Организация стока поверхностных вод: Наибольшее количество влаги на земном шаре испаряется с поверхности морей и океанов (88‰)...
Историки об Елизавете Петровне: Елизавета попала между двумя встречными культурными течениями, воспитывалась среди новых европейских веяний и преданий...
Топ:
Теоретическая значимость работы: Описание теоретической значимости (ценности) результатов исследования должно присутствовать во введении...
Оснащения врачебно-сестринской бригады.
Организация стока поверхностных вод: Наибольшее количество влаги на земном шаре испаряется с поверхности морей и океанов...
Интересное:
Искусственное повышение поверхности территории: Варианты искусственного повышения поверхности территории необходимо выбирать на основе анализа следующих характеристик защищаемой территории...
Средства для ингаляционного наркоза: Наркоз наступает в результате вдыхания (ингаляции) средств, которое осуществляют или с помощью маски...
Подходы к решению темы фильма: Существует три основных типа исторического фильма, имеющих между собой много общего...
Дисциплины:
2017-05-12 | 578 |
5.00
из
|
Заказать работу |
Содержание книги
Поиск на нашем сайте
|
|
Фактом современной познавательной ситуации является то, что категория пространства широко используется в естествознании и в гуманитарных науках, а также во вненаучных типах знания. Нередко она разъясняется с помощью введения набора пространственных параметров или координат. Концептуальное развертывание пространственных представлений проходит при этом в трех разных, но взаимосвязанных вариантах.
Так, в первом варианте пространственные и временные термины выступают в некоторых ситуациях как метафоры, обязанные своим происхождением интеллектуальной моде и предназначенные для придания теоретикоподобной формы суждениям о предметах, не попадающим в контекст традиционной теоретической рефлексии. В этой связи можно говорить, например, о «правовом пространстве», «пространстве рекламы» или «экономическом ускорении». Политическая и экономическая мифология, религиозная и моральная пропаганда, художественная литература — таковы сферы, в которых циркулируют подобные новации. Аналогичным образом в недавнем прошлом философы иронизировали по поводу «теории любви» или «логики мифа» — термины «теория» и «логика» использовались большинством в пиквикском
1 Журнальный вариант см.: Эпистемология и философия науки. 2008. № 4.
Глава 8. Пространство и время: бытийственная основа знания
смысле, поскольку мало кто верил в их строгую применимость к таким экзотическим для теории познания объектам.
Вторая форма концептуализации реализуется по мере того, как объект утрачивает необычные черты в результате теоретического осмысления. Тогда метафорическая многозначность и неопределенность смысла уступают место нормальной концептуальной форме. Она развертывается обычно путем очерчивания смысловых границ термина по аналогии с тем, как он используется в других видах знания. И поскольку метафора стирается, ее содержание все в большей мере осознается как понятийное заимствование из тех областей, где термины обладают известными и устойчивыми характеристиками. При этом пространственно-временные признаки начинают соединяться с указаниями не столько на специфическую область применения, сколько на способы исследования, связанные с отдельными науками. Так возникают понятия «антропогенных ландшафтов», «биополей», «социодинамики культуры», «виртуального пространства». Они, как правило, обозначают собой методологические сдвиги на границе двух и более научных дисциплин, а применительно к социально-гуманитарному знанию еще и понятийное заимствование из естественных и точных наук.
|
До тех пор пока данные понятия служат квазилогическими средствами систематизации и теоретической интерпретации готового эмпирического содержания, они сами по себе еще не выступают как объекты концептуальной разработки. Третья форма концептуализации связана, напротив, с усмотрением в пространственно-временных терминах определенных средств развития знания, с помощью которых можно получить прирост эмпирического содержания. Тогда критерии теоретической приемлемости становятся более взыскательными: проблема теоретической нагруженное™ фактов трансформируется в проблему внутренней структурированности самой теории. И важным шагом на пути ее решения оказывается систематизация пространственно-временной терминологии, создание списков синонимов, альтернативных пар, установление внутренних смысловых зависимостей между основными и производными терминами, нахождение наглядных аналогов (моделей), эмпирических интерпретаций. Именно данный процесс представляет наибольший интерес с теоретико-познавательной точки зрения.
