Д.э.н., проф. МИТХТ им. М.В. Ломоносова

 

ОТНОШЕНИЯ СОБСТВЕННОСТИ КАК ВЕКТОР
СОЦИОПРИРОДНОЙ ДИНАМИКИ

 

Д

олгое время господствовавший в отечественном обществоведении так называемый формационный подход методологически сковывал изучение проблем современного экологического кризиса и не позволял увидеть его глубинные причины, присущие сегодня в одинаковой степени и капиталистическому, и социалистическому способам производства. В постперестроечной экологической литературе все более утверждается понятие «цивилизация», как нечто единое, выходящее за рамки отдельных социальных систем. Это позволяет рассматривать современное человечество в совокупности всего многообразия социальных отношений вкупе с системной зависимостью сложившегося способа жизнеобеспечения от гомеостаза Земной биосферы. Поэтому идеи П.Сорокина оказались так интересны и близки тем авторам, которые занимаются проблемами «экологической культуры».

Классик социологии ХХ века П.Сорокин рассматривает функционирование «больших культурных систем и суперсистем», определяя причинно-смысловую логику их динамики. Согласно его концепции, все составные части таких суперсистем или цивилизаций составляют единое целое, пронизаны «одним основополагающим принципом и выражают одну, главную ценность». В зависимости от того, преимущественно в каких сферах познания формируется эта ценность или система истины, П.Сорокин выделяет идеациональный, идеалистический и чувственный типы суперсистем. Согласно его концепции, развивающийся последние пять столетий в западном мире чувственный тип цивилизации в настоящее время исчерпал потенциал своего развития и должен быть заменен идеациональным (интегральным), основанным на сверхчувственной и сверхрациональной системе истины. С позиции этого положения постараемся проанализировать причинно-следственную зависимость глобальной экологической ситуации ХХ века от отношений собственности, как системоообразующего фактора экономической подсистемы индустриальной цивилизации.

Возникновение экологического кризиса непосредственно связывают с негативными последствиями научно-технической революции, как кульминацией индустриальной цивилизации. Наука и техника действительно играют значительную роль в индустриальном обществе. Экологически негативную. Дело в том, что их функция системно детерминирована таким образом в данном социокультурном пространстве, что они обслуживают рост материального производства, способствуя при этом дальнейшему истощению недр, загрязнению среды, то и истреблению целых народов в борьбе за скудеющие ресурсы Земли. Эти «достижения» ученых никем не порицаются как безнравственные. Сами ученые (за редким исключением) не испытывают угрызений совести, наращивая технический потенциал природоразрушения, ибо «полезность» науки всей социально-экономической системой определяется способностью замещать природную среду техногенной. Поэтому, несмотря на все разговоры об экологической катастрофе, природоразрушительную функцию науки и техники продолжают обслуживать все институты общества. На природоразрушительную функцию науки «работают» образование, юриспруденция, финансы, патентное дело, а также стратегия и тактика государственного управления и т.д. И само население не осознает угрозы своему существованию со стороны ученых-технократов, полагая их деятельность благонамеренной. Как писал Питирим Сорокин, линейная теория социальной эволюции и прогресса породила в обществе абсолютную уверенность в том, что любое открытие науки и его использование способствуют поступательному движению человечества. Инженеры, рабочие, внедряя и обслуживая разработанные технологии, продолжают дело ученых. Банки кредитуют подобные инновации, торговые учреждения распространяют готовую продукцию, а мы ее покупаем. Все общество включено в систему отношений экологически опасного производства.

А что собственно согласовывает и направляет деятельность различных профессиональных слоев в любом социокультурном пространстве? — Порядок реализации их потребностей жизнеобеспечения. Поэтому волнующий нас секрет инерции природоразрушения начнем искать всвязке экономических интересов.

Ученые, инженеры, рабочие, служащие экономически зависят от интересов тех, кто финансирует науку, образование, промышленность. А интересы тех, кто фактически распоряжается общественными финансами в индустриальном обществе, совершенно не предусматривают преодоления экологического кризиса. Дело в том, что возглавляет иерархию экономических интересов социальная элита — финансово-промышленная олигархия. А она, будучи фундаментально связана с характером производства нашей цивилизации, не заинтересована в предотвращении последствий, которые ее ожидают в связи с деградацией природной среды. Речь идет об экономической заинтересованности. Именно эта заинтересованность отсутствует. Почему?

