Но все же это неспособность?

Это нехватка связи! Она не контролирует свое тело, вот и все. Со мной никогда такого не происходило, никогда.

 

Я имел в виду себя и подобных мне: говорит ли тот факт, что я никогда не вхожу в транс, об отсутствии способностей?

 

Нет. Я уверена, что ты входил в транс, потому что я это видела, но ты об этом не знаешь.

 

В медитации?

Нет, не в медитации: ночью.

Что касается меня, я знала, что у меня есть такая способность, потому что у меня была склонность падать в обморок — не очень-то часто, но такое было. Когда я была ребенком, и еще совсем ничего не знала, я падала в обморок два-три раза, причем обморок не был бессознательным — он был сознательным — и после небольшой практики (не практики обмороков!), оккультной практики, я уже видела себя, когда падала в обморок. Я видела себя даже раньше, но не знала, что это значит, я ничего не понимала. Но я видела себя со стороны. А потом, когда я падала в обморок, то первым делом старалась увидеть свое тело, распростертое в нелепом положении; тогда я стремительно возвращалась в тело, и на этом обморок кончался.

Очевидно, я родилась с некоторыми предрасположенностями [смех].

 

А мои медитации не…

 

О, они превосходны, мой мальчик! не говори плохо о своих медитациях, они превосходны. Редко я видела такой покой! Потому что я видела много медитаций с покоем, но обычно это был тяжелый покой тамаса. А такой покой, как у тебя, который поднимает и вводит в белое блаженство, это очень редко. Очень редко. Он приходит к тебе автоматически, без всяких усилий с твоей стороны, как естественное состояние. Не знаю, был ли он у тебя до того, как ты приехал сюда, ничего не знаю…

 

Нет, с тобой он носит очень конкретный характер. Когда я один, у меня какое-то смутное ощущение; а с тобой я закрываю глаза, но словно все вижу.

 

Дело в том, что когда ты один, тебе не хватает шакти [смех].

Да, это так.

Вообще-то, наибольшее, чего здесь достигали люди, имевшие большую практику, это blank — ты понимаешь, blank silence [молчание пустоты]. Это обширное, это неподвижное, это спокойное, это молчаливое, но это blank — так что, спустя некоторое время, это состояние надоедает! Оно не может длиться очень долго. Это молчание пустоты – то, чего обычно достигают индийцы… и они выходят из этого отупевшими.

Но с тобой это как выброс в белизну — в нечто светлое, но белое — то есть это что-то СОДЕРЖИТ; очень светлое, очень белое и восхитительно неподвижное. И в этом блаженстве можно оставаться очень долго — это очень приятно.

Единственное, что я сделала с момента начала наших совместных медитаций, это расширение, потому что вначале это было несколько ограниченным.[72] Чрезвычайно трудно достичь этот белый покой вместе с полнотой; Шри Ауробиндо говорил (я ведь рассказывала ему обо всех таких переживаниях), всегда говорил мне, что иметь такое ПОЛНОЕ, конкретное и белое, чистое, совершенно чистое молчание, БЕЗГРАНИЧНОЕ… There are not many who can have it. [Это дано немногим.] Но должна сказать, что я порядком расширила твое молчание. Сейчас оно больше не ощущается замкнутым — я не люблю чувство замкнутости! Оно больше не чувствуется замкнутым: оно распространяется повсюду.

Это хорошо. Нет, не жалуйся на то, что имеешь, некоторые работают ЖИЗНИ, чтобы этого достичь.

Другое дело — врожденная способность выходить из тела, спонтанная способность выходить из своего тела. Транс, как ты его понимаешь, конкретный, совершенно материальный, чтобы достичь его, нужно научиться выходить из тела и возвращаться в него [по своему желанию]. Обычно людям стоит больших усилий выйти из тела, и они вовсе не знают, как в него вернуться! Тогда они оказываются в нелепых ситуациях.