|
Раздел I. Категориальные сдвиги
Можно попробовать выдвинуть общую гипотезу по поводу того, что роднит между собой все три формы обращения к пространственным категориям. По-видимому, это поиск новой онтологии для гуманитарных наук, гуманитарного знания вообще. Эта онтология должна сочетать в себе свойства «естественности», «социальности» и «бытийности», т.е. отвечать специфической включенности человека в природу, в систему социальных взаимосвязей, а также соответствовать относительной автономности личности, выражаемой в наборе экзистенциальных проблем1.
Наконец, можно предположить, что в историко-философском плане поиск такой онтологии питается идеями Беркли, Юма и Канта - первых, кто обратил внимание на содержательную структурированность внутреннего мира как условие познания вообще. В дальнейшем их посыл был подхвачен феноменологической философией.
Для Беркли внутренний опыт стал критерием и условием реальности - так реализовал себя идущий от Декарта нововременной культ разума. Возможность реальности определяется возможностью ее познания, и поэтому знание рассматривается как возможная (идеальная) реальность. Идеальность, т.е. возможность, проективность, зависимость от человеческой воли стала отныне неотъемлемым свойством знания, приобретающего иной по сравнению с прежним онтологический статус. Его основой и содержанием стала субъективность.
В согласии с репрезентативной теорией абстракции Беркли «сложные идеи» пространства и времени истолковываются Юмом как копии «сложных впечатлений» и одновременно как вполне определенные феномены воображения, представляющие в сознании отношения сходства, последовательности и рядоположен-ности. Это вплотную подводит к кантовскому положению об априорных формах созерцания - небывалому ранее объединению рассудочных и сенсорных способностей уже на уровне чувственности.
Достижение Канта состояло в постановке вопроса о субъективных возможностях уже не реальности, а опыта. Это было углублением теоретико-познавательного анализа в область субъек-
' Один из первых примеров систематического движения в данном направлении см. в книге: Уранос и Кронос. Хронотоп человеческого мира; под ред. И.Т. Касавина. М.,2001.
Глава 8. Пространство и время: бытийственная основа знания
|
тивности и первой попыткой построения субъективной онтологии познавательного процесса. С этой точки зрения он рассматривал пространство и время в качестве предпосылок познавательного отношения к миру, коренящихся в структуре трансцендентального субъекта. Тем самым был сделан шаг в обосновании возможности научно-философского исследования пространства и времени не только в неживом, но и в живом, а также социокультурном мире.
Теория познания и гуманитарные науки: новое "• методологическое взаимоотношение
'• Теории пространства и времени в гуманитарных науках касаются фундаментальных измерений человеческого мира и выражают их в специфических параметрах, таких, как «верх» и «низ», «центр» и «окраина», «поверхность» и «глубина», «удаленность» и «близость», «старость» и «новизна», «опережение» и «отставание», которые нередко фиксируются уже на уровне обыденного сознания. Они служат разъяснению того, в каких именно координатах и векторах описывается динамика и статика человеческого бытия. Примечательно, что необходимость такого рода обыденной, естественной онтологии обнаруживается не только в контексте литературы, мифа, магии и религии, но и в современных социальных и гуманитарных науках. Примерами могут служить «экологическая теория восприятия» психолога Дж. Гибсона, «семантическое пространство» в психосемантике (В.Ф. Петренко), концепция «подсознательного чувства размерности» психосоциолога Э. Холла, «социальная топология» социолога П. Бурдье, «теория центральных мест» географа В. Кристаллера, экологическое и структурное пространство и время социального антрополога Э. Эванс-При-чарда, метод «grid-group analysis» M. Дуглас, образы города и всадника литературоведа Х.Л. Борхеса, «поля» и «леса» историка С. Соловьева, «этнические поля» и «антропогенные ландшафты» этнографа и географа Л. Гумилева. Что же дает нам это для понимания человеческого мира?
