Тем не менее, мир был в большом волнении?

 

Вот что я имела в виду: мир не был готов и был… (как бы выразиться?) парадокс: центр Безопасности находился в полном противоречии с общим состоянием мира.

Он сам говорил: «Мир не готов». Так что…

Вот что я имею в виду: его физическое присутствие было знаком укоренения Безопасности, а мир не был к этому готов. Так что, эффект от его присутствия все нарастал, и тем самым нарастало и противоречие — нарастало ПРОТИВОСТОЯНИЕ.

 

*

* *

 

Немного позже

 

Мы действительно проходим через унылый период! Тусклый-тусклый.

 

(Молчание)

 

Сейчас происходит как бы пересмотр, обзор всех элементов телесного сознания, с примерами обстоятельств их проявлений или выражений. Все это проходит передо мной как бы для того, чтобы показать мне все, что в клетках тела противоречило восприятию божественных Сил или было не готово к этому. И все это предстает в форме живых воспоминаний — воспоминаний о вещах, о которых я напрочь забыла (я могла бы поклясться, что этого не было), но все это вернулось. Не-ве-ро-ят-но. И это не память эго, не память личности: это память о действующей силе и общих вибрациях. Так что я вижу… фантастические вещи!

Но это сразу же стирается; как только я пробуждаюсь, первое, что я делаю [жест подношения] — отдаю все это Господу: причину, следствия, образ, ощущение — все. Я показываю ему все это и говорю: «Это Тебе». И тогда я забываю — к счастью, слава Богу!

Это происходит каждую ночь. И принимает форму всевозможных идей, всевозможных символов, всевозможных воспоминаний, от слов до образов. Воспоминания разделяются на группы по категориям, представляющим различные человеческие свойства и наклонности в мельчайших деталях. Сами по себе они ничтожны и имеют силу, только будучи помножены на миллионы примеров — но они ничто. Незначительные пустяки. Но все это преграждает путь.

Это действительно неинтересно.

 

(Молчание)

Может быть, через ГОДЫ появится ощутимый результат?… Кроме того, я не уверена, что результат будет полным. Если бы результат проявился в масштабе всей земли, он был бы стоящим, но, возможно, он будет очень ограниченным.

Это напоминает мне миниатюру, над которой работаешь с помощью лупы, нанося маленькие точки — миниатюры рисуются очень тонкой кисточкой, неимоверно тонкой: наносятся мельчайшие точки с помощью увеличительного стекла. Это напоминает мне такую работу. И чтобы нарисовать только кусочек щеки, требуется много-много-много мельчайших точек.

 

(Молчание)

Совсем маленькие точки, крошечные точки.

И это так тускло! Так невыразительно, так серо, так однообразно, так — неинтересно, скучно — что малейший проблеск уже кажется сиянием звезды! Малейший, мельчайший, крошечный прогресс кажется чем-то невероятным. Как, к примеру, позиция определенных клеток по отношению к некоторому физическому расстройству, которое, естественно, как и все физические расстройства, имеет тенденцию возвращаться; меняется позиция клеток — не позиция самого расстройства (!) расстройство меняется только из-за реакции клеток, именно эта реакция заставляет расстройство измениться; и если расстройство возвращается с размеренной регулярностью — это его дело. И изменение вызывает реакция клеток на расстройство, их восприятие. Есть разница в восприятии клеток; по моим наблюдениям (безличностным, общим наблюдениям) есть два рода изменений (я не могу назвать это «прогрессом»), два рода изменений в реакции клеток: одно изменение можно назвать улучшением реакции, то есть она становится более устойчивой, клетки становятся все менее подверженными расстройству и все более и более не только сознательными, но и ХОЗЯЕВАМИ своей реакции (как правило, люди вообще не осознают этого, но именно это приводит к выздоровлению). Второе изменение — это ухудшение: под непрекращающейся атакой клетки теряются, становятся все более уязвимыми и испуганными, и, в конечном счете, это приводит к ужасному катастрофическому расстройству. Что же, я наблюдала, изучала, переживала все это; но… [смеясь] в обычной медицине это объясняется в двух словах! То, что я сейчас вижу ― это процесс, сам процесс — им он незнаком; они знают только его результат. Так вот, я констатирую рост сознания, и вместе с ним постепенно уменьшается пугливость клеток и нарастает некое их мастерство. Конечно, наблюдение приятное, но меня это даже не радует! Это кажется достаточно очевидным… И, соразмеряясь с тем, сколько потребуется лет для получения действительно внушительных результатов… пройдут годы, годы и годы! О, как много лет! Как медленно все идет.