У меня было два таких переживания. Первое в Тлемсене[73], а второе — в Японии… Была эпидемия гриппа, этот грипп пришел с войны (1914 года) и обычно приводил к смерти. Люди, поболев три дня воспалением легких, уходили на тот свет. А в Японии никогда не бывало эпидемий (эта страна никогда не знала эпидемий), так что они были застигнуты врасплох; место было совершенно беззащитное, не готовое к такой беде — невероятно: за день умирали тысячи людей, это было невероятно! Был всеобщий страх, люди не осмеливались выходить из дома, не закрыв лицо маской. Тогда кое-кто, кого я не назову, сказал мне [Мать принимает грубоватый тон]: «Что все это значит?». Я ответила: «Лучше не думать об этом.» Он возразил: «Нет, это очень интересно! Надо думать, Вы, по крайней мере, можете установить, что это.» А я как раз собиралась выйти из дома; я должна была навестить одну девочку, жившую на другом конце Токио (Токио — самый протяженный город мира; требуется немало времени, чтобы пересечь его из конца в конец). И поскольку я не так богата, чтобы разъезжать на автомобиле, то, как дурочка, села в трамвай… Что за атмосфера! Атмосфера паники в городе! Ведь мы жили в особняке, окруженном большим парком, совершенно изолированно, а атмосфера города была ужасной. Кроме того, тот самый вопрос «Что это значит?» привел меня, естественно, в контакт с болезнью — я вернулась домой заболевшей. Конечно, я должна была подхватить болезнь [смеясь]. Я и вернулась с этой заразой.

Ощущение такое, словно вас ударили кулаком по голове, полное отупение. Позвали доктора. В городе уже давно не осталось лекарств — лекарств не хватало на всех, но мы считались «важными персонами» (!), так что доктор принес мне две таблетки. Я сказала ему [смеясь]: «Доктор, я не принимаю лекарств.» Он ответил: «Как! Я достал их с таким трудом!» Я возразила: «В этом все и дело: они очень нужны другим!» Затем, затем… внезапно (я лежала, конечно же, в постели, с первоклассной лихорадкой), внезапно я почувствовала, как меня охватывает транс — настоящий транс, который выбрасывает вас из своего тела — и поняла. Я поняла: «Это конец; если я не буду сопротивляться этому, это будет конец.» Тогда я начала осматриваться. Я смотрела и увидела существо, у которого бомбой было оторвано полголовы и которое еще не знало, что оно умерло; оно ко всем цеплялось, чтобы высасывать жизнь. И каждое из этих существ (одно было на мне и делало свое «дело»!) представляло один из смертельных случаев на войне. Каждое существо несло особую атмосферу — и весьма протяженную — человеческого разложения, чрезвычайно заразного, и именно это вызывало болезнь. Если было только заболевание, вызванное этой атмосферой, человек мог вылечиться, но если это было столкновение с одним из этих существ с половиной головы или половиной тела, то есть оно было так жестоко и внезапно убито, что даже не успело осознать это и пыталось найти какое-нибудь тело, чтобы продолжить свою жизнь (атмосфера вызывала ежедневное заболевание тысяч людей, это было кишение, инфекция), что же, тогда человек умирал. Три дня - и все, иногда даже меньше: иногда умирали через день. И когда я увидела и поняла это, я собрала всю оккультную энергию, всю оккультную мощь, и… [Мать наносит удар кулаком сверху-вниз, как бы силой возвращаясь в свое тело] очнулась на кровати, пробужденная, и с болезнью было покончено. Не просто покончено: я оставалась достаточно спокойной и начала работать над очищением атмосферы… Мой мальчик, с того самого дня больше не было случаев заболевания! Это было настолько невероятно, что об этом даже написали в японских газетах. Только они не знали, в чем дело, но, начиная с того дня, вернее, той ночи, новых случаев заболевания больше не отмечалось. И заболевшие раньше люди постепенно выздоравливали.

Я рассказала об этом нашему японскому другу, в чьем доме мы жили; я сказала ему: «Что же, вот чем была эта болезнь — это пережиток войны; вот как все происходило: вот так и вот так… Вот как я ее прикончила!» Ну и, естественно, рассказала о том, как я преодолела влияние этого существа, повернувшись и сражаясь… [разрушила образование]. Но какая сила потребовалась для этого! Необычайная.

Он рассказал об этом своим друзьям, те — своим, и так эта история стала общеизвестной. Было даже нечто вроде коллективной благодарности от города за мое вмешательство… Но все началось с того вопроса: «Что же это за болезнь? Вы можете это узнать, не так ли?» [Смеясь] А ну-ка, подхватите ее!

Но это чувство, что ты лежишь совершенно неподвижно, ощущение жертвы чего угодно — а ты совершенно без движения, неспособна ни на что… Ведь вы больше не в своем теле, вы не можете больше им распоряжаться. И такое ощущение свободы, когда вы можете вернуться в тело.

У меня был сильнейший жар, который, естественно, постепенно спадал — спустя несколько дней я была совершенно здорова; по сути, я вылечилась почти сразу.

Вот так, мой мальчик.[74]

Так значит, ты поедешь туда… [к Х]

 

(молчание)

 

Что касается меня, я беседую со Смертью.

