Таким образом, вы зарабатываете деньги и у вас есть некоторый профиль, конечно в этой части света. Что вы с этим делаете?

Я делал ещё одно импров шоу на ТВ с Тони Слеттери под названием S and M, которое было импровизационным скетч шоу. В то время нас ругали за него, но теперь оно радует огромное количество поклонников. Нас считают первыми ребятами, которые делают подобное шоу – с разной степенью успеха. Дэн собрал тОни и меня вместе потому, что, как мне кажется, мы оба немного консервативные, немного безумные. Я думаю, что он подключился к нашему скрытому католическому суб-миру. Тони был прекрасным партнером для меня, таким щедрым и таким дружелюбным и он действительно усердно работал.

Затем я делал побочный продукт с Санди Токсвигом, традиционный ситком под названием «The Big One», тип романтической комедии между двумя невероятно выглядящими людьми. Нэт Трик рассчитывал на меня два или три раза. Whose Line открыло для меня ворота в сферу, в которую я не думал, что когда-нибудь попаду. Я был актером репертуарного театра, у меня была хорошая карьера в сан-францисском театре под названием АСТ, но после этого шоу я мог заниматься кино, телевидением и театром, не выезжая в Лос-Анджелес. Я всегда испытывал двойственные чувства к Лос-Анджелесу, и продолжаю использовать их до сих пор, хотя я и живу теперь в нем. Мне нравился Сан-Франциско и мне нравился Лондон. Мне нравилось, как там появлялось искусство. Знаете, вы ребята, занимались всегда театром, поскольку кто-то выбрал лиру и сказал: «Вот небольшая песня о Беовульфе!» Это часть культуры, это не рассматривается как претенциозность или крайность. В Америке мы сомневаемся во всём, что…что…разумно!

Я работал с Джоном Гилгудом! Я играю в сценах с одним из величайших актеров в мире. Я играл в пьесе под названием «Сон в летний день» - Розмари Харрис, Джон Гилгуд, это был странный состав исполнителей и я был среди них. Я щипал себя. Я пришел домой, сказав: «Карен, я провёл день, играя в спектакле с Сэром Джоном Гилгудом!» Этот голос, этот тембр. У меня волосы встают на затылке, когда я слышу, как он говорит. И он был приятным человеком.

Конечно, я поехал в Лос-Анджелес. Я играл Робина Гуда в Лос-Анджелесе, и продюсер хотел показать мне, как выстрел стрелы, войдя под дерево, посмотрев на меня и кивнув, как Д.У. Грифит, просто показал мне «Рождение нации», сказав: «Хм? Хм?» Я прошу прощения, просто сложно противостоять Гилгуду или делать теле фильм с Джереми Айронсом о первых европейцах в Голливуде. Я полагаю, что это делает меня снобом. К сожалению, я считаю, что я сноб, когда происходят подобного рода вещи.

Я люблю процесс создания фильма, я люблю технические аспекты, его организацию, но я – актер театра. Я люблю игру вживую. Я люблю устанавливать связи. И найти зрителей здесь в Великобритании, с которыми я мог бы общаться, было здорово. Я зависаю в этом так долго, как могу, и я всё ещё перевожу свою уставшую задницу отсюда и уйду с этим.

Я питаю настоящую слабость к этой стране потому, что люди здесь меня приняли хорошо, невзирая на то как я выглядел. Люди здесь были как: «Вы смешной? Тогда, окей». Это было так. Я мог быть таким толстым, каким я был, а люди просто: «Да, все в порядке».

Когда я приехал в Лос-Анджелес, первое, что они сказали – вы знаете, что у меня есть родинка на виске – и они сказали, что мне нужно сделать операцию. «А я сказал: «Это не хирургия, это – родинка. Это называется макияж». Голливуд похож на восхитительную прекрасную хозяйку вечеринки, и вы прекрасно проедёте время, когда внезапно откроется дверь, и вы увидите, как она вдыхает дорожку кокаина и смахивает салфеткой. «О! О! Мама – уродлива».

На протяжении всего этого времени вы продолжали делать импров шоу разного типа. В спектре стилей импровизации, простирающемуся от игр короткой формы Whose Line, с одной стороны, и до более длинных более непрерывных повествовательных пьес, с другой стороны и сценами короткой формы где-то посередине, есть ли место, в котором вы предпочитаете быть?

У меня возникает, что-то вроде салатного бара ментальности, когда приходится импровизировать. Я думаю, что есть много вещей, из которых можно выбрать. Я наслаждаюсь вызовом длинной формы повествования. Я просто закончил работу над импровизированной Тенесси Уильямс с Брайаном Лохманном и Полом Роганом и теми парнями. И иногда, когда мы репетировали, чтобы попасть в эту нарезку, мы молчали в сцене минут пять или шесть. Это не произойдет на сцене, но это помогает развить этот мускул. Я наслаждаюсь этим. Это меня замедляет, успокаивает меня, помогает мне слушать. Думаю, это может случиться только, если вы будете двигаться медленно и низко по земле.

Но вам всё ещё нравится возвращаться и делать, например, Impro Chums Пола Мертона?

Абсолютно! Это высококачественная возня. И я рад играть вместе с Ричердом (Вренчем) – я обязан своим успехом способностям Ричарда. Пол и Я действительно ладим хорошо, я знаю, как играть с Полом. Мы разделяем пристрастие к немому кино и абсурдному материалу. Он с самого начала был всегда просто деликатно простой добрым парнем. И также как у Грэга, у него был массивный ум и способности к его использованию – они оба очень похожи по разным качествам.

Это как будто сидишь с группой. И группа играет этот тип музыки, и вы знаете этот тип музыки. Мы играем корзину потому, что это позволяет нам делать короткие шутки, каламбуры, сцены, песни. И это прекрасно для зрителей потому, что они видят, как их написанный материал оживает прямо сейчас, но это даёт нам широту, чтобы играть это так, как мы хотим. Пол и Ли Симпсон играют сцены, которые продолжаются пять или шесть минут, просто они забавляются с некоторыми странными элементами диалекта. И они прекрасны в этом. Ли – как ниндзя группы, парень, который может делать всё действительно хорошо, а некоторые вещи превосходно. Теперь у нас у всех есть эти фишки потому, что мы стали старше: Пол, Ли, Суки, Я, Ричард и Ли. И мне очень нравится быть в этой группе.