Во-первых, обращение значительной части финансовых средств не связано с производством. Бирже-банковские спекулятивные игры обеспечивают значительные доходы для финансово-промышленной олигархии.

Во-вторых, что касается той части финансовых средств, которая связана с промышленным производством, то тут способ получения доходов финансово-промышленной олигархии организован на основе парадигмы хозяйствования, не требующей согласования с законами природы. Сохранение жизнепригодности природной среды, согласно этой парадигме, не коррелируется с экономической эффективностью. На самом деле, если учитывать внешние экологические издержки, прибыльность опасных отраслей производства давно имеет минусовые значения. Но ложные критерии хозяйствования продолжают сохраняться благодаря системным связям, ориентированным на ложную парадигму природопользования. В результате общество имеет непрекращающуюся деградацию Среды и падение экономической эффективности ее использования. Те меры по улучшению экологической ситуации, которые сегодня предпринимаются, носят компенсационный характер и не позволяют обеспечить предотвращение дальнейших осложнений.

Теперь попробуем разобраться, каким же образом можно было бы задать зависимость экономических интересов от экологических потребностей людей.

В любой экономике содержание экономических интересов привязано к отношениям собственности на главные факторы производства, что и становится определяющим для всех социально-экономических связей.

Почему в условиях доиндустриальной цивилизации существовала системная привязанность труда к задачам воспроизводства жизнепригодности Среды? Потому что системообразующим фактором в хозяйственном природопользовании были отношения собственности на природные ресурсы. В устойчивых этносах эти отношения отличались экологической целесообразностью. Они поддерживались всем многообразием социальных (общинно-племенных, классово-кастовых и т.д.) связей и закреплялись этическими установками табу, традиций, легенд, праздников, ритуалов, пословиц, поговорок, что помогало из поколения в поколение удерживать функциональные связи коллективного слежения (и заинтересованности в таком слежении) за сохранностью природного окружения.

В индустриальном обществе системообразующим фактором становятся отношения собственности на искусственно созданные средства производства, а также на природные ресурсы постольку, поскольку они обеспечивают воспроизводство этих средств производства. Поэтому техногенные, а не естественные закономерности определяют характер и темпы роста промышленного производства, его специализацию, концентрацию, размещение, технологическое оснащение. Целевой объект собственности изначально определяет технократическую направленность экономических связей всех субъектов хозяйствования в индустриальном обществе. Безусловно, система интересов общества не ограничивается собственниками средств производства. Кроме них есть еще и непосредственные производители — владеющие способностью к труду и непосредственно создающие материальные блага. Но их интересы оказываются функционально зависимыми от работодателя.

Если доминирует собственность на искусственно созданные средства производства, то неизбежно в процессах хозяйственной деятельности нарушается социоприродное единство. Через последовательность социально-экономических связей проводятся такие технико-технологические решения, которые работают на создание искусственной Среды жизнеобеспечения. А для воспроизводства естественной среды сегодня необходимо, чтобы связи между субъектами хозяйствования определялись экологически согласованными правомочиями пользования природными факторами жизнеобеспечения с двухцелевым критерием результативности: экономическая целесообразность и воспроизводство природной среды. Такие отношения собственности обеспечат формирование специализации предприятий, их кооперирование, размещение и технологическое оснащение в соответствии с двухцелевыми интегральными эколого-экономическими принципами, что в итоге даст интегральную эколого-экономическую эффективность. Экономические интересы субъектов хозяйствования начнут включать в себя экономическую заинтересованность (и ответственность) за соблюдение экологических лимитов хозяйствования постольку, поскольку порядок налогообложения, кредитования, штрафования, страхования, субсидирования и пр. будет «привязан» к двухцелевой критериальности пользования природными ресурсами. Постепенно в общей системе эколого-экономических интересов сложится естественная иерархическая соподчиненность — от локально-регионального до государственного уровня, и эти связи начнут работать на воспроизводство социоприродного единства в масштабах всей экономики.

Питирим Сорокин считал, что любое изменение в любом компоненте данной культурной формации функционально или логически воздействует на другие компоненты и, следовательно, на данную культуру в целом. Он говорил о «любом компоненте». В данном случае разговор идет об изменении структурообразующего компонента экономической подсистемы в индустриальном обществе. Следовательно, у нас достаточно теоретических оснований утверждать о существенном влиянии этих изменений на характер хозяйственного природопользования.

