Историзм, относительность, репрезентативность

Идея универсальности и неизменности разума, понятого сна­чала как божественный, а затем как человеческий в его всеобщих и необходимых характеристиках, лежала в основе представления о единообразии природных и общественных закономерностей. От­клонения рассматривались как случайные, обязанные в основном аналитической слабости отдельного человеческого ума и его одер­жимости аффектами. Потребовались установление религиозной веротерпимости, развитие натуралистического естествознания, обширные международные контакты, чтобы единство и рацио­нальность мира могли быть убедительно оспорены. В то время как изменчивость природы и человека завоевала окончательное право на существование благодаря эволюционизму в геологии и био­логии, историзм общественной жизни не достиг подобной дос-

Глава 10. Эпистемология и идея истории

товерности, по-видимому, даже до сих пор. Условием победы исторического взгляда оказалось осознание фундаментального многообразия мира, которое также долгое время оценивалось не­однозначно: как очевидный эмпирический факт, с одной сторо­ны, и как признак ущербности, хаоса, произвола — с другой. Из этого вытекал и специфический конфликт идеи историзма и идеи многообразия.

Так, представление о четкой направленности, «прогрессивно­сти» истории мира, возникшее задолго до современного историз­ма, блокировало идею многообразия как объективно-закономер­ного образа мира. Идея многообразия в свою очередь противо­стояла историзму в его эволюционистских, монистических, линейных вариантах. Этнография отразила этот конфликт наибо­лее рельефно, будучи соединением биологии и истории.Биология стремилась связать эволюцию с общей классификацией, основан­ной на единых принципах. История описывала многообразие об­ществ и культур, вновь исходя из типов возможных государствен­ных устройств и стабильной человеческой природы. Ни Дарвин, ни Маркс не нашли выхода изданной ситуации. Лишь наложение друг на друга противоречий двух разных наук в рамках этнографии парадоксальным образом способствовало их разрешению на ос­нове принципов нелинейности истории и культурной относи­тельности. Возникший в результате неклассический историзм ос­тается до сих пор наиболее последовательным вариантом этой идеи. Его радикальность определяется помимо всего тем, что при­мат истории принимается безусловно, вне зависимости от воз­можности уложить исторические факты в некоторую логическую, ценностную, рациональную, линейную последовательность. Ра­циональный философ является сторонником исторического скеп­тицизма втом смысле, что не лелеет иллюзий по поводу возможно­стей адекватного познания истории, если адекватность понимается в терминах теории отражения или причинно-номологического объяснения. Ограниченность человека реализует себя в том, что историческое познание всегда оказывается реконструкцией и ни­когда не способно логически обосновать достоверность своих прозрений, сколь бы привлекательно и убедительно они ни вы­глядели для современников. Поэтому с историко-эпистемологи-ческой точки зрения изучение теорий, признанных в дальнейшем заблуждениями, - такая же легальная задача, как и анализ кон-

Раздел II. История познания: принципы и примеры

цепций, принятых сегодня в качестве истинных. Для историче­ской эпистемологии важнее всего схватить целостный характер эпохи, а «ошибки столь же — а зачастую и более - определяют ха­рактер эпохи, как и присущие ей достоверные знания»¹.

Безусловность примата истории соединяется в рамках неклас­сического историзма с презумпцией историчности индивида, кото­рый делает эту историю. В таком случае его суждение по поводу прошедших событий — такой же легальный источник историче­ской рефлексии, как и другие исторические факты. Свобода исто­рического суждения, критичность автора по отношению к исто­рии как конструкту и вытекающее из этого постоянное переписы­вание истории — неизбежное следствие оборачивания историзма на самого себя.

На этой основе историческая эпистемология самоопределяет­ся по отношению к ряду проблем теоретической истории. Возь­мем, к примеру, проблему исторических законов, которая по-прежнему остается неразрешенной, колеблясь между «охваты­вающим объяснением» позитивистов, «идиографизмом» неокан­тианцев и отрицанием исторической закономерности в «филосо­фии жизни». В теориях культурно-исторических типов (Н. Дани­левский, О. Шпенглер), идеальных типов (М. Вебер), архетипов (К. Юнг) продолжались попытки нащупать «субстанцию истори­ческого», позволившие зафиксировать следующие обстоятельст­ва. Во-первых, исторические события индивидуальны, в точном смысле неповторимы, неразрывно связаны со своим социокуль­турным контекстом и приводят к определенным последствиям именно в силу включенности в систему иных, столь же индивиду­альных событий. Историческое событие, таким образом, уникаль­но. Во-вторых, в потоке истории люди все же обнаруживают повторения прежних событий, пусть в измененном виде и с неточ­ной периодичностью. Значимое историческое событие, раз про­изойдя, имеет заметный шанс на повторение при определенных условиях. Люди, планируя и прогнозируя свою деятельность и ее следствия, избирают одни ил и другие конкретные события в каче­стве ориентиров, поскольку те входят в набор доступных ресурсов, пусть даже в отсутствие надежного метода использования послед-

¹ Райт Дж. Географические представления в эпоху крестовых походов М. 1988. С. 16.

Глава 10. Эпистемология и идея истории

них. Историческое событие, следовательно, имеет характер про­тотипа. В-третьих, интерпретация исторического события и по­пытка использовать его как образец неизбежно приводит к откло­нению от него, поскольку природа человеческой деятельности состоит в изменении используемых ресурсов. Делать историю значит ее изменять. Именно поэтому ни одна из моделей истори­ческого процесса (эсхатологическая, циклическая, прогрессист-ская и т.п.) не исчерпывает реальной истории. Наконец, в-четвер­тых, историческое событие, формируясь и происходя случайно в том смысле, что цепь причин и следствий, приведшая к нему, не может быть завершена, немедленно становится необходимым яв­лением, само включаясь в систему причинно-следственных свя­зей и само определяя течение будущего. В истории действуют за­кономерные факторы, но историческое событие не укладывается ни в какой закон. Ретроспективная случайность и перспективная необходимость - черты исторического события.

Как представляется, в наибольшей степени такому описанию исторического события соответствует репрезентативная теория абстракции Дж. Беркли, в которой произвольный конкретный треугольник «представляет» все другие эмпирические и мысли­мые треугольники, являясь не обобщением их общих свойств post factum, но, напротив, условием возможности всякого треугольни­ка вообще. Аналогичным образом Французская революция 1789 г. не содержит в себе общих признаков всех возможных революций, но, раз случившись, сама делает их возможными, будучи в то же время реализованной возможностью по отношению ко всем про­шлым революциям. Библия, не являясь обобщением свойств «вечной книги», «повторяет» Авесту, Веды и «Илиаду», демонст­рирует их возможность, воодушевляет последующих авторов пи­сать «нетленку», а читателей - искать свою персональную биб­лию. Казнь Марии Стюарт, будучи вполне индивидуальна во всех своих страшных деталях, при этом выступает прототипом казни Марии-Антуанетты. Исторические события - это локальные цен­тры исторического пространства, равнодействующие историче­ских сил, пики и впадины исторического ландшафта, архэ исто­рических мифологий. Культурные универсалии — это исторические события, обретшие характер схематизмов; они образуют априор­ные, устойчивые и относительно независимые от опыта и рефлек­сии основания культуры.

Раздел II. История познания: принципы и примерь