Это точно всеобщее состояние ума: состояние неверия, о! это ужасно! Если не знать, что за этим последует нечто совсем иное, было бы ужасно.

Какая замечательная вещь «Савитри», там все предвидено, все-все-все, нет ничего, что было бы не исследовано!

 

 

Апреля 1963

 

Письмо Сатпрема Матери

 

Рамешварам, понедельник, 22 апреля

 

Милая Мать,

Я приехал только вчера. Почти все свое время я провожу в борьбе с ужасным ощущением в моем сердце, моих мыслях и теле, таким сильным, что, если бы я мог, то вернулся бы сегодня же первым же поездом. У меня никогда не было здесь такого ощущения. Я чуть было не отправил тебе телеграмму, чтобы попросить твоей помощи. Я буду пытаться «держаться» здесь, сколько потребуют приличия, затем уеду отсюда как можно скорее.

С материальной точки зрения условия такие никудышные, что хуже не бывает — одним словом, полная убогость в полной грязи. Мое тело в неважном состоянии, но я надеюсь, что оно поправится. С ментальной и эмоциональной точки зрения = НОЛЬ. Остается лишь одна Вещь, без которой все рушится.

Я отчаянно нуждаюсь в тебе.

 

С любовью,

Подпись:   Сатпрем   

 

Ответ Матери

 

23 апреля 1963

 

Сатпрем, мой милый малыш,

Я только что получила твое письмо. Оно только подтвердило то, что я видела и ЧУВСТВОВАЛА. Две последние ночи были определенно плохими, и день — не лучше.

Конечно, тебе надо вернуться сюда как можно скорее.

Пошли телеграмму, как только примешь решение. Я стараюсь изо всех сил, чтобы ты чувствовал, что я с тобой.

 

С нежностью,

Подпись: Мать

 

Отрывок из письма к Суджате

Утро понедельника, 22 апреля 1963

 

………

Я только что написал несколько слов Матери, чтобы сказать ей, что если бы я мог, я вернулся бы первым же поездом. По прибытию сюда у меня было ужасное ощущение, какого не было никогда раньше, это была почти паника. Все было ужасно пустым и далеким. Должно быть, я стал гиперчувствительным. Если бы я не опасался пойти на поводу у этого ощущения и если бы это не было грубостью по отношению к Х, я сегодня же уехал бы отсюда поездом. Нет слов по поводу новой «гостиницы»[75]: цементные стены, окруженные цементными стенами; план здания такой чудесный, что воздух в нем вообще не циркулирует, и, естественно, из окон не видно ни одной травники. Там великолепные стальные решетки и ажурные цементные панно, но нет даже элементарных удобств. Я категорически отказался входить в этот саркофаг, так что они поместили меня в соседний дом, купленный Х и используемый как гараж. Грязь полнейшая. Им даже не пришло в голову предложить мне циновку. Наконец, они принесли мне скамью, чтобы я на ней спал — я отказался… Вот такие бытовые условия. Надеюсь, что тело к ним привыкнет. Как только будет прилично откланяться, я сразу же «подниму якорь».

 

Подпись: Сатпрем

 

 

Апреля 1963

 

Письмо Сатпрема к Матери

Рамешварам, 25 апреля 1963

 

Милая Мать,

Вчера я получил твою открытку от 23 апреля, и это совпало с улучшением «атмосферы» и даже с физическим улучшением. С момента своего приезда сюда я редко когда чувствовал так конкретно, постоянно и мощно твою Силу и твое Присутствие. Почти лишне говорить, что это единственная реальность — действительно, ЖИВЕТ только Это. Остальное — ложная тень. Я стремлюсь поскорее уехать отсюда, но Х говорит, что хотел бы сделать кое-какие изменения в моей джапе, так что мне приходиться дожидаться. Трудно поторопить Х, ты же знаешь. Я пошлю тебе телеграмму, как только это произойдет. Кстати, я испытал на опыте мощь неподвижности разума Х — она замечательна. Все остальное кажется мне очень бедным.

……

Все яснее и яснее я чувствую, живу и вижу, что реально только Это. Это всепоглощающе.

 

Мать, с благодарностью

я у твоих ног

П одпись: Сатпрем

 

Отрывок из письма к Суджате

 

25 апреля 1963

 

………………….

Я жду, когда Х сделает кое-какие изменения в моей джапе, как он сказал мне; тогда я сразу же уеду отсюда. Последние два дня мое здоровье улучшилось. Нет той постоянной усталости, как раньше. Вечером я в одиночестве прогуляюсь по большим песчаным дюнам около Рамешварама, представляя себя в Аравии, и никаких громкоговорителей! Это как отдых в бесконечном покое.

