знания, а его таинственное получение, причем никогда не полное, не абсолютное. Почему так, мы достоверно не знаем, но так, а не иначе. Что же, какому-то человеку может что-то и открыться по поводу будущего человечества — хорошее или плохое, да кто ж ему поверит, тем более, кто за ним пойдет... просто так, по велению разума?

Выходит, что не только разумно-исследовательское знание о будущем («научный прогноз»), но и духовно-откровенческое знание ничего особенного для человечества не значит: первое скорее ложно по немощности, второе, может, и истинно, но вовсе не убедительно. Знанием никто руководствоваться не собирается.

А элиты? Есть же знаниевые элиты, к тому же уважающие традиции, писания, откровения?

Что ж, может, и есть, но, во-первых, что-то их не видно, во-вторых, что-то не чувствуется их водительство, разумеется, в позитивном, а не в негативном аспекте. Негатива вполне достаточно, тогда это не элиты, а антиэлиты, имеющие иные цели, к примеру, то же самоуничтожение человечества.

Разум вообще тут не при чем, во всяком случае, мало при чем. Помимо разума есть просто жизнь, которая далеко не так разумна, как это обычно кажется сциентизированному уму. Не все действительное разумно, как и не все разумное действительно. Гегель, пожалуй, грубо исказил представление о жизни. Нельзя на человека переносить механико-детерминистские постулаты, даже объявляя их диалектическими (диалектика от механики не спасает). Первична в жизни — жизнь, а не разум. Мы ничего особенно нового не говорим, ибо мы вовсе не первые это ощущаем. И Сорокин это понимает, высказываясь о главных тенденциях времени очень осторожно.

Проекты будущего у элит, конечно, есть. Но это ничего не значит. Одно непредвиденное, а может, и очень хорошо предвиденное, событие может все резко изменить (эффект Моники Левински), а выполнение проекта всегда бывает, во-первых, неполным, во-вторых, искаженным, в-третьих, ущербным, в-четвертых, совсем не таким, каким было задумано, в-пятых, все более уязвимым по мере реализации (чем ближе к цели, тем цель «другее»). Решать в конечном итоге будут не проекты, а жизнь, в которой проекты участвуют, но не определяют. Сотрудничество, взаимопонимание и взаимопомощь, как и Любовь, не говоря уж об альтруизме, конечно, есть и будут, но... далеко не в достаточном избытке. Скорее все-таки больше зла, чем добра, а потому утопии невозможны, причем любые — счастливые и несчастные. Возможны только реалии, которых человек знать не может и не должен, как возможны и процессы-события, которые будут вершиться человеком, но над которыми человек не властен.

Впереди в глобальном плане — неизвестность. Умом будущее не понять. Что-то можно высветить, более откровенчески, чем разумно. Но это для общего человеческого дела мало что значит. Никто и никогда не откажется от себя. Поэтому творение человеком жизни более объективно-случайно, чем субъективно-закономерно. А в плане катастрофы, в том числе и вселенской, можно сказать лишь, что она вероятней некатастрофы, ибо человечество живет и «развивается» через и посредством катастроф, а не наоборот, да и мы все живем сегодня в контексте катастрофы — разве не так?

Каковы же они, главные приближения нашего времени? О технических приближениях говорить много не надо, хотя и непонятно, зачем, к примеру, такие скоростные и глобальные средства коммуникаций... что, собственно, человек человеку собирается сокровенного сообщить, разве лишь поделиться впечатлениями о Кока-Коле? Вряд ли стоит говорить много об экологическом, народонаселенческом, урбанистическом или военно-уничтожительном приближениях. Нас волнует другое, даже не этика и религия, даже не нравственность. Нас волнует иное: состояние и метасмысл бытия. И чтобы уловить приближения, полезно взглянуть на нынешнюю Россию, ни с того ни с сего рухнувшую в бездну — бездну абсурда. И это при конвергенции и под водительством Запада. Нет смысла формулировать приближения и их перечислять, загибая пальцы, а лучше постараться прочувствовать этот образ — сегодняшнюю и завтрашнюю Россию.

Что ж тогда, Россия моделирует мир? И нет, и да. Мир, конечно, не Россия, а потому у него достаточно и своих мотивов устремиться в бездну, как не лишены этих мотивов не одни Хуссейны, но и те же США, Китай, Япония или Норвегия. Нет, Россия, может, и не моделирует мир, но не обратить внимания на возможность такого моделирования нельзя. Доживи П. Сорокин до сего дня, да погляди на действие международных миротворческих сил, да посети невзначай нынешнюю, готовую развалиться, Россию, как бы он посмотрел на будущее мира, конвергенцию и интегральную цивилизацию? Как?..

Демиденко Э.С.,