Преподаватель – Таскаева А.А.

 

НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ ИНТЕГРАЛЬНОЙ
СОЦИОЛОГИИ П. СОРОКИНА

 

“П.

Сорокин был сложной и, в некотором смысле, парадоксальной личностью. Неся на себе трагическое бремя человека, живущего в изгнании, он глубоко чувствовал конфликты времени, в котором жил, и умел замечательно выразить их. Его влияние на социальную науку и не только на ее, через его книги, через его преподавательскую деятельность было громадным”. Этими словами завершался некролог, опубликованный в гарвардской газете и подписанный выдающимися социологами своего времени, учениками и коллегами П. Сорокина (1).

Русский и американский периоды его жизни и творчества не похожи друг на друга по кругу идей, по характеру анализируемых событий, по степени зрелости и самостоятельности, однако все его мировоззрение, политические взгляды и даже жизненная философия Сорокина были пронизаны стремлением к интегрализму.

Уже его первая научная работа по социологии – “Преступление и кара, подвиг и награда”, которую он впоследствии защитил как дипломную – интегрировала социологию и криминологию.

В 1915 году П. Сорокин сдал магистерские экзамены, а с января 1917 года числился в звании приват-доцента Петроградского университета. В 1916 году преподаватели кафедры социологии Психоневрологического института основывают русское “Социологическое общество им. М.М. Ковалевского”, послужившее в дальнейшем фундаментом для открытия в 1920 году факультета социологии в Петроградском университете.

1917 год был не только самым насыщенным событиями годом для Сорокина – политика, но и самым принципиальным для Сорокина – социолога. Годы революции и гражданской войны убедили его в необходимости предельно строгого разграничения двух ипостасей общества – “нормальной”, т.е. периода относительной стабильности (этому состоянию общества соответствуют одни социальные законы), и “бедственной” (периоды общественной дестабилизации дезорганизации, войны, голода, эпидемий, революции), когда нарушается действие социальных законов “нормального” периода (2).

После своего нашумевшего письма, в котором Сорокин заявляет о разрыве с партией эсеров и прекращении всякой политической деятельности, он полностью сосредоточился на научной и преподавательской деятельности (3). В 1919 удается организовать первый в России социологический факультет и стать его деканом, в 1920 – он уже первый профессор социологии России.

Он исследует наиболее актуальные темы времени – войну, революцию, голод. История страны, глазами включенного наблюдателя, описана в “Листках русского дневника”. В 1920 году выходит в свет венец всего его творчества русского периода “Система социологии”.

22 апреля 1922 года в здании университета Сорокин устраивает открытий диспут по поводу выхода в свет книги. Среди приглашенных и студенты, и именитые ученые. Он блестяще отвечает на все вопросы оппонентов и заслуживает “несмолкаемые аплодисменты” (4).

Однако все больше образ мыслей первого советского профессора социологии не удовлетворял власти. По меньшей мере “некорректным” был сочтен разгромный тон его рецензии на книгу Н.И. Бухарина “Теория исторического материализма” (М.: 1922) (5).

Летом 1922 года ситуация в стране резко меняется. Ленин ставит вопрос о необходимости коммунистического контроля над программами и содержанием курсов по общественным наукам. Буржуазная профессура постепенно отстраняется от руководства наукой. Прокатилась волна арестов, и Сорокин был вынужден навсегда покинуть Россию.

В Чехословакии Сорокин обретает второе дыхание, приступает к реализации своих былых замыслов и приступает к написанию нового фундаментального труда “Социология революции”. Показательно, что само название книги “Социология революции” стало нарицательным для обозначения целого направления в современной социологической науке. Очень интересными нам показались рассуждения Сорокина о различиях взглядов социологии и истории на такое яркое, переломное общественное явление, как революция. Работа Сорокина это – социологическое эссе, в котором анализируются само явление и его черты, так или иначе присущие всем значительным и великим революциям.

Задача историка – обрисовать портрет, дать строгое описание конкретного исторического события во всем его многообразии и неповторимой уникальности. Задача социологии совершенно иная: в совокупности социальных феноменов его интересуют лишь те черты, которые схожи во всех однотипных явлениях, когда бы и где бы они ни происходили. И с этой точки зрения – русская революция с присущими ей деталями и подробностями – объект историка, а русская революция как тип – объект социолога (6). Именно с точки зрения социолога в “Социологии революции” рассматривается поведение человека индивидуально и коллективно.