Однако сегодня это звучит как очередная утопия, ибо понятно, что экологизация экономических интересов может произойти лишь при наличии экологической нравственности в обществе. И система эколого-экономических интересов будет «работать» лишь в условиях единого в государстве эколого-экономического пространства. А такое пространство возможно только при наличии желания у россиян создать устойчивую экономику и не превратиться в экологическую колонию. Осознание этой цели еще не наступило, и политические, идеологические, конфессионально-религиозные распри, а также конкуренция, построенная на ложных экономических критериях, не позволяют сформироваться такому пространству и экологизировать правомочия пользования природными ресурсами.

Экологически устойчивое жизнеобеспечение возможно лишь при осуществлении системного триединства экологии, экономики и экологической этики. А пока это единство не построено, люди будут задыхаться от смога, болеть от непригодной воды, так как их экологические потребности не учитываются содержанием экономических интересов субъектов хозяйствования и господствующей в обществе системой ценностей. Несовместимость экологических и экономических потребностей остается системным признаком современной хозяйственной деятельности. Отсюда с неизбежностью продолжает вытекать разнонаправленность экологических и экономических интересов, которая в настоящее время приняла уже характер антагонизма. Этот антагонизм может привести социум только к экологической катастрофе.

Возникает тупиковая ситуация: важнейшим условием для преодоления эколого-экономического кризиса является экологизация правомочий пользования природными ресурсами. С одной стороны. А с другой — это невозможно сделать, пока в обществе не созреет понимание абсолютной ценности самой жизни, а не техники, эту жизнь уничтожающей. И тут встает проблема инерции привычек, сложившихся стереотипов потребления и нравственных принципов в технократическом обществе.

Как показывает практика, системная основа экономических интересов в индустриальной цивилизации воспроизводит потребительство и экологическую агрессию не только как технико-технологический, но и как социально-этический феномен. Благодаря этому этика индустриальной цивилизации поддерживается на преклонении перед возможностями техники, как таковой, невзирая на ее антиприродную направленность. Итак, технократическая форма собственности поддерживает технократическую этику, и наоборот. Как разорвать этот порочный круг? Помочь может образование, построенное на новой методологической основе, учитывающей нерасторжимость многокомпонентного социоприродного единства. Новое образование изменило бы видение экологической проблемы у наших специалистов. И законодатели, определяющие правовые основы отношений собственности, поняли бы их функцию в восстановлении социоприродного единства. Но радикальная переориентация образования, как структурного элемента такой суперсистемы, как цивилизация, невозможна без изменения мировоззрения.

Глубинная причина нравственной глухоты технократизма лежит в мировоззрении, сформировавшем человека — покорителя Земли, природные ресурсы которой будто бы должны служить лишь удовлетворению его ничем не ограниченных материальных потребностей. О духовных потребностях «научное» мировоззрение не заботится, считая экологию духа несуществующим миражем. Поэтому индустриальное общество, в соответствии со своим мировоззрением, в содержании целей, стимулов и ценностей учитывает только материальные потребности людей, при этом вне согласования их с какими-либо экологическими лимитами.

В каждую эпоху существует свое миропонимание. В эпоху индустриальной цивилизации представление о Мире сводится до представлений о непосредственном окружении человека, доступного для бесконечного преобразования с помощью техники. И этика, соответственно, строится на понимании ценностей этого мира. Научное мировоззрение индустриальной цивилизации создавалось на отрицании какой-либо преемственности с архаическим и мифо-религиозным мировоззрением, которое имело в виду иное пространственно-временное сопряжение человека с Миром. Отсюда и этические постулаты древности были иными («Жить надо так, чтобы не навредить седьмому поколению» — принцип североамериканских индейцев). В оценке любой деятельности приоритетно было духовно-нравственное табу, которое порой нам кажется наивным. Но, однако, тогда создание орудий труда не могло быть самоцелью, противопоставляющей при этом человека миру окружающему. Этим мировоззрением не допускался антагонизм между природой, этикой и хозяйственной деятельностью. Если антагонизм возникал, то цивилизация приходила в упадок.

В заключение можно сказать, что для того, чтобы в наши дни приступить к восстановлению нарушенного единства экологии, этики и экономики, необходимо обозначить экологическую культуру как цель дальнейших преобразований в стране и объяснить населению системную связанность всех мероприятий в создании нового, экологически безопасного способа жизнеобеспечения.

