Рациональность социальных институтов

Понятие общественности, открытых социальных институтов¹ играет в концепции Хабермаса важную роль, хотя он не дает его развернутой экспликации. Вообще Хабермаса нередко упрекают в идеализме и морализаторстве именно потому, что он выдвигает некую сверхзадачу, напоминающий утопию социальный проект, а не описывает реальное функционирование общества. Это в зна­чительной степени верно, однако именно так он понимает задачу философа. Поэтому в своей концепции Хабермас задает достаточ­но высокую планку социального развития, выдвигая регулятив­ный идеал, которого нет в действительности и который не может быть непосредственно реализован на практике. Его функция в

' Одним из первых развернутое определение социальных институтов предлага­ет Т. Веблен (Теория праздного класса. М., 1984. С. 200-201). Согласно Дж Терне­ру, «социальный институт — это комплекс позиций, ролей, норм и ценностей, уко­рененных в особенных типах социальных структур и организующих относительно устойчивые паттерны человеческой деятельности применительно к основным проблемам производства ресурсов жизнеобеспечения, воспроизводства индиви­дов и поддержки жизнеспособных социетальных структур в рамках данного окру­жения» (Turner J. The Institutional Order. N.Y., 1997. P. 6).

Глава 15. Социальные институты и рациональная коммуникация

том, чтобы, воздействуя на умы, перестраивать мировоззрение и тем самым способствовать формированию нового типа коммуни­кации. Отсюда описываемая Хабермасом коммуникация не тож­дественна реальному функционированию социального институ­та - рациональность последнего имеет вполне специфические черты.

Однако и целерациональность как свойство деятельности в локальном контексте, как мы уже упоминали, есть также идеаль­ный тип, почти не встречающийся в чистом виде в социальной действительности. Таким образом и деятельностный, и коммуни­кативный типы рациональности предстают как ориентации на две взаимоисключающие, несоизмеримые, дополнительные страте-тии в культуре: стратегии закрытой и открытой системы. Можно согласиться с А.В. Кезиным, утверждающим, что в этом проявля­ется не слабость, а основное правило культуры, связанной со сложными системами, совмещающими в себе элементы открыто­сти и закрытости. Эти стратегии «представляются несовместимы­ми: мы не имеем готового рецепта для полузакрытой, полурацио­нальной системы»¹. Поэтому когда речь заходит об описании социальной реальности, то в фокус внимания попадают не абст­рактные категории деятельности или коммуникации, а такие еди­ницы этой реальности, как социальные институты. И если по­смотреть на успешно функционирующие, адекватные своим зада­чам социальные институты, то можно убедиться, что именно они, совмещая в себе элементы искусственности (закрытости) и есте­ственности (открытости), позволяют решать социальные пробле­мы. К этому выводу приводит рассмотрение концепций разных социально-гуманитарных наук — от современных теорий менедж­мента и теорий модернизации² до теорий войны и мира³.

Так, формирование классического научного менеджмента бы­ло основано на идее о возможности разработки строго рациональ­ной и совершенной, единственной и универсальной организаци­онной модели⁴. Такая модель была создана и получила название

¹ КезинА.В. Менеджмент: теории управления организациями. М., 2002. С. 204.

² Федотова В.Г. Социальная рациональность и демократическое общество // Рациональность на перепутье. Кн. 1. М., 1999.

³ Нравственные ограничения войны. Проблемы и примеры; под ред. Б. Коп-питерса, Н. Фоушина, Р. Апресяна. М., 2002.

⁴ См.: КезинА.В. Указ. соч. С. 225.

Раздел III. Прикладные исследования

базовой механистической модели. Ее главная ценность состояла в том, что она открывала перспективы применения научного под­хода к сложной проблеме управления организациями и привела к ряду практически успешных результатов, в частности, в крупном механизированном производстве. Однако данная модель содер­жит существенные ограничения. Ее критика привела к сдвигу ме­тодологических основ менеджмента: не существует единой уни­версальной модели управления и организации социальных инсти­тутов. Фактическому положению дел соответствует плюрализм различных, отчасти пересекающихся моделей — механической и органической, открытой и закрытой, «продуктовой» и «функцио­нальной», формальной и неформальной, принудительной, утили­тарной и нормативной, рациональной, бюрократической, про­цессуальной, политической и др. Было достигнуто более гибкое, диалектическое понимание природы организаций и их рацио­нального управления, осознана необходимость постоянного вы­бора и модификации организационных моделей, перехода от сверхзадачи достижения «максимальной эффективности» к более скромной и реальной «удовлетворительности исполнения».