Во-первых, эволюционные эпистемологи (Г. Фоллмер) уже привлекли внимание к специфической макроразмерности человеческого мира — меццокосмоса (в отличие от мега- и микроми-
|
Раздел I. Категориальные сдвиги
pa). Человек и в самом деле живет в мире «средних размеров»: относительно небольших пространств, скоростей, длин электромагнитных волн и т.п. Но далее наша точка зрения расходится с эволюционной эпистемологией. Дело в том, что человек живет вообще не в геометрическом пространстве, не в астрономическом времени, не в механическом движении, не в электромагнитных взаимодействиях. Это - естественно-научная картина мира, продукт определенных наук, но не естественная среда человеческого обитания. Последнюю описывают не специализированные языки, но только и исключительно естественный обыденный язык, связанный с повседневным опытом. В этом смысле Витгенштейн и Хайдеггер внесли больший вклад в описание такого мира, чем вся наука о природе. Это же относится и к литературе, живописи и музыке, вклад которых в изучение зрения и слуха несравненно больше науки. Поэтому «прислушивание к языку», к звучанию пространственно-временных терминов обыденного языка становится значимым ресурсом «естественной онтологии».
Во-вторых, налицо иная научная тенденция, выраженная социально-гуманитарными науками (культурологией, исторической географией, психологией, социологией). В них обнаруживаются попытки задать определенного рода онтологию, учитывающую бытийственные измерения человека. Так, в трудах авторов французской школы «Анналов» и работающего в сходной парадигме А.Я. Гуревича обнаруживается не только историко-культурная и социальная нагруженность категорий пространства и времени, но и то, что эти категории возникали и долгое время существовали именно как категории культуры, а не естествознания. «Путешествие в Средние века было прежде всего паломничеством к святым местам, стремлением удалиться от грешных мест в святые. Нравственное совершенствование принимало форму топографического перемещения», — приводит пример А.Я. Гуревич1. Или: «Понятия жизни и смерти, добра и зла, благостного и греховного, священного и мирского объединялись с понятиями верха и низа, с определенными странами света и частями мирового пространства, обладали топографическими координатами»2.
1 Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М, 1984. С. 86.
2 Там же. С. 89.
Глава 8. Пространство и время: бытийственная основа знания
Упомянутая экологическая теория восприятия Дж. Гибсона представляет собой современный вариант необерклианства, поскольку ее автор практически воспроизводит известную критику понятий материи и пространства с позиций последовательного сенсуализма: «Геометрическое пространство — чистая абстракция; пространство это миф, привидение, вымысел геометров»1. Для объяснения того, как человек способен воспринимать мир, надо отказаться от нечеловеческой картины мира, с одной стороны, и от активистского понимания восприятия как «обработки чувственных данных» — с другой. Гибсон убежден в обратном, в том, что восприятие представляет собой «извлечение инвариантов из стимульного потока»2: инварианты, видимо, образуются во взаимодействии человека с ограниченным сектором материального мира и описываются категориями «среда», «вещества» и «поверхности». Эта онтология категорически порывает с традиционным атомизмом и ньютонианством, будучи ближе аристотелевской и в некоторых аспектах (близкодействии) картезианской физике. «Поверхности и среда — экологические термины, — постулирует Гибсон, - их ближайшие геометрические эквиваленты - плоскости и пространство, но обратите внимание на различие между этими терминами. Плоскости бесцветны; поверхности окрашены. Плоскости - прозрачные призраки; поверхности обычно непрозрачны и телесны. Линия пересечения двух плоскостей имеет мало общего с местом соединения двух плоских поверхностей — выступом или уступом... Для изучения восприятия и поведения нужна своя, прикладная геометрия»3. Вот неполный перечень понятий такой геометрии: «земь» (кромка между небом и землей, опорная поверхность), «укрытие» (яйцо или кокон), «открытое окружение» (пустыня или гладь океана), «изолированный объект» (все поверхности которого обращены наружу, а не внутрь), «прикрепленный объект» (характеризующийся топологически незамкнутой компоновкой поверхностей), «место» (понятие места в экологии аналогично понятию точки в геометрии), «изогнутая выпуклость», «изогнутая вогнутость», «встроенность» предметов друг в друга и т.п. «Путь» животного на «местности»
|
1 ГибсонДж. Экологический подход к зрительному восприятию. М., 1988.С.28.