………………….

Обезьяны украли мое зеркало, пока я принимал ванну, и после долгого любования собой в зеркале, они разбили его. Затем выбросили мою зубную пасту в колодец. Наконец, они были очень любезны, оставив мне мою бритву, опасаясь, вероятно, того, что без нее я буду выглядеть как они!

………………….

Подпись: Сатпрем

 

Апреля 1963

 

Письмо Сатпрема к Матери]

Рамешварам, понедельник, 29 апреля

 

Милая Мать,

В пятницу Х дал мне новую мантру, затем, на следующий день, сказал, что во время пуджи он получил «указание», что эта мантра мне не подходит, и он должен дать мне другую. В принципе, я должен получить эту мантру завтра, во вторник. Х сказал, что это будет мантра final and with effect [окончательная и действенная]. Я действительно надеюсь на это, я хотел бы покончить со всеми этими препонами, подготовками и задержками, получить Слово, как его называли Риши, и закрепиться на этом. Я хотел бы больше не возвращаться в Рамешварам и покончить со всеми этими уловками. Как бы там ни было, получив новую мантру, мне надо будет подождать еще три дня, чтобы Х увидел, дает ли она желаемый «эффект». Так что я не смогу уехать отсюда раньше четверга.

Надеюсь, что на этот раз все будет хорошо, и установится истинный Ритм.

Я очень сильно чувствую твою помощь.

 

С любовью,

Подпись: Сатпрем

 

Май 1963

 

3 мая 1963

Говорил ли Х с тобой о мировых событиях, о войне?

 

Он сказал то, что он говорит всегда: что будет война. Он в этом уверен.

 

Война идет постоянно!

 

Есть ли что-то новое на этом плане?

 

Ты знаешь, я живу день ото дня. Есть только ощущение, что «это» движется очень быстро. Под «этим» я подразумеваю целый комплекс, много чего.

По сути, очень трудно об этом говорить.

Это скорее восприятие земного движения, чем что-то иное. Так что детали сами по себе не важны, но они симптоматичны для целого. То есть трудности, препятствия, сражения, победы, прогресс — все это само по себе ничто, это только указание на общее движение: бывают моменты, когда сопротивление и противодействие грандиозно; бывают моменты такого фантастического продвижения или прогресса, что это кажется чудом; если увидеть все вместе, тогда чувствуется, ощущается некое давление — глобальное давление — в котором маленькая клеточная концентрация сама по себе действительно кажется не такой уж важной; ее значимость уменьшается с падением ее сопротивления, то есть чем больше она позволяет Работе совершаться, не препятствуя движению и не искажая его — не препятствуя и не усложняя — тем меньше ощущается ее значимость. То есть кажется, что концентрация клеток важна лишь в той степени, в какой она затрудняет движение.

Очевидно, происходит двойное движение: с одной стороны, есть нечто, что пытается притягивать все меньше внимания и концентрации других, то есть уменьшать ощущение посредника, необходимого для распространения сил и мыслей (все нарастают попытки[76] отменить это), и, в то же время, нарастает — и иногда это становится колоссальным, головокружительным — нарастает мощь. Время от времени (редко, и я должна сказать, что не пытаюсь сделать так, чтобы это было чаще), иногда на минуту — даже не на минуту: на несколько секунд — бывает ощущение абсолютной Силы; и затем оно сразу же теряется, вуалируется. Эффект на расстоянии все увеличивается, но он не является результатом сознательной воли — то есть я не пытаюсь овладеть большей силой, совсем нет. Время от времени мне показывают (иногда это очень забавно), что на мгновение (это дело секунд) Сила становится абсолютной, а затем возобновляется привычная неразбериха.

Воздействие на других значительно возросло, но и это не является результатом какой-либо попытки в этом направлении, вовсе нет: это идет автоматически. И все же, как я об этом говорила, бывают мгновения, когда поднимается нечто… что изъявляет волю. Но оно изъявляет волю не обычным образом: это нечто… это между знанием, видением и волей; это маленькое нечто, что имеет что-то от всей этой троицы и… крепкое как алмаз, это… (о, как это выразить? — я не знаю, нет слов), это имеет нечто от эмоциональной вибрации, но это не то; это не имеет ничего общего со всем тем, что идет от интеллекта, вообще ничего; это не интеллектуальное видение и не супраментальное знание, это не то, это нечто иное. Это… это как алмаз, как будто этот алмаз - живая сила — живая, живущая. И это нечто - всемогущее. Но оно крайне скоротечно, оно сразу же покрывается кучей всего, видениями, супраментальными видениями, пониманием, различением — все это стало постоянной «сопровождающей» массой, ты понимаешь.