Далее, применительно к теории и практике справедливой вой­ны американский исследователь Н. Фоушин обнаружил расхож­дение между двумя главными методологическими принципами принятия решения — принципом вероятности успеха и принци­пом соразмерности. Это означает, что не только и не столько до­стижение цели, сколько относительное соотношение издержек и выгод определяет рациональное решение о начале войны.

Принцип соразмерности включает следующие допущения, которые дают возможность участникам военных действий вести себя разумно¹. Во-первых, при определении того, соответствует ли принципу какая-либо акция, учитываются только ее последст­вия. Во-вторых, среди всех последствий учитываются только те, которые касаются общего блага (здесь авторы ссылаются на уже упомянутого Дж. Роулза). И, в-третьих, оценка последствий с точ­ки зрения общего блага остается принципиально возможной.

Универсальная рациональность теории справедливой войны все же ставится под вопрос, располагаясь где-то посередине меж-

' См.: Дамм Г. ван, Фоушин Н. Соразмерность // Нравственные ограничения войны. М., 2002. С. 175.

Глава 15. Социальные институты и рациональная коммуникация

ду чрезмерным оптимизмом и чрезмерным пессимизмом и требуя учитывать весь комплекс многообразных факторов политической жизни.

«Саму по себе концепцию принципа соразмерности как кри-терияу'м5 in bello понять нетрудно, но ее очень трудно применить в конкретных ситуациях. По большей части это обусловлено прису­щей войне неопределенностью. Довольно часто рациональные расчеты провести очень трудно... Когда этот принцип требует широкой интерпретации, он заставляет нас не ограничивать вни­мание только на ближайших последствиях наших действий. Со­размерность в jus in bello — это принцип с широким диапазоном действия, указывающий на необходимость как можно лучше рас­сматривать все последствия наших действий»¹.

И, наконец, касаясь смены типов рациональности в ходе мо­дернизации и постмодернизации, В.Г. Федотова разбирает возни­кающие методологические трудности на пути сочетания коллек­тивной и индивидуальной рациональности, частных и общего ин­тересов. Здесь приходится вновь обращаться к анализу дилеммы заключенных, а также к теореме К. Арроу, которая гласит, что нет процедуры рационального выбора для пяти условий, суммирую­щих индивидуальные предпочтения. Проблема социальной ра­циональности оказывается проблемой согласования интересов в условиях их многообразия и даже поляризации. В особенности эта проблема актуализируется при переходе от одного типа общества к другому, когда, например, приходится сочетать элементы тради­ционного и индустриального общества.

«При разнообразии интересов и ценностей существует также и множество целей. Умение согласовать их, представить как общие (национальные, государственные, национально-государствен­ные), а также умение не довести конфронтацию частных интере­сов и целей до раздирающей общество вражды характеризует ра­циональность современного общества. Происходит рационализа­ция конфликта, позволяющая видеть в нем нормальное явление и даже продуктивные и инновационные возможности... Рациона-

' Дамм Г. ван, Фоушин Н. Указ. соч. С. 187.

Раздел III. Прикладные исследования

лизация конфликта - часть политической культуры Запада, ис­точник его динамики. Рационализация конфликта и есть согласо­вание интересов»'.

О специальных технологиях достижения консенсуса и ком­промисса пишет А.В. Дмитриев, определяя, в частности, консен­сус как «приемлемое для конфликтующих сторон решение, в вы­работке которого все члены группы сознательно и рационально принимают участие»².

Теоретическое осмысление дискуссий по поводу рациональ­ности социальных институтов позволяет сделать некоторые обоб­щения.