Экологическая культура предполагает способ жизнеобеспечения, не нарушающий жизнепригодности Среды. Для этого общество системой своих духовных ценностей, этических принципов, экономических механизмов, правовых норм и социальных институтов формирует такие потребности и технико-технологические способы их удовлетворения, которые обеспечивают ко-эволюцию Общества и Природы.

Уточним отдельные моменты.

1. Императивы экологической этики — звенья, сопрягающие экологию и экономику, и строятся они с учетом естественнонаучных закономерностей воспроизводства жизнепригодной биосферы в процессе ее хозяйственного использования.

1. Функциональное сопряжение экологии, экономики, этики осуществляется через цепь эколого-экономических интересов, построенных в соответствии с интегральными эколого-экономическими принципами, обеспечивающими интегральную эколого-экономическую эффективность.

2. «Экология» и «экономика» не рассматриваются как рядоположенные образования: «экономика» входит в «экологию» (по аналогии с куклой-матрешкой). Это означает приоритет экологических закономерностей при определении интегральных эколого-экономических принципов хозяйственного природопользования.

3. Социальным фундаментом становления системного единства экологии, экономики, этики могут стать экологизированные отношения пользования природными ресурсами, при том, что субъектом владения остается общество в целом. Отношения собственности реализуются во всех социальных связях, обуславливая мотивацию производственной, научной и т.д. деятельности людей, а также реальную иерархию ценностей общества, образ жизни.

Но главное: мотивация экологически безопасного хозяйствования предполагает удовлетворение не только материальных, но и духовно-нравственных потребностей.

Общество не сможет обеспечить эколого-экономического благополучия без реализации своего духовного потенциала. Именно духовно-нравственные потребности помогут принять доминанту экологических императивов в хозяйственной деятельности. Так социальное, природное и космическое начало в человеке будет воссоединено.

 

 

 

Темницкий А.Л.,

К.соц.н.,

Научный сотрудник ИС РАН

 

ДИНАМИКА СОЦИОКУЛЬТУРНЫХ ОРИЕНТАЦИЙ
В СФЕРЕ ТРУДА В 90-е гг. [16]

 

П

роцесс радикализации экономических преобразований в России сопровождается столкновением традиционных («советских») и новых («постсоветских») социокультурных ориентаций в сознании и поведении населения в сфере труда, которое можно рассматривать как столкновение «идеациональной» и «чувственной» форм трудовой культуры [1].

К числу традиционных факторов в сфере труда, которые можно назвать «советскими» и которые оказывали преобладающее влияние на труд рабочих до 1992 г. и действуют до сего времени, следует отнести коллективистские и патерналистские ориентации, ориентации на гарантированную занятость и работу на одном месте. К новым («постсоветским») ориентациям: индивидуалистические ориентации, ориентации на партнерские отношения с руководством, на трудовую мобильность и вторичную занятость.

Наиболее показательным объектом для рассмотрения динамики социокультурных ориентаций в сфере труда являются, на мой взгляд, рабочие промышленных предприятий с разными формами собственности. Изучение социокультурных процессов на уровне предприятия позволяет проследить характер реально происходящих изменений в контактных социальных группах, взаимоотношения в которых можно рассматривать как социокультурное поле частного вида.

Для эмпирической проверки взаимосвязи «советского» и «постсоветского» в сфере труда используются материалы социологических исследований сектора рабочего и внерабочего времени Института социологии РАН, непосредственное участие в которых принимал автор. Это — массивы данных рабочих промышленных предприятий: Москва — 1993 г. (рабочие частных предприятий, N-172, рабочие акционированных предприятий, N-327), Москва — 1996 г. (рабочие частного предприятия, N-230). Для выявления динамики изменений социокультурных ориентаций рабочих используются массивы Псков — 198 г. (рабочие предприятий промышленности, N-487), Томилино — 1990 г. (рабочие государственного предприятия,. N-425).

Ниже приведены некоторые предварительные выводы, касающиеся динамики и особенностей взаимосвязи социокультурных ориентаций «советского» и «постсоветского» типа у рабочих промышленных предприятий.

По исследованию взаимосвязи коллективистских — индивидуалистических ориентаций сделан следующий вывод. Очищенный от идеологического воздействия, реальный коллективизм рабочих в труде формируется на основе индивидуальной ответственности за свой труд. Промежуточной формой между индивидуализмом и коллективизмом выступает солидаризм, жестко не противостоящий ни тому, ни другому. Солидаризм, естественно возникающий на основе личного интереса, корректирует индивидуалистические начала в сторону общих, не навязывая личности работника чуждых ей целей и не принося индивидуальные интересы в жертву общему благу, если только эта жертва не вознаграждается выгодами для участников солидарной группы.