Так что мне не хочется об этом говорить. Я предпочитаю заниматься другим — я делаю работу, и это все.[65]

 

Апрель 1963

 

6 апреля 1963

Прогресс физического телесного сознания, становящегося безличностным, вызывает интересные последствия, но их невозможно объяснить людям — они не понимают. Например…

 

(молчание)

 

У меня есть телесное сознание, но это не сознание вот этого тела [Мать касается своего тела]: это сознание Тела — которое может оказаться чьим угодно. Я сознаю, например, вибрации расстройства (чаще всего они приходят в форме внушения расстройства), чтобы увидеть, будут ли они приняты и окажут ли они свое воздействие. Возьмем, к примеру, внушение кровоизлияния, или подобное внушение (я заговорила о кровоизлиянии, потому что есть конкретный случай). Телесное сознание, находясь под влиянием Свыше, отказывается принять подобное внушение. И тогда разворачивается сражение (все это происходит внизу, в клетках и в материальном сознании) между тем, что можно назвать «волей кровоизлияния», например, и реакцией клеток тела. Все это выливается в настоящую битву, настоящее сражение. Но вдруг как бы появляется некий генерал, который провозглашает порядок и восклицает: «Что это такое!»… Ты понимаешь, этот генерал сознает высшие силы, высшие реальности и божественное вмешательство в Материю; и, перепробовав такие средства, как воля, реакция клеток, ощущение покоя и тому подобное, он внезапно ПРОНИКАЕТСЯ безграничной решимостью и отдает приказ — эффект чувствуется почти сразу же, и, мало-помалу, все приходит в порядок.

Все это происходит в материальном сознании. Физически это тело чувствует все — но только не кровоизлияние, понимаешь; оно испытывает все ощущения, то есть воздействия, сенсорные воздействия. Оно переживает все происходящее. Хорошо. Как только сражение закончено, я смотрю и говорю себе (я осматриваю все это, я вижу свое тело, порядком потрепанное, заметь), и говорю: «Что все это значит?» Но проходит секунда, и меня это больше не интересует.

Через несколько дней я получила письмо от очень близкого мне человека, который имеет горячую волю и держится за меня с действительно почти совершенной, исключительной верой. И в его письме ─ вся эта история: атака, кровоизлияние, и рассказ о том, как вдруг он почувствовал, что существо ЗАХВАЧЕНО, сознание ЗАХВАЧЕНО чьей-то очень сильной волей, и что он слышал те самые слова, которые я произнесла ЗДЕСЬ. В результате: этот человек оказался спасен (он умирал), спасен, вылечен.

Письмо как раз дошло за это время.

Помню, как это случилось со мной… после чего я поняла, что мое тело повсюду!