С точки зрения чувствительности или ощущения (не знаю, как назвать это), когда тело отдыхает и входит в это статичное состояние чистого Существования… Прежде это было (или давало) ощущение полной недвижимости — это не нечто обездвиженное, а некое "не-движение", я не знаю, как назвать это; это не противопоставление того, что не движется тому, что движется, это было не так — это было отсутствием самой возможности движения. А сейчас у тела есть ощущение не только земного движения, а вселенского движения, столь потрясающе быстрого, что оно неуловимо, оно ускользает от всякого восприятия. Это как если бы за пределами Бытия и Не-Бытия было «нечто», что является одновременно… я имею в виду, что это нечто не движется ВНУТРИ какого-то пространства, а находится одновременно за пределами неподвижности и движения, в том смысле, что его скорость совершенно неуловима для всех чувств (я не говорю уж о физических чувствах), всех чувств во всех мирах.

Это что-то новое.

Как только прилягу, я перехожу из одного состояния в другое с необычайной скоростью. И я заметила (это совсем недавно началось, так что я не много-то знаю), я заметила, что в этом состоянии Движение[77] превосходит силу, которая сосредотачивает клетки с целью образования индивидуальной формы… И это состояние кажется состоянием всемогущества, хотя в нем и не было сознательной воли или сознательного видения (пока). Это состояние... (как выразиться?), чьи свойства превосходят мощь, сосредотачивающую клетки с целью образования индивидуального тела. И его действие - автоматическое (оно идет не от волеизъявления): как только появляется нечто, передающееся через физическую боль, это МГНОВЕННО исчезает. Но, что самое интересное, как только тело возвращается в определенное состояние — свое обычное состояние, это не обычное человеческое состояние, а обычное, привычное состояние этого тела — оно ловит ВОСПОМИНАНИЕ о том, что было, и вместе с этим воспоминанием приходит возможность восстановить то, что было, если определенное количество условий автоматически [не-?] выполнено. Я не знаю, имеет ли какой-то смысл то, что я говорю, но переживание, оно именно таково… Должно быть, это переход от чего-то истинного к чему-то, что больше не является истинным — это не Ложь, как мы понимаем ее здесь, на земле (это совсем другое), но это уже изменение по сравнению с чистой Вибрацией. Это производит впечатление «замявшейся складки», остается только вопрос дурной привычки. Там работает не принцип деформации — это плохая привычка, которая появилась из-за действия ДРУГОГО принципа. И там надо найти нечто, что остановило бы — остановило бы, устранило, помешало бы тому, чтобы это действие воспроизводилось автоматически.

И это происходит ПОСТОЯННО. Это постоянное явление: переход отсюда туда, отсюда туда, отсюда туда, до такой степени — это так сильно — что бывают секунды или минуты, или, в конце концов, некий интервал времени (я не знаю), когда вы ни то, ни это; тогда возникает впечатление, что больше ничего нет вообще. Это почти мгновение; если бы это длилось дольше, возможно, оно привело бы к обмороку, или еще к чему-нибудь, не знаю, не могу сказать, к чему. Но это постоянно: туда, сюда [жест колебания]. И между ними - переход.

Видимая жизнь (та жизнь, которую видят люди, то, с чем они сталкиваются) — это, определенно, некая смесь из этих двух состояний [ mixture ], это как если бы что-то происходило за экраном, а на экране была бы видна только комбинация этих двух состояний — они на самом деле не соединяются, но это производит странный видимый эффект [для Матери]. Под «видимым» я подразумеваю видимый не только для глаз, но и для внешнего сознания. Это странная жизнь, ни то, ни се, ни смесь из этих двух состояний, и не так, как если бы они находились рядом, бок о бок: это как если бы одно работало через другое. Это должно быть на внутриклеточном уровне: нечто, что происходит вот так [Мать переплетает пальцы правой руки с пальцами левой в непрерывном движении взаимопроникновения], смесь должна быть микроскопической, на поверхности.

 

(Мать остается поглощенной

«наблюдением» переживания)

 

Но, с самой внешней точки зрения, ночь, последовавшая за твоим приездом туда[78], была ужасной, в том смысле, что сознание было приведено в контакт со всем самым негативным и разрушительным: как будто со всем миром, да, миром отрицания, отказа, противостояния, сражения, дурной воли — внешняя видимость была белой как мел, ты знаешь, как этот белый мел, не имеющий души, и все было так, даже черное было белым, как мел. Это было нечто, полностью лишенное жизни души. Это было ужасно. Не знаю, мне надо долго перебирать в памяти, чтобы вспомнить что-то подобное. И я была внутри этого, и это давило на меня; как если бы кто-то держал меня там и заставлял смотреть на все это.

