Сельское хозяйство. Крестьяне и помещики.

НАЧАЛО СОЦИАЛЬНОГО РАССЛОЕНИЯ КРЕСТЬЯНСТВА.

КРИЗИС ФЕОДАЛЬНО-КРЕПОСТНИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ

ХОЗЯЙСТВА

Россия оставалась аграрной страной. Подавляющее число ее населения составляли крестьяне, а сельское хозяйство являлось преобладающей отраслью ее экономики. Развитие сельского хо­зяйства продолжало носить экстенсивный характер: оно происхо­дило не столько за счет улучшения обработки почвы и примене­ния новых агротехнических методов, сколько путем расчистки ле­сов и распашки лугов в центре страны и освоения новых площа­дей на ее окраинах. С 1802 по 1860 гг. площадь посевов в Рос­сии возросла с 38 млн. до 58 млн. десятин (на 53%), а валовые сбо­ры хлебов — со 155 млн. до 220 млн. четвертей (примерно с 1,4 млрд. до 2 млрд. пудов). Прирост посевных площадей проис-

ходил в основном за счет вновь осваиваемых районов юга и вос­тока России. Урожайность хлебов в течение всей первой полови­ны XIX в находилась на низком уровне: обычные урожаи со­ставляли примерно сам-3, в благоприятные годы—сам-4, иногда — сам-6 (особенно на черноземных или хорошо удобрен­ных почвах). Весьма частым явлением были неурожаи как обще­го, так и местного характера, вызывавшие голод населения и па­деж скота. Среди сельскохозяйственных культур преобладали «серые» хлеба — рожь, овес, ячмень. В центрально-черноземных губерниях, в Среднем Поволжье и Заволжье, на Украине и в южной степной полосе (в Новороссии и в Предкавказье) значи­тельным был удельный вес пшеницы, которая уже в первой поло­вине превратилась в товарную культуру, рассчитанную как на внутренний, так и на внешний рынки. На Украине широкое рас­пространение получили посевы сахарной свеклы, используемой в сахароварении.

В 40-е гг. XIX в. в центральных губерниях, в Белоруссии и Прибалтике расширились посевы картофеля, который стал «вто­рым хлебом» для крестьянина и важным техническим сырьем для крахмало-паточной промышленности В центральных, север­ных и северо-западных губерниях значительный удельный вес в посевном клине занимал лен.

Господствующей системой земледелия было традиционное трехполье: яровые — озимые — пар. При этой системе -урожай­ность поддерживали не только пар и удобрения, но и чередова­ние культур. В северных регионах страны при обилии лесных уго­дий и недостатке пахотных земель существовала еще подсечно-огневая система земледелия. Под подсеку обычно отводили учас­ток мелколесья. В южных степных районах с обширными земель­ными пространствами и относительно редким населением широко была распространена залежная система земледелия, когда после нескольких подряд снятых урожаев землю для восстановления ее плодородия запускали под залежь на 5—10 лет.

Важнейшей отраслью сельского хозяйства являлось животно­водство. Скот разводился главным образом «для домашнего употребления». В Ярославской, Тверской и Вологодской губерни­ях, в Прибалтике и в степной полосе России, а также и в За­волжье развивалось и товарное животноводство.

Низкий уровень сельского хозяйства обусловливался в пер­вую очередь тормозящим влиянием крепостного права, при кото­ром, как писал В. И. Ленин, «ведение хозяйства было в руках мелких крестьян, задавленных нуждой, приниженных личной зависимостью и умственной темнотой»¹.

Однако и в сельском хозяйстве России в первой половине XIX в. возникали явления капиталистического характера. Интен­сивно осваивались юг Украины, степное Предкавказье и За-

Ленин В И Поли собр соч — Т 3 —С 185

волжье. Обилие свободных и удобных для сельского хозяйства земель привлекало сюда большой поток переселенцев из цент­ральной России. В основном это были помещичьи и государС^т" венные крестьяне, бежавшие от крепостного и податного гнеч"^а-Значительную часть поселенцев юга России составляли иност­ранные колонисты: болгары, греки, немцы, голландцы, пере^^е' лявшиеся в Россию от национальных и религиозных преследоР^а" ний. В центральных нечерноземных и северных губерниях, в Пр^и" балтике расширяются посевы технических культур. Здесь же раз­вивалось и мясо-молочное хозяйство, ориентированное на рын<?^к-Вводилась «плодопеременная система» земледелия с травосеяИ^и" ем, при которой паровой клин отводился под травы и корнепЛ^о~ ды. Внедрялись различные технически более совершений сельскохозяйственные орудия и механизмы: молотилки, веялК^и-сеялки, жатки. Их изобретали нередко сами крестьяне. В 1832 ^г-в Москве было основано братьями Бутеноп первое промышлен­ное предприятие по производству сельскохозяйственных машИ^н-