Данный вывод основан на обобщении эмпирических материалов исследований и требует более детального рассмотрения отдельных положений.

а) Реальный трудовой коллективизм в среде рабочих формируется на основе «очищения» от идеологического вмешательства.

Несомненно, что принципы коллективизма, основанные на подчинении личности коллективу, играли ведущую роль в официальной идеологии социалистического общества. Преобладание в сознании работника коллективистских установок на использование рабочего времени в 1986 г. можно объяснить, прежде всего, адекватным восприятием нормативной информации о необходимости полного и рационального использования рабочего времени [2]. Проводником данной информации являлась в то время идеологическая и политико-воспитательная работа в трудовых коллективах. Со свертыванием такого рода политики уровень коллективистской ответственности за использование рабочего времени снизился. Однако, как можно объяснить тот факт, что большая часть рабочих по-прежнему склонна к коллективистскому типу отношения к использованию рабочего времени (табл.1)?

 

Таблица 1

Распределение рабочих обследованных предприятий по уровню моральной ответственности за использование рабочего времени (% к числу ответивших)

 

Уровень ответственности за использование рабочего времени	Псков 1986 г	Томи-лино 1990 г	Москва 1993г. акционированные	Москва 1993 г. частные	Москва 1996 г. частное
Каждый рабочий должен чувствовать моральную ответственность за использование своего рабочего времени и времени товарищей по работе	88	67	55	56	54
Каждый рабочий должен отвечать только за себя	8	24	36	34	39
Рабочий не должен чувствовать ответственности за использование даже своего рабочего времени. Для этого есть руководители.	4	9	9	10	7

 

Из таблицы видно, что за период семи «перестроечных» лет (1986-1992) произошло резкое снижение коллективистских и одновременно рост индивидуалистических установок на использование рабочего времени, после которого изменения были весьма незначительными.

Таким образом, влияние идеологического фактора в формировании коллективистских установок на использование рабочего времени можно оценивать в пределах 30-35%.

То, что для большинства рабочих промышленных предприятий, в том числе частных, остается главным — коллективистский характер установок на использование рабочего времени, — дает возможность делать предположения о существовании базовых уровней коллективизма и индивидуализма в труде, мало подвластных времени, имеющих более глубокие, прежде всего социокультурные корни.

б) Трудовой коллективизм формируется на основе индивидуальной ответственности за свой труд.

Когда мы отмечаем, что работник считает себя ответственным не только за использование своего рабочего времени, но и рабочего времени товарищей по работе, мы тем самым подчеркиваем, что прежде всего он является ответственным за свой индивидуальный труд, и только на этой основе созревает тот или иной уровень коллективной ответственности. Таким образом, можно сказать, что индивидуализм в труде не строго противостоит коллективизму, а может трансформироваться в установки коллективистского характера при условии сопряженности индивидуального труда с групповым.

Результаты исследований свидетельствуют, что коллективистское восприятие ответственности за использование рабочего времени оказывает благоприятное влияние на развитие других видов коллективной ответственности и, прежде всего, ответственности за работу предприятия в целом (табл.2).

Таблица 2

Ответственность за работу предприятия в зависимости от уровня ответственности за использование рабочего времени (индексы)

 

Уровень ответственности за использование рабочего времени	Томи-лино 1990 г.	Москва 1993 г. акциониро-ванные	Москва 1993 г. частные	Москва 1996 г. частное
Каждый рабочий должен чувствовать моральную ответственность за использование своего рабочего времени и времени товарищей по работе	3,3	3.2	3,3	3,3
Каждый рабочий должен отвечать только за себя	2,4	2,8	2,2	2,4

Примечание. Минимальное значение индексов 1, максимальное 5. Ответственность за работу предприятия измерялась по пятибалльной шкале (5 — чувствуют себя ответственными за работу всего предприятия полностью, 3 — частично, 1 — совсем нет).

 

в) Промежуточной формой между коллективизмом и индивидуализмом в труде выступает солидаризм, жестко не противостоящий ни тому, ни другому.