2 Там же. С. 26.
3 Там же. С. 66.
Раздел I. Категориальные сдвиги
предполагает преодоление «преград» (обрывов, ступеней, склонов, рубежей). Оседлое существование требует «убежища» (гнезда, пещеры, хижины) и т.д.
Эта «неформальная геометрия поверхностей» предназначена, помысли Гибсона, нетолько для экологии, но и архитектуры, технической эстетики, биологии поведения и социальных наук1. При ближайшем рассмотрении она весьма соответствует описанию М. Фуко картины мира XVI в., характеризуемой «пригнанностью вещей». «Пригнанными» (в сознании человека XVI в., по Фуко) являются такие вещи, которые, сближаясь, оказываются в соседстве друг с другом. Они соприкасаются краями, их грани соединяются друг с другом, и конец одной вещи означает начало другой. Благодаря этому происходит передача движения, воздействий, страстей, да и свойств от вещи к вещи... Пригнанность (convenientia) — это сходство, связанное с пространственным отношением «ближнего к ближнему», выражающее соединение и слаженность вещей. Именно поэтому она в меньшей степени принадлежит самим вещам, чем миру, в котором они находятся. Мир — это всеобщая «пригнанность» вещей2.
Еще один пример - из когнитивной психологии, в рамках которой вводится понятие когнитивных карт, связываемое обычно с именами Э. Толмена3 и К. Линча4. Когнитивные карты привлекают внимание психологов, географов, градостроителей к проблемам пространственной ориентации. Причина данного интереса в том, что «пространственные схемы осуществляют жесткий контроль над нашим воображением. В значительной мере они и есть наше воображение. С пространственной организацией связано удивительное множество метафор, относящихся к человеческому уму: человек может "занимать положение" для того, чтобы знать нечто, иметь "обширные" или "узкие" знания, посмотреть на вопрос "с другой стороны", изучать "области" и "сферы" знания. Человек, не имеющий адекватной ориентировочной схемы, чув-
1 ГибсонДж. Указ. соч. С. 82.
2 Фуко М. Слова и вещи. М., 1977. С. 62-63.
3 Tolman E. Cognitive Maps in Rats and Men // Psychological Review. 1948. Vol. 55.
Глава 8. Пространство и время: бытийственная основа знания
ствует себя "потерянным" - стрессовая ситуация, с которой связан свой набор метафор»1.
Линч описывает город в терминах «путей» (линий перемещения), «узлов» (пересечения путей), «вех» (путевых ориентиров), «районов» (мест, объединенных вокруг какой-то достопримечательности) и «граней» (границ пространственных объектов). Когнитивные карты — это ориентировочные схемы как активные, направленные на поиск информации структуры. Они прямо связаны с перемещением познающего субъекта. Акт локомоции требует увеличения информации и одновременно создает условия для ее роста. Это легко показать применительно к зрительному восприятию, объем которого напрямую зависит, во-первых, от движения глаз, обеспечивающего стереоскопическое зрение, и во-вторых, от движения наблюдателя (или самого объекта), которое порождает постоянные изменения в доступном глазу зрительном потоке. При этом движение наблюдателя обеспечивает уникальную информацию, несводимую к информации о движении окружающих объектов относительно наблюдателя: сетчаточ-ные изображения видимых впереди поверхностей увеличиваются в размерах, а все проецируемые точки смещаются к периферии, за исключением той, к которой движется субъект, — она остается неизменной. Движение, таким образом, задает человеку представление о цели уже на уровне непроизвольного восприятия. Именно движение создает условия для сбора полной информации: предметы поворачиваются своими «невидимыми» сторонами, осуществляется уточнение оценки расстояния, характера преодолеваемой среды.