В конце XVIII — начале XIX в. складываются очаги торго­вого земледелия и животноводства: в степной части юга России и в Заволжье возникают районы зернового хозяйства и тонкорун­ного овцеводства, в Крыму и в Закавказье — центры виноградаР' ства и шелководства, в нечерноземных губерниях — районы льН°" водства, коноплеводства, хмелеводства, а около крупных городов ^и промышленных центров — торговое огородничество. ЦентральИ⁰' земледельческие, степные и поволжские губернии являли^с_о^ь основными производителями товарного хлеба как на внутренний так и на внешний рынок. В центрально-промышленных и север⁰' западных губерниях заметно увеличились площади под техничес­кими сельскохозяйственными и огородными культурами. Тз^к-производство льноволокна во Владимирской, Костромской ^и Ярославской губерниях за первую половину XIX в. увеличилось в 5 раз. Обширные районы торгового коноплеводства создали^сь в Калужской и Нижегородской губерниях. Крупным центр£?^м промышленного огородничества являлся Ростовский уезд Ярос­лавской губернии. Пойменные земли около озера Неро вбли^^и Ростова стали колыбелью русского огородничества. Продукция ростовских огородников шла не только на внутренний, но и И^а внешний рынок. До 5—6 тыс. ростовских огородников ежегодно уходили «для огородных работ» в Петербург, Москву, Ригу ^и другие города, где ими были созданы предпринимательские огородные хозяйства. В Московской, Ярославской, Тверской ^и Нижегородской губерниях возникли очаги торгового хмелеводе^т" ва, луководства, табаководства, птицеводства, удовлетворявши¹⁶ запросы промышленных центров этого региона.

Показателями проникновения капиталистических отношений ^в сельское хозяйство являются покупка и аренда земли и примене­ние наемного труда. С 1801 по 1858 г. 269 тыс. государственна*⁴ крестьян приобрели в собственность свыше 1,1 млн. десятин ^ 406

ли. Помещичьими крестьянами только восьми центрально-про­мышленных губерний было куплено (на имя помещиков) до 240 тыс., а удельными — 140 тыс. десятин. В 50-х гг. XIX в. в сельском хозяйстве России насчитывалось свыше 700 тыс. наем­ных рабочих, главным образом в южных степных губерниях, в Заволжье и в Прибалтике, где уже в крепостное время складыва­лись регионы торгового земледелия. Конечно, удельный вес предпринимательского земледелия в сельском хозяйстве тогда был еще невелик. Несложные машины и новые агротехнические прие­мы еще не получили сколько-нибудь значительного распростране­ния. Расширение покупки и аренды земли не могли еще заметно подорвать монополию помещичьего землевладения, а применение сельскохозяйственного найма ограничивалось преимущественно регионами, ориентировавшимися на внешний рынок.

Помещичьи крестьяне находились на «владельческом» (кре­постном) праве и являлись собственностью помещиков. Помещик в полной мере сохранял права, предоставленные ему крепостни­ческим законодательством предшествующего времени: он мог их продавать, дарить, передавать по наследству, закладывать в кре­дитные учреждения, облагать разного рода феодальными повин­ностями по своему усмотрению, регулировать браки и вообще се­мейную жизнь крестьян, ведение ими их хозяйства, распоряжать­ся крестьянским имуществом, наказывать («но без увечья») по своему произволу, ссылать в Сибирь или сдавать вне очереди в рекруты. Фактически крепостное право в России приняло к концу феодальной эпохи такие грубые и жестокие формы, что оно, по определению В. И. Ленина, «ничем не отличалось от рабства». Значительную часть крепостных составляли дворовые, которые выполняли различные «услуги» в доме помещика или сдавались им в наем посторонним лицам. Помещичьи крестьяне составляли самую большую по численности категорию крестьян­ства. Перед отменой крепостного права их насчитывалось 23,1 млн. человек обоего пола, в том числе 1,5 млн. дворовых и 540 тыс. работавших на частных заводах и фабриках. Основная масса помещичьих крестьян сосредоточивалась в центральных губерниях страны, а также в Литве, Белоруссии и на Украине, где они составляли от 50 до 70% к остальному населению. В се­верных и южных степных губерниях удельный вес крепостных крестьян составлял от 2 до 12%. Совсем не было крепостных крестьян в Архангельской губернии, в Сибири их насчитывалось всего 4,3 тыс. человек обоего пола.