Все социальные общности (социальные группы, сообщества, институты, организации) можно разделить на два типа — естест­венные и искусственные. Естественные обычно выступают в фор­ме социальных ассоциаций — стихийных продуктов деятельности людей, стремящихся реализовать свои интересы и потребности. Они основаны на принципе добровольного членства, не предпо­лагают жесткой ролевой структуры, формальных отношений вла­сти и управления, поскольку общая цель ассоциации и цели ее членов практически совпадают. Вместе с тем такие объединения напрямую зависят от мировоззрения, идеологии и психологии своих членов, а потому не отличаются устойчивостью организа­ционной структуры и, как следствие этого, эффективностью в достижении долгосрочных целей. Этот недостаток призваны ком­пенсировать искусственные социальные общности, которые спе­циально создаются для достижения определенной цели, как пра­вило, не совпадающей с целями большинства включенных в нее индивидов. Поэтому их отличает высокая устойчивость к внеш­ним воздействиям, жесткость ролевой структуры, формальность внутренних связей. Будем понимать социальный институт как та­кую социальную общность, в которой неизбежно присутствует, а иногда и доминирует элемент искусственности, но всегда также имеется элемент исторического формирования. Так, институт специальных представителей Президента России создан, казалось бы, как особый инструмент осуществления властной вертикали.

¹ Федотова В.Г. Указ. соч. С. 254.

² Дмитриев А.В. Социальный конфликт. Общее и особенное. М., 2002. С. 366.

Глава 15. Социальные институты и рациональная коммуникация

Однако даже этот вполне искусственный институт сложился во многом исторически, постепенно, по мере того как накаплива­лись проблемы, не решаемые в рамках наличной структуры пра­вительства. Таким представителем президента был назначен B.C. Черномырдин для ведения переговоров с Милошевичем на­кануне американской бомбежки Югославии еще до создания са­мого института спецпредставителей, хотя к услугам федеральной власти было целое министерство иностранных дел. Позже В.В. Путин взял на вооружение эту практику, и назначение спец­представителей обрело регулярную основу, стало особым соци­альным (политическим) институтом, призванным оперативно ре­шать конкретные проблемы (спецпредставители по Чечне, про­блеме Калининграда, регионам и т.п.), не привлекая для этого неповоротливый бюрократический аппарат министерств и ве­домств.

«Институты... служат посредниками в отношениях социаль­ных субъектов, рационально (курсив мой. — И.К.) упорядочивают и формализуют их, выполняя в обществе роль средств, обеспечи­вающих относительно устойчивое и предсказуемое протекание процессов взаимодействия и коммуникации между различными социальными единицами (индивидами, коллективами, организа­циями)»¹. Автор данного определения использует идущую от М. Вебера идею формальной рациональности, или калькулируе­мое™, для характеристики социального института. Развивая эту мысль, можно сказать, что институт является организационной структурой, способом фиксированной регламентации деятельности и коммуникации на основе их формальной детализации для осуще­ствления эффективного управления. Здесь мы вслед за К. Поппе-ром принимаем широкую трактовку понятия «социальный инсти­тут» как социально-организационной единицы. Следует при этом подчеркнуть сверхколлективный характер социальной институ-циональности: это новое качество, несводимое к совокупности социальных ролей, сумме членов этого объединения. Напротив, это форма внешней регламентации, отвечающая определенной со­циальной потребности.

' Быченков В. М. Институт социальный // Новая философская энциклопедия. М., 2001. Т. 2. С. 124.

ззо

Раздел. III. Прикладные исследования

Рациональность деятельности и общения обретает в социаль­ном институте свою конкретную историческую и социальную форму: процесс социальной рационализации совпадает с инсти-туционализацией. Два вектора рациональности — экспансия и ме­ра—и здесь реализуют себя в качестве стремления регламентиро­вать весь социальный организм, превратить его в механизм и сбалансировать данный институт по отношению к другим соци­альным институтам, к индивиду и природе. В философии науки, например, широко обсуждается проблема соотношения науки и общества в целом. При этом нарушение сбалансированности их отношения, отрыв определенных разделов науки от обыденного сознания, от задач общественного блага приводит к обвинениям в иррационализме науки.