На основе взаимосвязи двух видов коллективной ответственности (за использование рабочего времени и за работу предприятия) можно выделить условно «чистый» тип коллективизма, который образуют рабочие, полностью ответственные за работу предприятия и чувствующие ответственность не только за использование своего рабочего времени, но и времени товарищей по работе. Другой противоположный тип, который можно назвать условно «чистым» типом индивидуализма, образуют рабочие, не чувствующие никакой ответственности за работу предприятия и считающие, что каждый рабочий должен отвечать только за себя. И первый, и второй типы включают меньшую часть обследованных рабочих. Преобладающим является смешанный тип, в котором коллективистские и индивидуалистические ориентации рабочих «размыты» и могут быть (как показали исследования) трансформированы в сторону общих для трудового коллектива целей при условии эффективного задействования личных интересов рабочих. Такой тип рабочих условно можно назвать «солидаристским» (табл.3).

 

Таблица 3

Распределение рабочих обследованных предприятий по типам ответственности за работу предприятия и использования рабочего времени (% к числу ответивших)

 

Типы ответственности	Томилино 1990 г.	Москва 1993 г. акциониро-ванные	Москва 1993 г. частные	Москва 1996 г. частное
«Чистые» коллективисты	23	18	19	16
«Солидаристы»	68	62	66	70
«Чистые» индивидуалисты	9	10	15	14

 

По исследованию взаимосвязи патерналистских — партнерских ориентаций рабочих был сделан вывод, что патернализм остается не только ведущим принципом в отношениях руководства — подчинения, но и является притягательным для большинства обследованных рабочих. Основа устойчивости патерналистских ориентаций лежит не только и не столько в сохранении зависимости рабочих от руководства предприятия, а прежде всего в том, что интересы большинства рабочих во многом невосприимчивы к иным формам отношений.

С 1992 г. фактически произошло разрушение всех основных форм патернализма: государственного, общественных и профсоюзных организаций, трудового коллектива. Работник остался один на один с администрацией, хозяевами предприятий. Тем не менее значимость патерналистских ориентаций по существу осталась неизменной, несмотря на невозможность их удовлетворения (табл.4).

 

Таблица 4

Патерналистские ориентации рабочих обследованных предприятий

(% к числу ответивших)

 

Формы патерналистских ориентаций	Томи-лино 1990 г.	Москва 1993 г. акциониро-ванные	Москва 1993 г. частные	Москва 1996 г. частное
Ориентация на помощь предприятия в решении личных бытовых проблем	*	21	35	39
Ориентация на неформальные отношения с руководителями (неудовлетворенность равнодушием руководства)	48	32	31	27
Лояльность к предприятию (полная или частичная ответственность за работу всего предприятия)	76	60	72	76

* Вопрос не задавался.

Ориентация на партнерские отношения с руководством не находит значимого выражения в рабочей среде. Это связано прежде всего с тем, что партнерство, предполагающее равноправное взаимовыгодное сотрудничество, является более трудным путем, требующим значительных интеллектуальных и волевых усилий при построения стратегии отношений руководства — подчинения. Несомненно, что идеология партнерства обладает более мощным потенциалом конструктивизма и должна охватывать все поля взаимодействия, менять весь образ жизни, образ мысли [3]. Однако на сегодня «рабочий — партнер», который должен обладать качествами «сильного» работника (высокий уровень профессиональной компетентности, дисциплинированности и т.п.) и не иметь неудовлетворенных бытовых потребностей, является малораспространенным типом. Доля таких рабочих, как правило, не превышает 25%. К наиболее явным характеристикам их трудового поведения относится: неудовлетворенность зависимостью заработной платы от взаимоотношений с руководством, высокий уровень потенциальной текучести, ориентация на вторичную занятость. Именно вторичная занятость является наиболее распространенной формой выражения высокого потенциала рабочих.

Вторичная занятость является одним из значимых социокультурных феноменов 90-х годов, отражающим «постсоветский» тип сознания и трудового поведения рабочих. Высокий уровень ориентированности рабочих на вторичную занятость связан не только с материальными мотивами, но и со стремлением укрепить свое положение в нестабильных условиях труда и занятости, с желанием вырваться из «оков» патернализма (табл. 5).

Однако найти вторичную занятость удавалось и удается далеко не всем желающим. Одним из наиболее устойчивых, подтвержденных многочисленными исследованиями фактов является наличие вторичной занятости у наиболее «продвинутых» (более молодых, квалифицированных, образованных и оплачиваемых) групп наемных работников. Этот факт требует осмысления и оценки. Широко распространена точка зрения, что вторичная занятость обусловлена преимущественно материальными мотивами и компенсирует низкую заработную плату на основном месте работы.