По формам феодальной эксплуатации помещичьи крестьяне подразделялись на оброчных и барщинных. В центрально-про­мышленных губерниях накануне отмены крепостного права на оброке числилось до 68%, а в губерниях с развитым промысло­вым отходом (например, в Ярославской и Костромской) —до 80— 90% крестьян. Наоборот, в земледельческих черноземных и поволжских губерниях на оброке находилось от 23 до 27%

крестьян, в Литве, Белоруссии и на Украине почти все поме­щичьи крестьяне находились на барщине, оброчные там состав­ляли всего от 1 до 7%. Разновидностью барщины являлась меся­чина, получившая свое название от платы натурой в виде месяч­ного продовольственного пайка и одежды крепостным крестья­нам, лишенным земельных наделов и обязанным все рабочее вре­мя находиться на барщине. Месячина являлась одним из средств интенсификации барщины. Имение, в котором крестьяне были переведены на месячину, фактически превращалось в плантатор­ское хозяйство. Однако месячина из-за дополнительных затрат помещика на содержание крестьян, лишенных своего хозяйства, заведение помещичьего инвентаря, а также и из-за крайне низ­кой производительности не получила сколько-нибудь значитель­ного распространения.

Формы и размеры феодальной эксплуатации в значительной мере определялись характером крестьянского хозяйства в раз­личных регионах страны. В центрально-промышленном регионе, с относительно высоким развитием промысловых занятий кресть­ян, помещики предпочитали отпускать крестьян на оброк; в земледельческих, наоборот, они расширяли барскую вспашку и стремились как можно большее число крестьян держать на бар­щине. В промыслово-земледельческих губерниях, где крестьяне соединяли земледелие с промысловыми занятиями, помещики не­редко вводили смешанную повинность: облагали барщинных крестьян денежными поборами, а с оброчных требовали сверх уплачиваемого ими оброка выполнять и некоторые барщинные работы. Размеры барской запашки с конца XVIII в. до середины XIX в. в расчете на одну д. м. п. увеличились в среднем на 65%, а оброк возрос в 3,5 раза в центрально-промышленных и в 2,5 раза в земледельческих губерниях.

Кроме роста разных поборов с крестьян и увеличения бар­щины сокращались и крестьянские наделы, особенно в земле­дельческих губерниях, где лучшие крестьянские земли отводи­лись под господскую запашку. Часть крестьян совсем лишалась наделов и переводилась в дворовые. С 1833 по 1858 г. число дворовых увеличилось с 914 тыс. до 1467 тыс. человек, т. е. на 61%, при этом в земледельческих губерниях численность дворо­вых возросла в 2,5 раза. Росг барской запашки сокращал вре­мя, необходимое крестьянину для надлежащей обработки своего надела. Вследствие этого урожайность на крестьянских полях падала. Крепостное право подрывало производительные силы крестьянского хозяйства.

Положение государственных крестьян было лучше, чем поме­щичьих. Они принадлежали казне и официально считались «сво­бодными сельскими обывателями». За первую половину XIX в. их численность возросла в полтора раза и составила к моменту от­мены крепостного права ок. 19 млн. человек.

Основная масса государственных крестьян была сосредоточе-

на в северных и центральных губерниях России, на Левобереж­ной и Степной Украине, в Поволжье, Приуралье и в Сибири. В роли феодала здесь выступало само государство, предостав­лявшее крестьянам в пользование определенные наделы, за кото­рые они были обязаны выполнять фиксированные законом фео­дальные повинности: оброк и, кроме того, платить общегосу­дарственные и местные налоги, а также нести разного рода нату­ральные повинности (подводную, постойную, устройство дорог и мостов и т. п.). Оброк и подушная подать государственных крестьян выросли за первую половину XIX в. в три раза. Нормы крестьянских наделов устанавливались в размере 8 десятин на душу мужского пола в центральных губерниях страны и по 15 де­сятин на ее окраинах. Фактически подавляющая часть государст­венных крестьян имела меньше этой нормы (примерно в полтора раза), но все же они были лучше обеспечены землей, нежели помещичьи крестьяне.

