Поздний эллинизм: переход от светской к религиозной культуре

В связи с только что описанной ситуацией понятие эл­линизма подвергалось значительным изменениям. В поз­дней античности бесспорному универсализму первых ве­ков эллинизма предшествовал век новой дифференциа­ции, базирующейся преимущественно на духовных вопросах, и только во вторую очередь — на проблемах на­циональных, региональных и лингвистических. Общая культура все больше подпадала под влияние религиозной поляризации, что привело в итоге к развалу первоначаль­ного единства и образованию отдельных культурных ла­герей. В этих обстоятельствах понятие «эллинистическое» использовалось как лозунг в пределах мира уже основа­тельно эллинизированного, подчеркивало различия меж­ду выстроенными в боевом порядке доводами христианс­ких или гностических оппонентов, которые в своей язы­ковой и литературной основе пока не принадлежали к греческому ядру. На этой общей почве эллинизм стал по­чти равен консерватизму и выкристаллизовался в опре­деленную доктрину, в которой целая традиция языческой античности, как религиозная, так и философская, была в последнее время систематизирована. Но ее сторонники, также как и противники, жили повсюду, так что поле бит­вы распространялось на весь цивилизованный мир. Но религиозный подъем поглотил греческую мысль и изме­нил ее характер: эллинистическая светская культура пре­вратилась в явно религиозную языческую культуру, как для защиты от христианства, так и в силу внутренней не­избежности. Это означает, что в период подъема мировой религии эллинизм как таковой стал сектантским учением. Именно так Плотин и даже в большей степени Юлиан Отступник представляли себе эллинское, мотив, которым в неоплатонизме обосновывалась сущность нового рода церкви с собственной догматикой и апологетикой. Обре­ченный эллинизм стал особым явлением и на своей род­ной земле. В часы его заката понятие эллинизма одновре­менно расширялось и сужалось. Оно расширилось на­столько, что на последней стадии его существования даже такие сугубо восточные явления, как культы Митры и Аттиса, стали считаться в эллинистической традиции дос­тойными защиты и отстаивания; и сузилось настолько, что целое стало частью, причем постоянно уменьшающейся. Да, как мы уже говорили, целая битва разразилась в пре­делах Греции, то есть в рамках единой универсальной эл­линской культуры и языка. Столь многое сплелось здесь, что победительница и наследница в этой борьбе — хрис­тианская церковь Востока — стала преимущественно гре­ческой церковью: труд Александра Великого восторже­ствовал даже в этом поражении классического духа.

ЧЕТЫРЕ СТАДИИ РАЗВИТИЯ ГРЕЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ

Таким образом мы можем выделить четыре историчес­ких стадии развития греческой культуры: 1) до Александра — классический этап национальной культуры; 2) после Александра — эллинизм как космополитическая светская культура; 3) поздний эллинизм как языческая религиозная культура; 4) византизм как греческая христианская культура. Переход от первого ко второму этапу — самый значительный отрезок, который рассматривается как автономное развитие греческой культуры. На втором этапе (330 г. до н. э. — первый век нашей эры) греческий дух представлен великими соперничающими философскими школами: академистами, эпикурейцами и, прежде всего, стоика-л наряду с развитием в то же самое время греко-восточного синтеза. Переход к третьему этапу, изменение религии и цивилизации в целом, а вместе с ней и греческого мышления, был в основном делом негреческих факторов, восточных по происхождению, которые вступили на историческую сцену как новая сила. Между господством эллинистической, светской культуры и конечной оборонительной позицией позднего эллинизма, обратившегося к религии, лежат три столетия революционных духовных движений, влияв­ших на эту трансформацию, среди которых гностицизм за­нимает видное место. Но к этому мы обратимся позже.

ЧАСТЬ ВОСТОКА

До сих пор мы обсуждали роль греческой стороны в со­четании Востока и Запада и таким образом начали с внут­ренних предпосылок, отличивших становление эллинской культуры, последовавшее за завоеваниями Александра. Эти предпосылки, разумеется, соответствовали предпо­сылкам с восточной стороны, которые объясняли роль Во­стока в данном объединении, его мнимую или реальную пассивность, покорность и готовность к ассимиляции. Одной военной и политической зависимости недостаточ­но, чтобы объяснить ход событий, так как сравнение с дру­гими случаями завоеваний областей с высоко развитой культурой на всем протяжении истории показывает, что достаточно часто в культурном отношении победитель ста­новился жертвой побежденных.

Мы можем даже поставить вопрос острее — определен­но впервые проявилось недвусмысленное доминирование греческой стороны, это и обусловило, по крайней мере, форму всего будущего культурного облика. Каковы в та­ком случае были условия на Востоке накануне завоеваний Александра, объясняющие то, почему мир уступил экс­пансии греческой культуры? И в какой форме местные силы выжили и выразили себя в новых условиях эллиниз­ма? Естественно, великий Восток с его древней и велича­вой цивилизацией не был просто копией греческой фор­мы. На эти вопросы, касающиеся обстоятельств и способа сохранения жизнеспособности культур, несравненно сложнее ответить относительно восточной стороны, чем на соответствующие вопросы относительно эллинизма. При­чины этого следующие.

Во-первых, во времена до Александра, в противополож­ность изобилию греческих письменных источников, мы сталкиваемся с абсолютной недостаточностью восточных, за исключением разве что иудейской литературы. Если же этот негативный факт мы примем за признак литератур­ного бесплодия, то мы можем сделать выводы, сходные с теми, которые мы встречаем в греческих свидетельствах о современном состоянии восточных народов.

Кроме того, безбрежный Восток, объединенный в Пер­сидскую империю одной только силой, был далек от того культурного единства, которое существовало в греческом мире. Эллада была одинакова повсюду; Восток разнился от региона к региону. Следовательно, ответ на вопрос о куль­турных предпосылках разделился на столько же частей, сколько обособленных культурных традиций участвовало и этом процессе. Этот факт тоже осложняет отношения эл­линизма и его восточной составляющей. Действительно, Густав Дройзен, создатель термина «эллинизм» для пост-александровского греко-восточного синтеза, определил дан­ный термин, утверждая, что в действительности эллинизм включает в себя столько же различных подвидов, скольких отдельных национальных культурных традиций он касает­ся. Во многих случаях, однако, эти местные факторы в сво­ей первозданной форме нам неизвестны. Несмотря на это, всеобщая однородность, вытекающая из эллинистического развития, предполагала некоторое общее сходство условий. На самом деле, исключив Египет, мы можем распознать в до-эллинистическом Востоке определенные универсалист­ские тенденции начала духовного синкретизма, которые мо­гут быть противопоставлены космополитическому складу греческого разума. Об этом мы еще поговорим подробнее.

Наконец, в период после Александра превосходство эл­линской цивилизации означало, что Восток, если он во­обще стремится к литературному самовыражению, дол­жен это делать на греческом языке и в греческой манере. В результате обнаружение в подобных случаях «голоса с Востока» в рамках всей эллинистической литературы ча­сто представляется нам делом весьма щепетильным и не­явно обнажающим различия: то есть ситуация, созданная эллинизмом, является сама по себе двусмысленной. Эту несомненно представляющую интерес методологическую проблему мы рассмотрим позднее.

Некоторые трудности встречаются при попытке вне­сти ясность в образ восточной половины двойственного явления, называемого нами эллинизмом. Мы можем только проследить общую, даже отчасти предположи­тельную тенденцию и кратко показать столько, сколько необходимо для нашей цели. Сперва несколько слов о по­ложении Восточного мира накануне греческого завоевания, что, возможно, объяснит его летаргический сон вначале и крайне медленное пробуждение потом.