Революция перетряхивает состав социальных групп, уничтожает одни группы, создает другие. В этом процессе есть несколько фаз: первая, короткая – эмоциональный, волевой интеллектуальный протест против власти и ее разложения, вторая – “половодье”, когда идет механическое перемещение людских составов – верхов и низов социальных лестниц, часто террор и свирепые войны сопровождают эти перемещения, и третья фаза – “река входит в свои берега” – люди устают, ищут порядка, социальный порядок восстанавливается (7).

По мысли Сорокина, каждый революционный период неизменно распадается на две стадии, неразрывно связанные друг с другом. “Реакция” не есть феномен, лежащий за пределами революции, — это ее вторая стадия. Диктатуры Робеспьера или Ленина, Кромвеля или Жижки вовсе не означают закат революции, а свидетельство о ее трансформации во вторую стадию – “реакции” или “обуздания”, но никак не ее конца. Лишь после того как “реакция” сходит на нет, когда общество вступает в фазу своей нормальной эволюции, лишь после этого можно считать, что революция завершена (8).

Особое состояние революции – потеря “исторической памяти” народа, каждая великая революция хочет начать историю с даты собственного рождения. Отсюда культурное варварство и нигилизм по отношению к собственному прошлому, другим культурам. Эта болезнь излечивается, но ее разрушительные последствия сказываются очень долго (9).

Сам Сорокин выступает принципиальным противником революции из-за огромного потока крови, неоправданного уничтожения материальных и духовных ценностей. То, что со временем можно записать в позитив революции, можно достичь реформами – таков его вывод: “История социальной эволюции учит нас тому, что все фундаментальные и по-настоящему прогрессивные процессы есть результат развития знания, мира, солидарности, кооперации и любви, а не ненависти, зверства, сумасшедшей борьбы, неизбежно сопутствующей любой великой революции. Вот почему на революционный призыв я отвечу словами Христа из Евангелия: “Отче Мой! Да минует меня чаша сия!” (10).

Осенью 1923 года, приняв приглашение видных американских социологов прочесть серию лекций о русской революции, Сорокин навсегда перебирается с Европейского континента в Соединенные Штаты. Менее года понадобилось Сорокину для культурной и языковой акклиматизации. Летним семестром 1924 года он приступил к чтению лекций в университете штата Миннесота. Здесь он сталкивается с оппозицией академических кругов, предпочитавших видеть в нем “рассерженного эмигранта, злопамятного и не извлекшего никаких уроков”. И все же – случайные приглашения сменяются постоянной работой, хотя его изначальная зарплата едва достигала половины принятых размеров “полного профессорства”.

При всем при этом годы, проведенные в Миннесоте, были, пожалуй, самыми продуктивными в его жизни. Основными работами этого периода являются: “Социология революции” (1925 г.), “Социальная и культурная мобильность” (1927 г.), “Современные социологические теории” (1928 г.) и др.

Причем все эти труды представляют собой многостраничные увесистые фолианты. Эти научные труды помогли Сорокину с “задворок” политической эмиграции передвинуться на авансцену американской социологии.

Основные научные достижения американского периода творчества Сорокина касаются проблем социальной мобильности и социокультурной динамики. Книга “Социальная и культурная мобильность” до настоящего времени остается классическим трудом в этой области. В ней Сорокин впервые ввел такие термины, как “социальное пространство”, “вертикальная и горизонтальная мобильность”, ставшие затем общеупотребительными. “Вертикальная мобильность”, по Сорокину, — это передвижение по социальной лестнице, влекущее за собой изменение в социальном статусе индивида или группы. Восходящую линию в мобильности он предлагает оценить двояко: не только как индивидуальное “просачивание”, но и как коллективное восхождение, когда в более высоком страте создается новая группа индивидов. Занимать высокое положение при дворе Романовых, Габсбургов, Гогенцоллеров до революции означало иметь самый высокий социальный ранг. “Падение” династий привело к социальному падению всех связанных с ними рангов и наоборот. Большевики в России до революции не имели какого-либо особо признанного высокого положения. Во время революции эта группа преодолела социальную дистанцию и заняла самое высокое положение в русском обществе. В результате все ее члены были подняты до статуса, занимаемого ранее царской аристократией (11).