Государственных крестьян нередко переводили в категорию помещичьих. Александр I хотя и прекратил практику раздачи ка­зенных крестьян в частное владение, однако они не были ограж­дены от других форм закрепощения: перевода на положение военных поселян, передачи в удельное ведомство, приписки к казенным заводам. В Литве, Белоруссии и на Правобережной Украине до 800 тыс. д. м. п. государственных крестьян находи­лись на так называемом «хозяйственном положении», т. е. были сданы в аренду помещикам и крупным чиновникам. Арендаторы (посессоры) широко практиковали в своих имениях барщину и эксплуатировали сданных им в аренду государственных кресть­ян даже более жестоко, чем помещики своих крепостных.

«Промежуточное» положение по своему правовому и хозяйст­венному статусу между помещичьими и государственными крестьянами занимали удельные крестьяне, принадлежавшие императорской фамилии, или «уделу». Это бывшие дворцовые крестьяне, которые получили наименование удельных в 1797 г., когда был создан Департамент уделов для управления землями и крестьянами, принадлежавшими членам царствующего дома. Сначала удельных крестьян насчитывалось 479 тыс. д. м. п., но затем их численность увеличилась за счет перевода в удел части государственных крестьян и ко времени отмены крепостного права возросла до 907 тыс. д. м. п. Удельные крестьяне несли в пользу царской семьи оброк, размер которого за первую поло­вину XIX в. возрос в три раза, а также платили подушные и отбывали прочие денежные и натуральные повинности.

Имущественное неравенство, всегда существовавшее в кре­постной деревне, при определенных экономических условиях на­чало приводить к социальному расслоению. Этот процесс был обусловлен как ростом промышленности, торговли, общественным разделением труда, так и развитием производительных сил в са­мом крестьянском хозяйстве, что способствовало росту в нем

прибавочного продукта. Подобные условия уже существовали до 1861 г.

Процесс социального расслоения деревни начался с выделе­ния капиталистах крестьян: ростовщиков, скупщиков, торговцев, предпринимателей. Численность этой деревенской верхушки бы­ла еще незначительна, но ее экономическая роль в деревне была весьма велика: деревенский ростовщик-богатей нередко держал у себя в кабале целую округу. Иногда экономически он был силь­нее помещика, крепостным которого он являлся. Главным источ­ником обогащения деревенской верхушки являлась торгово-рос-товщическая деятельность, а объектом его эксплуатации служила не только беднейшая, но и среднего достатка часть деревни. По­скольку деревенская верхушка, как правило, занимала команд­ные посты в управлении вотчиной (в качестве приказчиков, бур­мистров, старост), она использовала для своего обогащения и средства внеэкономического принуждения. Однако и сама дере­венская верхушка не составляла однородной в экономическом отношении группы: в ее составе были и мелкий ростовщик-кулак с «капиталом» в несколько сот рублей, и крупный крепостной предприниматель, ворочавший сотнями тысяч рублей. Различен был и диапазон их деятельности: мелкий ростовщик обычно ограничивался своей деревней, а крупный предприниматель мог распространять свое влияние на целые уезды.

Образование беднейшей группы крестьянства при крепостном праве было связано не только с социальным расслоением, но и пауперизацией (обнищанием) крестьян как прямым следствием усиления их феодально-крепостнической эксплуатации, усугуб­ленной неурожаями и прочими стихийными бедствиями. Паупе­ризацию крепостной деревни не следует смешивать с процессом социального расслоения крестьянства, однако необходимо иметь в виду, что пауперизация ускоряла процесс пролетаризации — образование лишенного средств производства слоя населения, что оказывало влияние на формирование рынка рабочей силы для капиталистической промышленности и предпринимательства в сельском хозяйстве.

