Исторические корни гностицизма

В вопросе об исторических корнях гностического миро­созерцания ныне едва ли можно быть оригинальным. Раз­рушение полисных структур, этнокультурных целостнос-тей, происходившее в эпоху эллинизма, сопровождаемое по­явлением сверхэтнических, универсалистских тенденций (монархия Александра, Римская империя), вызвало целый ряд следствий в сознании того времени. Переживание своего существования как бездомности (одна из основных по­сылок кинизма!), заброшенности (мессианские ожидания) характерно не только для позднего иудаизма, но и для все­го средиземноморского Востока после походов Александра, эсхатологические настроения (даже в Риме эсхатология и мессианизм сыграли немалую роль в создании идеологемы «Века Августа»), синкретизм религиозный и культурный, сделавший весьма зыбким горизонт, в котором самоопреде­лялось античное сознание, наконец, усталость от традиции (как священной, так и интеллектуальной) — вот совокуп­ность наиболее общих факторов, создавших условия для воз­никновения и популярности гностицизма. Условия, воз­можности актуализируют носители сознания той эпохи, и именно в их выборе коренится достаточная причина по­явления гносисной установки — однако, субъективный вы­бор является той самой спонтанностью, что пребывает за гра­нью исследования. Она создает исторический процесс, но как условие всякого исторического условия она остается вне поля исторического исследования.

Что касается непосредственных историко-культурных предпосылок, то в вопросе о них исследователи не столь со­гласны друг с другом. Гностицизм выводили и из эллиниза­ции христианства, и из греко-восточного симбиоза поздне­го эллинизма, и из синтеза иудаизма, зороастризма и эллин­ской философии. Мы предполагаем, что гностицизм (как и христианство) вырос преимущественно на иудейской почве, лишь в конце I - начале II веков по Рождеству Христову он впитал в себя средиземноморский синкретизм.

Наша точка зрения подтверждается следующими об­стоятельствами. В эпоху Селевкидов и на заре Римской империи иудаизм все более проникается эсхатологией и апокалиптическими идеями. Как это видно на примере Кумранской общины, а также ряда восстаний первого — второго веков, ожидание конца света сопровождалось убеждением в том, что апокалиптическое сражение меж­ду «сынами света» и «сынами тьмы» происходит прямо сейчас. Это дуалистическое восприятие настоящего выз­вало ожесточенность борьбы восставших с римскими ка­рательными войсками и имело несомненное выражение в мирочувствовании. Гностицизм наследует это мирочув-ствование, внося в него только одно изменение — песси­мизм в отношении внешних, недуховных способов нака­зания зла, подобных вооруженной борьбе.

Далее, гностики сохраняют ветхозаветное понимание греха как брачной измены, нарушения супружеского за­вета. Тема «блудницы» в симонианском гносисе, онтоло­гическая ссора между «Матерью мира» и «Отцом мира» в «Книге вестника Баруха», измена Софии своему парному зону вполне соответствуют ветхозаветной парадигме. Пле­рома обычно изображается в виде совокупности «сизигий», брачных пар: каждый из эонов (или сил) имеет парного (ную) себе. Так концепция продолжает традицию аллего­рического философствования александрийского иудея Фи­лона, учившего, что идеи в Умопостигаемом Космосе со­ставляют пары: большая с меньшей, высшая с низшей.

С иудейской почвой связывает гносис внимание к Вет­хому Завету. Уже тот факт, что большинство гностичес­ких школ оценивают его как откровение от Демиурга, то есть низшего (злого) бога, свидетельствует о самоопреде­лении по отношению к родительской традиции, происхо­дившем весьма болезненно. Откровения гностических учителей насыщены образами, персонажами, сюжетами из Ветхого Завета. Многие из них (особенно из Книги Бы­тия) парадоксальным образом переосмысливаются. Полу­чаются своего рода пародии на Ветхий Завет, выворачи­вающие наизнанку исходный текст ради изображения со­бытий, имевших место «на самом деле».

Наконец, гностические секты первоначально возникали в Палестине, распространяясь отсюда по крупным городс­ким центрам (прежде всего — в Александрию, Рим и города Малой Азии). Как сообщает церковный историк Евсевий Кесарийский, большинство жителей Самарии (одна из об­ластей Палестины) еще во втором веке верили в Симона и были членами сект, возглавлявшихся его учениками.