В.И. Вернадский2 указывал на северных варягов и полинезийцев как племена, создавшие системы ориентации при плавании в открытом океане. Вот как иллюстрирует значение когнитивных карт У. Найссер на примере системы навигации племени с острова Палават в Тихом океане. Путешествие в открытом океане требует ориентира, в качестве которого выступает так называемый остров отсчета. «Положение и расстояние определяются так, как если бы лодка стояла неподвижно под усыпанным звездами небом все то время, пока остров отсчета (таковой имеется для каждого плава-
Р. 189-208.
4 Lynch К. The Image of the City. N.Y., 1960.
' НайссерУ. Познание и реальность. М., 1981. С. 125-126.
2 См.: Вернадский В.И. Избранные труды по истории науки. М., 1981. С. 122.
Раздел I. Категориальные сдвиги
ния от острова к острову) медленно скользит назад»1. Эта навигационная модель построена на основе весьма абстрактных принципов. Острова отсчета никогда нет в поле зрения, точно так же очень редко бывают видны и звезды, под которыми он как бы передвигается. Большая часть релевантной информации на самом деле оказывается результатом расчетов вслепую, наблюдений за волнами, морскими приметами и птицами; но каждый из этих признаков мореплаватель обязательно соотносит с воображаемым движением отдаленного острова под никак не обозначенными точками подъема невидимых звезд. Представляется, что в такой когнитивной карте можно усмотреть прототип геоцентрической модели мира.
Когнитивная карта, формируясь в связи с процессом локомо-ции, может быть в дальнейшем использована и за его пределами. В частности, она выступает эффективным мнемоническим средством. Примером может служить метод локусов, изобретенный древними греками. Для начала человек знакомится с последовательностью примечательных мест (локусов), расположенных вдоль некоторого маршрута. Это можно уподобить ознакомительной прогулке по храму, в каждой нише которого стоит своеобразная скульптура или сосуд. Затем, чтобы запомнить случайный список предметов, их надо последовательно вообразить расположенными в данных локусах. Тогда, чтобы вспомнить список, «потребуется лишь мысленно повторить путь; каждый предмет из списка будет спокойно дожидаться на том месте, где вы его поместили»2. Это «мысленное повторение пути» - ключ ко всей человеческой культуре, возникающей как текст - рассказ о путешествии.
Если обратиться к проблематике географии расселения, то окажется, что она изучает не только абсолютное местоположение членов популяции на земной поверхности, но и их вторичное, или относительное, местоположение. К примеру, этолог Лоренц3 и антрополог Э. Холл4 говорят о наличии у приматов и человека, об-
1 Найссер У. Указ. соч. С. 136.
2 Тамже. С. 151.
3 Лоренц К. Агрессия. М., 1994.
4 См.: Hall Е. Т. The Hidden Dimension. Garden City, N.Y.: Doubleday, 1966; Его же. The Silent Language. Garden City, N.Y.: Doubleday, 1959; A System for the Notation of Proxemic Behavior. American Anthropologist 65: 1003-1026, 1963.
Глава 8. Пространство и время: бытийственная основа знания
ладающих сильным чувством территориальности, своеобразного «пространственного ватерпаса», показывающего уровень перенаселенности и определяющего тем самым необходимость миграции. Так, Холл выделяет четыре «зоны действия» в зависимости от «межперсональной дистанции»: интимное, личное, общественное и гражданское пространства. Ясно, что размеры этих зон зависят не только от физического пространства, но и от индивидуальных особенностей и культурных традиций.