Темпы и глубина социального расслоения зависели от ряда причин. В казенной деревне оно было выражено сильнее, чем в помещичьей, а в помещичьей сильнее среди оброчного кресть­янства и слабее среди барщинного. Наиболее интенсивно этот процесс шел там, где была развита торгово-промышленная дея­тельность крестьян, главным образом в центрально-промышлен­ных губерниях России. В земледельческих губерниях имела место лишь имущественная дифференциация со слабо выраженной тенденцией к социальному расслоению.

При крепостном праве средняя группа крестьянства составля­ла подавляющую его часть. Разложение крестьянства как клас­са наступает уже после 1861 г. Социальное расслоение крестьян­ства— закономерный и прогрессивный процесс. Он подрывал 410

устои крепостного хозяйства, способствовал росту крестьянского предпринимательства и развитию рыночных отношений, т. е. создавал необходимые условия для смены феодального способа производства капиталистическим. Но для крестьянства он был мучительным.

Главным привилегированным и господствующим сословием оставалось дворянство. В начале 30-х гг. XIX в. насчитывалось свыше 127 тыс. дворянских семей (ок. 0,5 млн. человек, которые составляли примерно 1% населения страны). Из них собственно помещиками (т. е. владельцами земли и крепостными крестья­нами) являлись 109 тыс. дворянских семей. Большинство их — 76 тыс. семей (70%) —относились к числу мелкопоместных, вла­девших каждая менее 100 д. м. п. Крупнопоместных владельцев (имевших свыше 1 тыс. д. м. п. на владение) насчитывалось все­го 3726 семей (или ок. 3%), но у них находилось более половины всех крепостных крестьян. Среди этих помещиков выделялись крупные магнаты — Шереметевы, Юсуповы, Воронцовы, Гагари­ны, Голицыны, владевшие каждый десятками тысяч душ крепост­ных и сотнями тысяч десятин земли. Как правило, крупные ду­ше- и землевладельцы принадлежали к титулованной знати и за­нимали высшие посты в государстве.

Ко времени отмены крепостного права дворянское землевла­дение несколько сократилось в Центральной России (за счет про­дажи дворянами своих земель лицам других сословий) и одно­временно значительно возросло в районах Приуралья, Среднего и Нижнего Поволжья, Степного Юга, в основном за счет круп­ных земельных пожалований царским сановникам. Щедрые зе­мельные раздачи тысячами и десятками тысяч десятин этим са­новникам производили Александр I и Николай 1. В итоге к сере­дине XIX в. дворянское землевладение в целом по стране увели­чилось на 3%, и во владении дворян находилось ок. 105 млн. десятин земли, или свыше трети всех земельных угодий в Евро­пейской России. В надел крестьянам отводилась примерно треть помещичьей земли в барщинных и две трети в оброчных имениях.

«Классическое» крепостное, барщинное хозяйство характери­зуется, по В. И. Ленину, следующими основными признаками: 1) господством натурального хозяйства, 2) наделением непосред­ственного производителя (крестьянина) средствами производст­ва, в первую очередь землей, более того — прикреплением его к земле, 3) личной зависимостью крестьянина от помещика — вне­экономическим принуждением (в различных формах), 4) край­не низким, рутинным, состоянием техники¹.

Разложение крепостного хозяйства выражалось в нарушении этих непременных условий его существования. Вторжение товар­но-денежных отношений подрывало натуральный характер кре­постного хозяйства. «Производство хлеба помещиками на прода-

См- Ленин В И Поли собр соч — Т 3 С 184 185

жу, особенно развившееся в последнее время существования крепостного права,— писал В. И. Ленин,— было уже предвест­ником распадения старого режима»'. Расширение барской за­пашки в связи с увеличением производства помещичьего хлеба на продажу приводило к сокращению крестьянских наделов в земледельческих губерниях. В промышленных губерниях «откреп­ление» крестьян от надела выражалось в иной форме — в забра­сывании крестьянами своего надела в связи с отвлечением их от земледелия к более выгодным промысловым занятиям. Харак­терен в этой связи приказ (1802) владельца села Павлова Шере­метева —«понудить» крестьян «сверх своего мастерства произво­дить и хлебопашество, понеже в Павлове земля, за необрабаты­ванием ее своими, отдается в наем посторонним крестьянам по дешевой цене». Под влиянием новых социально-экономических процессов, происходивших в стране, претерпевало изменение и третье условие существования крепостного хозяйства — внеэко­номическое принуждение. Так, уходивший на длительные сроки на заработки крепостной крестьянин выпадал из сферы не­посредственного контроля помещика или его вотчинной админи­страции, мог «на стороне» более свободно распоряжаться сво­им трудом и временем, ограничиваясь посылкой помещику обро­ка. Разбогатевший крестьянин мог откупиться от барщины и от выполнения другого рода натуральных повинностей. Как отмеча­лось выше, некоторые сдвиги были заметны и в технике сельско­хозяйственного производства.