Одно из основных понятий, анализируемых Сорокиным, — “социальная стратификация”, под которой понимается “дифференциация (или расслоение) некой совокупности людей (населения) на классы (страты) в иерархическом ранге. Она находит выражение в существовании высших и низших слоев”. Ее основа и сущность – в неравномерном распределении прав и привилегий, ответственности и обязанности, наличии или отсутствии социальных ценностей, власти и влияния среди членов того или иного сообщества” (12). Главные формы социальной стратификации – экономическая, политическая и профессиональная. Нестратифицированного, “плоского” общества никогда не существовало. Все свои выводы Сорокин подтверждает конкретными историческими примерами:

“Семья, церковь, секта, политическая партия, фракция, деловая организация, шайка разбойников, профсоюз, научное общество, — короче говоря, любая организованная социальная группа расслаивается из-за своего постоянства и организованности. Даже группы ревностных уравнителей и постоянный провал всех их попыток создать нестратифицированную группу свидетельствуют об опасности и неизбежности стратификации в любой организованной группе.

Христианство начинало свою историю с попытки создать общество равных, но очень скоро оно имело сложную иерархию, а в конце своего пути возвело огромную пирамиду с многочисленными рангами и титулами, начиная со всемогущего папы и кончая находящимся вне закона еретиком.

Провал русского коммунизма — это только еще один дополнительный пример в длинном ряду схожих экспериментов, осуществляемых в большем или меньшем масштабе иногда мирно, как во многих религиозных сектах, а иногда насильственно, как в социальных революциях прошлого и настоящего. И если на какой-то миг некоторые формы стратификации разрушаются, то они возникают вновь в старом или модифицированном виде и часто создаются руками самих уравнителей” (13).

В истории человеческого общества, считает Сорокин, нет постоянной тенденции ни к всеобщему равенству, ни к чрезмерной дифференциации, поскольку тенденция социальной пирамиды к возвышению дополняется тенденцией к уравниванию.

Когда экономическая или социальная пирамида (см. рис.) слишком удлиняется, вступают в действие “противосилы”: революции, перевороты и т.п. социальные катаклизмы, которые как бы отсекают вершину пирамиды, превращая ее на какое-то время в трапецию. Затем эти силы уступают место тенденции к дифференциации, что опять ведет к росту пирамиды, и т.д. до бесконечности.

Между стратами, по Сорокину, существуют своеобразные “лифты”. Если “лифты” сломаны или закрыты, то перед нами закрытое общество, если они работают исправно — “открытое”. При слабо функционирующих “лифтах” в верхних стратах накапливается огромное количество вялых, дегенеративных лиц, а внизу — накапливается талантливый, энергичный человеческий материал, не соответствующий своему положению. Тогда люди чувствуют себя “социально не на месте”. Такое общество нуждается в реформах. Если они не произойдут, обществу придется расплачиваться революцией (14).

В “Социокультурной динамике” (1938-41 г.) собственно социологический материал неразрывно связан с культурологическим. Именно в ней изложена знаменитая сорокинская теория циклической “флуктуации” исторического процесса, согласно которой в истории человечества на протяжении тысячелетий последовательно сменяются 3 типа социокультурных систем, в основе которых лежат разные ценности:

в идеациональной преобладают вера и самоотречение;

в чувственной господствует тяга к наслаждению и потребительству;

идеалистический тип, представляет некий синтез “идеационального” и “чувственного”, где чувство уравновешивается разумом, а вера – наукой. Современная культура – “чувственная” или, как ее называет Сорокин, – потребительская, согласно его теории, переживает очередной глубокий кризис, и ее естественный путь развития – возвращение к духовным или, иными словами, религиозным ценностям, вере и самоотречению, как условиям сохранения человечества, на будущее которого Сорокин смотрел с оптимизмом (15).

Даже у себя на факультете, несмотря на всеобщее почитание и даже обожание, ему не удается создать собственную социологическую школу в Америке. Он считал себя “одиноким волком” в науке. Смыслом его жизни стала критика духовного кризиса общества и призыв к созидательному альтруизму, в котором он видел спасение мира.