Эллинское влияние на гностические учения заметно, начиная со второго века н.э., когда, вслед за Маркионом и автором псевдо-симонианского «АпофасисаМегале», гно­стические вероучителя начинают пользоваться опытом эл­линской филологической критики, стоических аллегори­ческих толкований и платоно-пифагорейской метафизикой. Во втором веке гносис приобретает «ученый фундамент» — и не столько из-за теоретической обоснованности, систе­матизации и схематизации, сколько из-за родственного ему духа, который особенно заметен у таких платонизиру-ющих пифагорейцев, как Евдор, Модерат, Нумений. Хотя эти авторы не писали о падении-дерзновении как «блуде» и всемирной драме, их онтологические построения имеют монодуалистический характер (в наибольшей степени «гносисная установка» будет свойственна жившему в сле­дующем, третьем, веке основателю неоплатонизма Плоти­ну). Поэтому соединение иудео-гностицизма и эллинской философской культуры оказалось достаточно органичным.

Отрицательное отношение к Завету Моисея, а также к этнической избранности (в отличие от избранности духов­ной) делает гностицизм космополитической религией. Ближневосточный религиозный синкретизм, складывав­шийся еще в столетия завоеваний новоассирийских царей и усилившийся политикой эллинистических государей, впитывается гностицизмом (особенно когда речь идет о магическом и алхимическом знании). В большей степени выделяются иранский и египетский субстраты этого син­кретизма. Первый — поскольку зороастрийская культура после освобождения Киром евреев из вавилонского плене­ния всегда была авторитетна в иудаизме. В первом-втором веках зороастризм для палестинских религий был еще бо­лее привлекателен из-за дуализма своей догматики и ис­ториософской идеи Страшного Суда, столь созвучных гно-сису (и иудаизму того времени). Египетская же религия оказалась авторитетна благодаря общепринятым мнениям о ее древности.

Что касается христианства, то гностические (или прото-гностические) представления предшествовали возникнове­нию последнего. В некотором роде христианство возника­ло как нечто рядоположное тому пестрому конгломерату те­чений, что именуется нами гностицизмом. Близость идеологем последнего видна в ряде посланий ап. Павла, в «Апокалипсисе», в Евангелии от Луки. Но поскольку хри­стианство оказалось мощным идейным течением, к тому же сумевшим недавно прошедшее (жизнь и смерть Христа, судьба апостолов) превратить в Священную историю, гнос­тическое сознание попыталось вовлечь нарождающуюся христианскую традицию в круг своих представлений. Для большинства гностиков второго века Христос — парадиг­матический Спаситель, дарователь Откровения, Посредник и т. д. Христианский обряд крещения, христианские тек­сты — все переплавляется, пересматривается и осмыслива­ется сквозь призму гносисной установки. В свое время Гар-нак назвал Маркиона, Валентина и проч. «первыми бого­словами» — что совершенно верно, так как именно в их школах, ставших для будущих ортодоксально-христианс­ких воззрений периферийными и еретическими, происхо­дило первоначальное осмысление христианской Священной истории. И платоно-пифагорейская традиция, и иудейское богословие, наконец, собственные идеологемы гностициз­ма проявились в этом осмыслении, приводя к созданию кон­цепций Нового Завета, единосущия, домостроительства, единой воли — концепций стержневых и для христианства. Однако последнее, исходя из иной, теоцентрической уста­новки сознания, воспринимало гностические идеи полеми­чески, внося в них собственное содержание.

ИСТОЧНИКИ

Долгое время основную массу свидетельств о гности­цизме исследователи находили в текстах христианских «ересиологов»: Иренея и Ипполита. Важную роль играли сообщения апологетов второго века (которые сами нахо­дились под влиянием «духа гносиса»), а также первых соб­ственно христианских богословов — Климента Александ­рийского, Тертуллиана (писавшего, например, против Маркиона), Оригена. По тексту полемического сочинения последнего «Против Цельса» восстанавливается антихри­стианское сочинение автора второго века, платоника и язычника Цельса, который, воспринимая религию Хрис­та извне, не вычленял из нее гностические секты, считая все это одним целым. Для восстановления истории гнос­тических учений существенную роль играют и трактаты Плотина, направленные против римских гностиков тре­тьего века — Адельфия и Аквелина, а также труды цер­ковных историков (особенно Евсевия Кесарийского).

С середины XX столетия, благодаря археологическим на­ходкам, наши знания о гностических учениях расширились. Открытие т. н. текстов «Кумранской общины» позволило лучше узнать состояние иудаизма в предгностический пери­од. А раскопки близ египетского селения Наг-Хаммади дали целую «гностическуюбиблиотеку»,включающую 13кодек­сов (с преимущественно гностическими трактатами).

Ниже мы приводим первоисточники, имеющиеся на русском языке, а также наиболее авторитетную исследо­вательскую литературу, которая также включает в себя фрагменты из гностических трактатов или сочинений «ересиологов».