Разложение крепостничества проявлялось по-разному в раз­ных регионах страны, и сам этот процесс носил противоречивый характер: в неземледельческих, промышленных губерниях кресть­ян переводили с барщины на оброк, в земледельческих, наоборот, росла барщина. Расширение барщины было обусловлено, с одной стороны, втягиванием помещичьего хозяйства в товарно-денеж­ные отношения, ростом производства помещичьего хлеба на про­дажу, а с другой — еще недостаточным промышленным развити­ем страны, ее аграрным характером, еще невозможностью для подавляющей части крестьянства найти заработок «на стороне» для уплаты оброка помещику.

Дальнейшее расширение барщинной формы эксплуатации крестьянства в дореформенной России отнюдь не является пока­зателем ее большей «рентабельности» по сравнению с оброком Наоборот, кризис крепостного хозяйства проявился в первую очередь как кризис барщинной системы, что находило свое выра­жение в неуклонном падении производительности барщинного труда. Помещики постоянно жаловались на «лень» и «нерадение мужика» на барской работе. Однако осознание наиболее дально­видными помещиками отрицательных сторон крепостного труда еще отнюдь не означало их желания и возможности заменить его более производительным, вольнонаемным. На данном этапе,

¹ Ленин В И Поли собр соч — Т 3 —С 184 412

когда рынок рабочей силы был еще узок и наем требовал от по­мещика значительных капиталовложений и умения вести пред­принимательское хозяйство, для помещика было выгоднее ис­пользовать даровой крепостной труд. Поэтому они изыскивают средства повысить доходность своих имений в рамках крепостных отношений: они увеличивают число барщинных дней в неделю, вводят «урочную» систему (т. е. определенные нормы дневной выработки на барщине), иногда практикуют частичную оплату барщинных работ.

Однако все эти меры «стимулирования» и интенсификации барщины не могли приостановить падение производительности барщинного труда.

Серьезные трудности переживали и оброчные помещичьи име­ния. Распространение с конца XVIII в. в нечерноземных губер­ниях крестьянских неземледельческих промыслов, которые внача­ле еще «оплачивались сравнительно сносно», явилось определяю­щим фактором перевода здесь крестьян на оброк и стремительно­го роста размеров оброка. Возросли тогда и доходы помещичьих имений. Однако дальнейшее развитие промыслов, породившее конкурентную борьбу между крестьянами-ремесленниками, а так­же и рост фабричной промышленности, привели к сокращению заработков крестьян, что отразилось на падении их платежеспо­собности и, следовательно, на доходности помещичьих имений. Дальнейший нажим помещиков на крестьян еще более подрывал платежные возможности оброчной деревни. Исследования пока­зали, что начиная примерно с 20-х гг. XIX в. повсеместно стали расти оброчные недоимки — показатель непосильности оброков для крестьян.

Некоторые помещики стремились повысить доходность своих имений путем применения новых методов ведения сельского хо­зяйства: вводили многопольный севооборот, приглашая из-за границы специалистов-фермеров и агрономов, выписывали дорогостоящие сельскохозяйственные машины, минеральные удобрения, новые сорта семян, улучшенные породы скота и пр. Такое рационализаторство было по плечу только богатым поме­щикам. Однако эти рационализаторские опыты в условиях крепостной России часто терпели неудачу. Даже про­славившееся своими достижениями калужское имение помещика Полторацкого Авчурино, куда другие помещики ездили знако­миться с новыми методами ведения хозяйства, не окупало себя и могло существовать как «опытное» только потому, что у его владельца были другие имения, «работавшие» на Авчурино. Но и это показательное хозяйство, по словам одного из современни­ков, «исчезло как блестящий феномен в сельскохозяйственном мире, оставив по себе грустные развалины напрасно затрачен­ных трудов и капитала». Попытка помещиков ввести новую агротехнику при сохранении старых, феодальных производствен­ных отношений была бесперспективной. К тому же рационализа-