Социологи в течение долгого времени ставили вопрос о при­роде некоторых социальных институтов независимо от выполняе­мых ими функций. Первоначально даже Р. Мертон считал воз­можным анализировать науку как социальный институт без учета специфики его продукта — научного знания. П. Фейерабенд, на­против, пытался показать, что агрессивность и вредность науки как социального института состоит в продуцировании особых ми­фов (данного, истины, рациональности), назначение которых за­ключается в идеологическом самообосновании, в утверждении господства науки. М. Дуглас, проводя мысль о принципиальном подобии всех социальных образований, стремилась вывести из их структуры свойственные им функции, включая порождаемые ими формы сознания.

Задаваясь вопросом о рациональности социальных институ­тов, необходимо начать с их генезиса, поиска соответствующей социальной потребности, которая может реализоваться не иначе как с помощью определенной организации. Такие социальные институты, как, например, политическая партия, церковь, школа, университет, общество садоводов, возникли на определенной ста­дии развития некой социальной потребности. Определенный тип деятельности рождается как практика локальной социальной группы, вокруг него возникают особые коммуникативные струк­туры, и все это первоначально происходит по правилам, зафикси­рованным только в сознании вовлеченных субъектов. Затем дан­ное социальное образование, функционирующее на основе лич­ного общения, начинает осуществлять экспансию на более

Глава 15. Социальные институты и рациональная коммуникация

широкие группы населения. При этом уже не происходит транс­ляции личных связей и правила утрачивают свою цементирую­щую роль. В таком случае возможны три варианта развития: раз­рушение социальной общности и забвение специфического типа деятельности; превращение социальной общности в эзотериче­скую группу; формирование социального института, или органи­зации. Первый сценарий осуществился по отношению к средне­вековому ремесленному цеху, что привело к утрате рецептов вы­делки булата, изготовления скрипок и проч. Второй реализовался применительно к средневековой магии, которая из широко и по­вседневно практикуемой деятельности превратилась в сферу ин­тересов замкнутых локальных групп. Примером третьего варианта развития может служить судьба шахмат, существующих не только как одна из настольных игр, но и как целый набор различных орга­низаций.

Итак, будем исходить из того, что успешная экспансия неко­торого типа деятельности и соответствующей ему формы общения требует их рационализации. Ведь всякая экспансия представляет собой нарушение однажды установленной меры — соразмерности внутренней структуры и внешнего окружения. Такое нарушение должно быть восстановлено для успешного развития, и это проис­ходит в установлении нового уровня соразмерности, в модифика­ции внутренней структуры и отношения с окружением.

В целом конкретное соотношение экспансии и меры опреде­ляет характер того или иного социального института. Для типоло­гии социальных институтов, как и для социальных общностей во­обще, применима немодифицированная схема Дуглас (см. рис. 1). В таком случае типу А будет соответствовать бюрократический со­циальный институт, типу В- демократический, типу С- тотали­тарный итипу/) — социальный институт на стадии формирования или распада. Что же касается модифицированной схемы, то она применима для понимания формирования и динамики социальных институтов (тип D).

Итак, рациональность выступает как способ оценки деятель­ности при ситуативном выборе. Именно в данном контексте фор­мулируются такие нормы рациональности, как целесообразность, продуктивность, соответствие онтологии или социальному кон­тексту, экологическая валидность. Одновременно рациональ­ность является свойством деятельности самой по себе: во-первых,

Раздел. III. Прикладные исследования

как внутреннее отношение (структурное совершенство) и, во-вто­рых, как отношение между деятельностью и средой (внешняя аде­кватность)¹. Деятельность рациональна, если в ее структуру встро­ен механизм внутреннего совершенствования и внешней гармо­низации. Мера — категория, родовая для рациональности². Способность соразмерить себя - наличного со своими возможно-'стями, себя - индивида с обществом, себя - часть природы с при­родой в целом делает человека как активное, деятельное существо существом рациональным. Уровень сбалансированности отноше­ний деятельности с другими человеческими способностями и ок­ружающим миром - такой же критерий рациональности деятель­ности, как и ее внутреннее совершенствование.

Организации и социальные институты, являясь элементарны­ми социальными единицами современного общества риска, пре­образуют неопределенность и конфликт в рациональную коллек­тивную деятельность. Именно на уровне социального института рациональность и проявляется в наибольшей степени как ком­промисс экспансии и меры, как взгляд на реальную сложность со­циальных процессов с точки зрения соединения в них закрытой и открытой рациональности.