 

 

Таблица 5

Ориентация на вторичную занятость у рабочих обследованных предприятий (% к числу ответивших)

Формы ориентации на вторичную занятость	Томи-лино 1990 г.	Москва 1993 г. акциониро-ванные	Москва 1993 г. частные	Москва 1996 г. частное
Не имеют дополнительной оплачиваемой работы и не хотят ее иметь	45	20	32	33
Не имеют дополнительной оплачиваемой работы, но хотят ее иметь	45	57	39	56
Имеют дополнительную оплачиваемую работу	10	23	29	11

 

В действительности заработная плата и среднемесячный доход на одного члена семьи у «вторичнозанятых» всегда были несколько выше, чем у не имеющих ее. Опросы общественного мнения свидетельствуют, что в семьях с высокими доходами подрабатывают чаще, чем со средним и низким [4]. Данные наших исследований также подтверждают этот вывод. Заработок на основном месте работы и доход на одного члена семьи у «вторичнозанятых» во всех исследованиях всегда был несколько выше, а удовлетворенность им всегда ниже, чем у не имеющих ее (табл.6).

 

Таблица 6

Вторичная занятость (ВЗ) и материальное положение рабочих

Массивы данных	Размер зарплаты (в среднем — руб. в месяц)		Доход (в среднем на одного члена семьи — руб. в месяц)		Удовлетворенность размером зарплаты (индексы)
	нет ВЗ	есть ВЗ	нет ВЗ	есть ВЗ	нет ВЗ	есть ВЗ
Томилино — 90	200	210	130	150	2,7	2,5
Москва 93/94	55140	69900	25255	26650	2,2	1,7
Москва — 96	118500	124000	*	*	2,9	2,5

*Примечание. Вопрос не задавался.

Помимо материальных выгод, наличие вторичной занятости позволяет группам работников с высоким социально-профессиональным статусом еще более упрочить свое положение в глазах остальных работников и руководителей. «Вторичнозанятые» в большей мере, чем не имеющие ее, подчеркивают свою «независимость» от коллег по работе, от предприятия. Вывод о высоком уровне независимости «вторичнозанятых» от предприятия нашел свое подтверждение и на материалах других исследований. В частности, анализ данных, любезно предоставленных коллективом проекта «Формирование новых солидарностей в реформируемом обществе» под руководством д.ф.н., профессора В.А. Ядова, показал, что среди «вторичнозанятых» рабочих завода «Арсенал» в Санкт-Петербурге зависимость от предприятия выражалась в 5 раз реже, чем у не имеющих ее. К показателям, отражающим более выгодное положение «вторичнозанятых», можно также отнести большую их уверенность в стабильности занятости и вместе с тем более высокий уровень потенциальной текучести по сравнению с теми, у кого ее нет.

Итак, одним из следствий вторичной занятости становится рост дифференциации в среде рабочих, отсутствие возможности, работая на одном рабочем месте (особенно на «неуспешных» предприятиях), добиться относительного материального благополучия. В нестабильном обществе с наибольшей силой «срабатывает» теория: чем больше точек опоры имеет человек, тем увереннее он себя чувствует.

Другим следствием вторичной занятости является перераспределение и без того «ограниченного» вторичного рынка рабочих мест в пользу более «сильных», продвинутых групп рабочих.

Актуализация проблемы гарантий занятости на предприятии как результат сознательной политики реформирования общества в сторону рынка породила новое, ранее неведомое чувство страха потери работы. Страх потери работы можно рассматривать как новый социокультурный фактор трудовых ориентаций. Страх потери работы способствует закреплению рабочих на предприятии, резко снижает потенциальную текучесть. Например, на частном швейном предприятии только единицы из числа испытывающих страх потери работы собирались уйти с предприятия в ближайшее время. Среди не испытывающих подобного чувства число намеревающихся уйти с предприятия существенно выше (31 % в 1993г. и 56 % в 1996г.).

Страх потери работы отражается не только на завышении оценок удовлетворенности элементами производственной ситуации и работы на предприятии в целом, но и в снижении критичности и требовательности к улучшению условий труда и быта на предприятии. В частности, наиболее актуальная для всех рабочих проблема недостаточного для жизни размера зарплаты под влиянием страха потери работы притупляется, получает менее интенсивное выражение. Несмотря на то,