В 1964 году 75-летнего Сорокина избирают председателем Американской социологической ассоциации, что всегда считалось актом высочайшего признания заслуг ученого. Радикально настроенное студенчество записывает имя Сорокина на своих знаменах. Словом, весь мир вновь обернулся к позабытому старцу, которому все еще хватало сил для жестких атак на правительство США за аморальную войну во Вьетнаме.

Ученики вспоминают о Сорокине: “Я никогда не забуду этого исхудалого старца, выпрямившегося за кафедрой ультрасовременного зала университета в Брандис, призывающего аудиторию покончить с соблазнами и приманками нашей “чувственной” культуры, осознать всю ошибочность этого пути развития и возвратиться на тропу “идеациональной” правильности. В тот момент мне ясно почудилось, что именно так должен был бы выглядеть странствующий проповедник, вышедший из дикого леса лишь для того, чтобы наставить заблуждающуюся толпу греховодных крестьян на истинный путь Господа”. Но нет пророков в родном отечестве, не говоря уже о пророках-чужаках (16).

Резкую критику и со стороны американских, и со стороны советских научных кругов вызвало опубликованное в 1960 эссе “Взаимное сближение Соединенных Штатов и СССР к смешанному социокультурному типу”, написанное в атмосфере довольно напряженных советско-американских отношений, когда каждая из сторон “не сомневалась” в абсолютной правильности своего пути развития и совершеннейшей порочности системы оппонента. Эссе начиналось со слов: “Западные лидеры уверяют нас, что будущее принадлежит капиталистическому (“свободное предпринимательство”) типу общества и культуры. Наоборот, лидеры коммунистической нации уверенно ожидают победы коммунистов в ближайшие десятилетия. Будучи не согласным с обоими этими предсказаниями, я склонен считать, что если человечество избежит новых мировых войн и сможет преодолеть мрачные критические моменты современности, то господствующим типом возникающего общества и культуры, вероятно, будет не капиталистический и не коммунистический, а тип специфический, который мы можем обозначить как интегральный. Этот тип будет промежуточным между капиталистическим и коммунистическим строем и образом жизни. Он объединит большинство позитивных ценностей и освободится от серьезных дефектов каждого типа” (17). Основу сближения Сорокин видел в единстве человеческих ценностей.

10 февраля 1968 года Сорокин скончался в своем доме в Винчестере. В том же году Американская социологическая ассоциация учредила ежегодную премию имени Сорокина за лучшую книгу по социологии.

Я очень рад, что в ходе подготовки к этой конференции, мне удалось не только познакомиться с биографией Питирима Александровича, но и заглянуть в социологические труды Сорокина.

Главное, что потрясло меня, – это пророческий характер многих теорий Сорокина. Он как бы предсказывал наше будущее и в то же время не подстраивался под господствующее настроение американской элиты. Сорокин не только проповедовал созидательный альтруизм как путь спасения человечества, но и сам был настоящим созидающим альтруистом.

Таким он начинает постепенно открываться своим соотечественникам, хотя и со значительным опозданием.

ЛИТЕРАТУРА

Памяти П. Сорокина. Два некролога// Рубеж. Альманах социальных исследований. Сыктывкар, 1992. № 4. С. 47.

История социологии в западной Европе и США. М., 1993. С. 330-350.

Подборка материалов о П. Сорокине // Маяк. Яренск, 1967. 22 апреля.

Сорокин П.А. Долгий путь. Автобиографический роман: Пер. с англ. – Сыктывкар: СЖ Коми ССР, МП “Шыпас”, 1991. С. 76.

История социологии в Западной Европе и США. С.335.

Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. / Под ред. А.Ю. Согомонова. М.: Политиздат, 1992. С. 266.

Голосенко И.А. Сорокин П.А.: Судьба и труды. Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 1991. С. 169.

Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. С. 268.

Голосенко И.А. Сорокин П.А.: Судьба и труды. С. 170.

Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. С. 271.

История социологии в Западной Европе и США. С. 340 – 343.

Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. С. 302.

Указ. соч. С. 306.

Голосенко И.А. Сорокин П.А.: Судьба и труды. С. 187.

Антология культурологической мысли. Сорокин П.А. / Авт.-сост. С.П. Мамонтов, А.С. Мамонтов. М., 1996. С. 276-281.

П. Сорокин. Человек. Цивилизация. Общество. С. 16.

Указ соч. С. 16.