Я забыла: я сразу же вычистила все это. Я больше не помню, что это было, за исключением того, что я только что сказала — я больше не знаю, что это было, потому что я НЕ ХОТЕЛА, чтобы это существовало. Но это было ужасно. И на следующее утро осталось такое болезненное ощущение! Тогда я сказала себе, что что-то там не в порядке, и когда я получила твое письмо, я поняла. Но это не ограничено той или иной личностью, той или иной местностью: оно будто затрагивало вселенский способ бытия, вот что меня обеспокоило. Как если бы весь способ бытия, который я отталкивала в течение… в течение уже более 70 лет, что я держала на расстоянии, чтобы реально он больше не существовал, как если бы все это набросилось на меня. Как нечто, что принадлежит прошлому и больше не имеет права на существование.

Потом стало лучше; та ночь была самой плохой.

Затем, в ходе утренней медитации, я уже не понимала… Может быть, это clinging to the past [цепляние к прошлому], может, это символ этого? Возможно. Но, в конечном счете, в мире множество таких людей, которые цепляются к прошлому, их много…

 

(молчание)

 

На следующее утро, в течение часа, у меня было переживание… Всегда все происходит так, как если бы это происходило в этом теле (но это тело стало чем-то вроде представительного, символического объекта), всегда так бывает, начиная с ощущения близости смерти и кончая ощущением совершенного бессмертия; все это, все это разворачивается в этом теле — оно поле битвы, это поле битвы, это поле победы, это Поражение, это Триумф, это все. Так что я записала переживание [Мать протягивает ученику листок бумаги]:

 

Господь — это мирное смирение,

но Господь — это также борьба

и Победа.

 

Он — это радостное принятие

всего, что есть; но он и

постоянное усилие для достижения

более полной и совершенной гармонии.

 

Вечное движение

в абсолютной неподвижности.

 

Это не интеллектуальное размышление, это запись переживания: постоянное двойное движение полного принятия всего, что есть, как абсолютное условие для того, чтобы принять участие в том, что будет, и, одновременно, постоянное усилие для достижения большего совершенства. Это и было переживанием всех этих клеток.

Это переживание длилось больше часа: два условия.

Именно это и произвело резкое разделение во всем духовном мышлении или духовной воле человечества. Кажется, это не было понято. Одни, Будда и все ему подобные, заявили, что мир неисправим, и что единственный выход — уйти из этого мира, и что не может быть иначе — мир меняется, но, по сути, остается все тем же. И это определяет определенную позицию совершенного принятия. Так что, для них выход в уходе из мира — в том, чтобы вырваться из него: оставить мир таким, какой он есть, а самому убежать. И, затем, есть другие, они предчувствуют, что есть некое совершенство, к которому люди бесконечно стремятся и которое постепенно реализуется. И я все больше вижу, что эти два движения дополняют друг друга, и не только дополняют, но и почти совершенно необходимы друг другу.

Иными словами, изменение, исходящее из отказа принять мир таким, как он есть, не имеет силы, не имеет власти: необходимо не только полное, но и понимающее, радостное принятие — необходимо найти высшую радость во всем сущем, чтобы иметь (я не говорю о праве или силе)… чтобы все могло измениться.

Это возвращает нас к тому, что надо стать Всевышним, чтобы смочь помогать Его действию по изменению мира; необходима вышняя Вибрация, чтобы обладать возможностью участвовать в этом Движении, которое я сейчас начинаю чувствовать в клетках тела — это Движение нечто вроде вечной Вибрации, не имеющей ни начала, ни конца. Это не имеет начала (земля имела начало, с ней все понятно; с началом земли началась история земли, но здесь все не так): это не имеет начала, это… это нечто из времен извечных, на вечные времена; и для него нет деления времени, только в своей проекции на экран оно начинает принимать деление времени. Но по отношению к нему нельзя сказать «секунда», нельзя сказать «мгновение»… это очень трудно объяснить… Оно слишком быстрое, оно ускользает от восприятия: это нечто, что не имеет границ, не имеет начала, не имеет конца, это такое тотальное Движение — тотальное и постоянное, постоянное — поэтому для восприятия кажется совершенно неподвижным.

Это совершенно невозможно описать. Но именно это является Началом и Поддержкой всей земной эволюции.

Когда говоришь о чем-то земном, это очень, очень легко.