Другой пример уже из географии — модель центральных мест немецкого ученого В. Кристаллера, изложенная в его работе «Центральные места южной Германии» (1933). Суть ее в том, что образующиеся города становятся центрами обеспечения товарами и услугами и тем самым структурируют местность, создавая вокруг себя своеобразное поле притяжения. Центральные места первоначально имеют форму круга, а между кругами располагаются дополняющие районы. По мере численного роста и частичного пространственного наложения центральных мест их границы принимают вид более или менее правильного шестиугольника, а карта местности в целом начинает напоминать пчелиные соты. Американский географ А. Филбрик, расширяя модель Кристаллера, выделял две фундаментальные структуры размещения человеческих поселений. Одна из них - узловая - определяется горизонтальными отношениями между центральными местами в системе жизнедеятельности человека (в терминологии Эванс-Причарда — структурность как таковая). Другая структура обусловлена вертикальными связями между расселением и природными ресурсами (экологичность, по Эванс-Причарду). Объединение обеих структур в одной модели позволяет дать многоуровневое описание перехода от однородных районов к узловым и обратно. Так, сельскохозяйственная ферма, являясь узловым районом уровня А, объединяется с другими фермами в однородный сельскохозяйственный район Б, при этом торговые центры, обслуживающие сельскохозяйственные районы, оказываются узловыми районами уровня В, и т.д.' Обратим внимание на одно обстоятельство, не замеченное самим Филбриком: различие узловых зон от однородных и переход от одних к другим является функцией исключительно структурно-горизонтального размещения, т.е. чисто со-
См.: Хаггет Л. География: синтез современных знаний. М., 1979. С. 25.
Раздел, I. Категориальные сдвиги
циальным фактором. Получаемая в результате «местность» и «перемещение» задают социальную, а не природную «географию».
Понятия «антропогенныхландшафтов» и «этнических полей», используемые Л. Гумилевым в работе «Этногенез и биосфера Земли», также могут быть рассмотрены как описания специфических «поверхностей», по которым пролегают пути — «аттракторы». На таком пространстве прослеживаются культурная эволюция человека и сопутствующая ему драма человеческой креативности.
Отдельная тема — это пространственно-временная онтология языка, контуры которой задают идеи Л. Витгенштейна и М. Хай-деггера («Вообразить себе язык значит вообразить себе форму жизни»; «Язык — дом бытия» и т.д.). Характеризуя эпистему Нового времени, Фуко пишет, что «слова имеют свое место не во времени, а в пространстве, в котором они могут обрести свою исходную позицию, перемещаться, обращаться на самих себя и медленно развертывать кривую своего движения: в тропологическом пространстве»1. Он рассматривает затем эту онтологию на примере биологии, политической экономии и теории идей (идеологии).
В искусствоведении (в частности, в теории живописи) понятие пространства выполняет центральную функцию. Б.В. Рау-шенбах показывает, как понятие перспективы производно от нашего восприятия дороги2, но останавливается перед объяснением специфики египетской живописи, в которой отсутствует перспектива. Дело втом что живописи эпохи Возрождения как раз потому было присуще использование перспективного видения, что это была эпоха географических открытий и завоевательных походов. В соответствии с этим живопись, как и естественный язык, приобрела эмпирический характер и стала отображением живого восприятия, а не понятия о вещах. Египетская же живопись не то чтобы не знает, она скорее просто отрицает перспективу именно потому, что имеет своим предметом неподвижное и вечное бытие (ср. элеаты), основные черты которого уже известны. Она смотрит на предметы сразу со всех сторон и изображает их не так, как они предстают зрению с некоторой ограниченной позиции, но как ес-
100.
Фуко М. Слова и вещи. М., 1977. С. 177.
Раушенбах Б.В. Пространственные построения в живописи. М., 1980. С. 67,
Глава 8. Пространство и время: бытийственная основа знания
ли бы все их поверхности были актуально открыты восприятию некоторого высшего существа. Поэтому пейзаж оказывается геометрическим чертежом или схемой, человек же изображается путем арифметического «перечисления» основных частей тела и элементов одежды. Сходным образом «африканские школьники, которых просили нарисовать корову в профиль, изобразили все четыре копыта, два рога и два уха, как бы сочетая вид сбоку с видом спереди, тогда как европейские школьники рисовали профиль коровы... европейский ребенок рисует буквально то, что видит, хотя он знает, что "на самом деле" это неверно, в то время как африканский ребенок рисует то, о чем он знает, корова не корова, если у нее нет четырех копыт»1.