Эти слова [Мать показывает запись своего переживания] пришли гораздо позже, после того, как кончилось это переживание. То есть было некое молчание, как будто нечто, что потихоньку, медленно отстоялось; как только оно отстоялось, вот вам осадок [Мать, смеясь, показывает свою запись].

 

 

Мая 1963

 

(Начало этой беседы записано по памяти)

 

…Если бы только у меня было «Слово», как называли это Риши, настоящая мантра, я бы зафиксировался на ней, я делал бы джапу часами, если это нужно, и я дошел бы до самого конца. Как если бы мне сказали: «Видишь это поле, в нем надо вырыть 3 миллиона кубометров земли, и там, в конце - свобода. Что же, я принялся бы за дело, время не в счет, потому что я знал бы, что будет результат. Но для этого нужна кирка.

 

Никто не может дать тебе настоящую мантру. Это не что-то, что можно дать: это нечто, что внезапно появляется изнутри. Надо, чтобы мантра возникла изнутри, вдруг, спонтанно, как глубокая, интенсивная потребность твоего существа, тогда она будет иметь силу; ведь это не что-то, что приходит снаружи, а твой собственный крик.

Что касается меня, я видела, что моя мантра обладает силой бессмертия; что бы ни происходило, если произносить эту мантру, тогда господствует Всевышний, а не низший закон. И слова не имеют значения, они могут вообще ни о чем не говорить — для кого-то другого моя мантра не имеет смысла, но для меня она полна, наполнена смыслом. И она эффективна, потому что это мой крик, это интенсивное стремление всего моего существа.

Мантра, данная гуру, обладает только силой реализации переживания открывателя мантры. Мантра автоматически содержит силу, потому что ее звучание содержит переживание. Однажды я поняла это в Париже, в то время, когда я ничего не знала об Индии, совершенно ничего, кроме обычных бредней. Я даже не знала, что такое мантра. Я пошла на лекцию к кому-то, кто, так сказать, практиковал «йогу» в течение года в Гималаях, и теперь рассказывал о своем опыте (остальное не очень-то важно). И вдруг, в ходе своей лекции, он произнес звук ОМ. И я увидела, как вся комната внезапно наполнилась светом, золотым, вибрирующим светом… Вероятно, только я заметила это. Я сказала себе: «Смотри-ка!». Затем я не заостряла на этом свое внимание, я забыла эту историю. Но затем это переживание повторилось два или три раза, в двух-трех разных странах, с разными людьми, и всякий раз был этот звук ОМ: я видела, как свет внезапно заполнял комнату. Тогда я поняла. Этот звук содержит вибрацию многих тысячелетий духовного стремления — в нем заложено все стремление людей ко Всевышнему. И он автоматически обладает силой, поскольку содержит это переживание.

То же самое и с мантрой. Когда я захотела перевести на санскрит конец своей мантры «Хвала Тебе, Господь», я попросила помощи у Нолини. Он принес свой перевод мантры на санскрит, и когда он прочитал его мне, я вдруг увидела, что этот перевод обладает силой — не потому, что Нолини вложил в него свою силу (!) Бог знает, что он не собирался «дать мантру» мне! Но там была сила, потому что там было мое переживание. Мы внесли кое-какие изменения в этот перевод, и сейчас это джапа, которую я делаю — я делаю ее все время, когда сплю, когда гуляю, когда ем, когда работаю, все время.[79] Вот как мантра обретает свою жизнь: когда она возникает все время, спонтанно, как крик твоего существа — не надо усилий, не надо концентрации: это естественный крик. Тогда мантра имеет полную силу, она живет. Надо, чтобы она спонтанно возникала изнутри…

Никакой гуру не может тебе ее дать.

 

Спонтанно возникла изнутри… Что же, предстоит долгий путь! Мне понадобится много бумаги на все эти «диаграммы» [тантрические диаграммы, данные Х]: семьдесят две ежедневно.

 

Тебе нужна бумага?

 

Да, и немало!

 

Примерно сколько?

 

Примерно столько [пачка толщиной 10 см]. И мне нужна очень гладкая бумага. Ты понимаешь, мне надо писать «шанданамом» [сандаловой пастой] с помощью острой палочки! На каждую диаграмму у меня будет уходить 3-4 минуты… а на 72… уйдет 4 часа! Так что мне нужна достаточно гладкая бумага — и много: 72 листа ежедневно.

72 листа… Где бы ее найти?

 

Я схожу в типографию.

 

Из-за этого состояния войны у них не осталось бумаги, мой мальчик.

Но у меня должна быть бумага.

 

Но она нужна тебе.

 

Не вся. Одна стопка бумаги… Посмотри-ка: внизу должен быть ящик или что-то вроде этого.

 

(ученик вытягивает ящик)

 

Она вся желтая… Это неважно?

 

Она будет впитывать воду! Ты понимаешь, я должен писать шанданамом, разбавленным водой, с помощью прутика «Божественной Любви»! [гранатовое дерево].

 

Без ваты и без всего такого?

 

Без всего. Только заостренным прутиком.

А рисунки маленькие?

 

Каждый представляет собой прямоугольник, разделенный на три части, с цифрами и буквами — санскритскими буквами. Это еще та работка, ты знаешь!

 

72 каждый день!… Мой мальчик [Мать смеется].

Надо что-то придумать…

 

Я выхожу из этого рисования несколько отупевшим.

Но они этого и хотят!

Я тебя уверяю, я знаю это, они хотят, чтобы ты отупел. И, конечно, когда ты отупеешь, они вкатят в тебя хорошенькую дозу силы, и это покажется чудом!

 

Ты понимаешь, надо, чтобы я сидел два часа вот так, на корточках, вычерчивая эти священные закорючки.

 

Но, скажи мне, разве ты не можешь делать это за столом, сидя на стуле?

 

Я не знаю.

Почему бы нет? Им это не приходит в голову, потому что он (Х) привык сидеть на земле и писать на земле. Это то же самое, когда я думала, что можно медитировать только со скрещенными ногами и с выпрямленным позвоночником!… К счастью, я жила со Шри Ауробиндо: он никогда не сидел со скрещенными ногами. Он сразу же сказал мне, что все это вопрос привычки — подсознательной привычки. Это не имеет никакого значения. И он так хорошо это объяснил: если поза необходима, она сама придет. И это совершенно верно. Например, если это необходимо, тело в нужный момент внезапно выпрямляется — это приходит спонтанно. Он говорил: важны не внешние рамки, а внутреннее переживание, и если есть физическая необходимость, если ваше внутреннее переживание совершенно искреннее, тогда эта физическая необходимость придет САМА СОБОЙ.[80] Я в этом совершенно уверена. И он привел мне собственный пример (и у меня был свой собственный) того, что считалось опасным или плохим, но что мы оба спонтанно делали каждый сам по себе, и что немало нам помогло! Следовательно, все эти россказни о позах и т.д. — это только механические рамки разума.

Это пришло ко мне, когда я ходила [для джапы]. У меня было нечто вроде видения: я видела, как ты скорчился и писал. И я сказала себе: «Ужасно! Он так подорвет свое здоровье!»

Нужна только правильная внутренняя позиция.

 

Да, конечно, внутренняя позиция… только у меня такое впечатление, что эта новая работа – это механическая пустая работа.

 

Ты не чувствуешь слова, когда пишешь их?

 

Это цифры. Цифры и одна санскритская буква. А в цифрах ведь не так уж много души?

 

Покажешь мне? Я хотела бы взглянуть.

 

Сейчас покажу.

(ученик рисует тантрическую диаграмму,

которую ему надо рисовать 72 раза в день,

три раза по 72 дня.

Это квадрат, разбитый на 9 квадратиков,

в них - цифры и одна

санскритскую букву.

Первым делом Мать вычисляет сумму цифр

в разных строчках и столбцах:)

 

Ты складывал эти цифры? Нет? Как бы ты ни складывал, всегда получается 72… 9 – это цифра рождения.

 

Надо делать это 72 раза в течение 72 дней, и так повторить 3 раза.

 

А 72 означает 7+2, то есть, 9.

 

А это [санскритская буква], это HRIM.

Это один из трех сущностных звуков. Я сейчас не помню, но каждый из них представляет один из аспектов Матери.

 

Суджата говорила мне, что это Махалакшми.

Я колебалась между Махалакшми и Махасарасвати.

 

(Мать продолжает

концентрироваться)

Это, очевидно, берется как символ вызревания нового рождения, второго рождения, духовного рождения. Это точно.

Он сказал 72 дня?

 

Три раза по 72 дня… Чуть больше восьми месяцев.

Это так.

Это… ([смеясь], я только что спросила его!) это работа периода вынашивания для рождения божественного сознания.

И 7 (7 и 2), это интересно. 7 – это реализация, 2 – двойственность: двойственная реализация. Если сложить их, получится цифра, означающая период вызревания.

Ведь Махалакшми — это аспект любви божественной Матери[81], совершенство проявленной Любви, что должна придти перед тем, как эта высшая Любовь, находящая