Сфера знания и пути, по которым знание развертывается, выступают, таким образом, продуктом фундаментальной онтологической структуры, обусловливающей возможности проявлений высших психических функций человека. Это «жесткое ядро» бытия и сознания, единое для когнитивных настроенностей, объединяющих целые исторические эпохи, есть своеобразный магико-мифический комплекс, в котором возвышенно-сакральное видение мира обнаруживает сходство с повседневным примитивным восприятием. Теоретико-познавательный вывод из данных примеров состоит помимо всего прочего в следующем. Гуманитарные науки стихийно, но неизменно движутся по пути анализа человеческой онтологии знания, необходимо характеризующей социокультурные и космологические характеристики процесса познания в терминах как пространства, так и времени. Это побуждает нас пусть не буквально, но в общем и целом вполне в духе Канта конструировать пространство и время в форме теоретико-познавательных категорий.
Эпистемологическая позиция, согласно которой объект познания есть аспект независимой от человека реальности, уподобляла процесс исследования реальному путешествию. Отсюда все метафоры, касающиеся «широты» и «узости» знаний, их «глубины» или «поверхностности», «плоского эмпиризма» и «поспешного обобщения», «устаревания» и «перспективности» теорий, «от-
Коул М., Скрибнер С. Культура и мышление. М., 1977. С. 91-92.
Раздел I. Категориальные сдвиги
крытия» законов природы, «опережения» практики теорией и т.п. При этом каждый значимый поворот в эпистемологии был связан как раз с попыткой разрабатывать данные метафоры, доводить их до концептуальной формы, что по существу означало уход от первоначального натурализма в сторону изучения внутренней структуры и динамики познавательного процесса. Справедливость данного тезиса обнаруживается уже при беглом взгляде на влиятельные постпозитивистские эпистемологии, будь то «теория трех миров» Поппера, методология «исследовательских программ» Ла-катоса или концепции Куна и Фейерабенда. И именно поиск механизмов развития знания приводит эпистемологию к избегаемой и даже табуированной тематике «контекста открытия» - к вопросам о природе творческого процесса и в конечном счете к необходимости «субъективной онтологии» знания, к анализу структуры творческого субъекта - «индивидуальной культурной лаборатории». Осознание того, что условия познания неизбежно предстают перед нами в форме онтологизаций, требует от эпистемолога вновь и вновь прояснить характер этой креативной онтологии человеческого мира и ту роль, какую в ней играют пространственные и временные структуры.
В частности, предстоит эпистемологически освоить опыт феноменологической философии и социологии (А. Шюц), специально связывающей знание с его местом в мире человека, в жизненном мире1. Способность человека модифицировать личностное пространство-время и использовать его в качестве априорных структур познания и практики является оборотной стороной его способности модифицировать реальные время и пространство, делая их предпосылкой собственного духовного развития. Эта тема взаимосвязи микрокосма и макрокосма принадлежит к извечной проблематике философии, которая сегодня все в большей степени становится поводом для междисциплинарного научного исследования и одновременно перебрасывает мосты между теорией познания и философской антропологией.
1 См.: Шюц А. Избранное: мир, светящийся смыслом. М., 2004.
|
|
Археология об основании Рима: Новые раскопки проясняют и такой острый дискуссионный вопрос, как дата самого возникновения Рима...
Семя – орган полового размножения и расселения растений: наружи у семян имеется плотный покров – кожура...
Особенности сооружения опор в сложных условиях: Сооружение ВЛ в районах с суровыми климатическими и тяжелыми геологическими условиями...
Кормораздатчик мобильный электрифицированный: схема и процесс работы устройства...
© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!