Ты видишь, это не вопрос клеток именно этого тела, это вопрос клеток огромного числа людей, сотен людей, возможно, тысяч — всех, кто тем или иным образом ухватился за высшее Сознание. И, поскольку ум молчит (я умышленно держу ум совершенно спокойным, стараясь не отвечать ни на какие сигналы, постоянно идущие «снаружи», или отвечать почти подсознательно), так что нет ничего, что говорило бы: «О, вот это то, а это другое тело!» — это ВСЕ ТЕЛО. Людям трудно понять это. Это ВСЕ тело — это [Мать касается своего тела], это тело не больше мое, чем другие тела (разве чуть больше «мое» в том смысле, что наиболее непосредственно испытывает на себе действие Силы). Но все, все ощущения, движения сознания, борьба, все это, это есть везде. И тут вдруг в связи с этой историей, о! Я поняла грандиозное множество вещей — но мне было трудно, мой мальчик!… Трудно… потому что, действительно, после того переживания, если тело и не болело, то оно очень устало. А ведь его постоянно донимают подобные вещи! Все время, все время, все время, ты знаешь, все это приходит, брр! Падает сверху, брр! С одной стороны, с другой, со всех сторон. Так что мне надо держаться спокойно [жест молчаливой остановки посреди другой деятельности], а затем я даю им сражение.

 

(молчание)

 

Конечно, это тело имеет и собственные трудности (нет такого сообщества клеток, у которого не было бы своих трудностей при сегодняшних условиях жизни), я даже думаю, что способность оставаться спокойным (хотя бы немного) — это его единственная защита… но трудностей от этого не меньше, поскольку для контакта даже не требуется физического присутствия! [66] … И, затем, какую грандиозную, необычайную силу надо ВОПЛОТИТЬ в этих физических клетках, чтобы они могли сопротивляться всему этому!…

Но и тут есть некоторый сдвиг (то, о чем я тебе уже как-то говорила: подобные переживания приходят неожиданно, я имею дело с неопределенными еще явлениями, это первое знакомство с ними[67]). После урока, извлеченного из этой истории, вдруг что-то поднялось в этом телесном сознании — не в сознании ОДНОГО тела, а в общем телесном сознании — стремление, нечто такое чистое, такое нежное… такое нежное… вроде мольбы о том, чтобы Истина и Свет, наконец, проявились бы здесь, внутри. Но не вот здесь, внутри [Мать касается собственного тела], а повсюду.

И тогда возник контакт[68] — был контакт — появился бледно-голубой Свет, очень нежный, сияющий, появилась Уверенность.

Это длилось всего одну секунду, но это было так, будто передо мной вдруг раскрылась новая глава.

Мой мальчик, ты единственный, кому я могу сказать об этом — больше никому, никому! Никто не может хотя бы понять. От этого еще труднее, потому что я все время окружена глупостью людских мыслей (глупостью в смысле непонимания), мыслей всех, кто меня окружает, кто думает, что я («я», то, что они называют «мною») больна и что… Я не могу ничего сказать! Если бы я не сказала тебе об этом сегодня, это так бы и ушло. Я никогда ничего не сказала бы. Что ж, вот так обстоят дела.

Если взглянуть на это с обычной точки зрения, это так… невероятно, это является такой… колоссальной работой. Естественно, все делает Всевышний, но выдержит ли тело? [Мать касается своего тела]. Я не знаю.

Если Он этого хочет, Он, конечно же, устроит так, чтобы тело выдержало. Но это все довольно ново…

 

(молчание)

 

Мой единственный способ — это буквально что-то вроде панциря молчания разума (обычного разума), так, чтобы все мысли людей не приходили и не лезли ко мне все время, все время, все время. Но они подбираются снизу! Есть такие люди: как только они входят, я сразу же чувствую усталость — из-за их отношения. Но это срабатывает вовсе не мысль: это особая вибрация в моем теле.

С другими людьми, напротив, все идет хорошо.

И я не пытаюсь ни наблюдать, ни изучать, ни понимать — Бог знает (!), здесь нечего понимать: это очевидно.

Все время есть только одно: сохранять неприкосновенным и МОЩНО осознанным ощущение божественного Присутствия — вот и все. Это единственная забота этих клеток.

И время от времени [Мать смеется] они… как бы проводят какой-то небольшой консорциум между собой и говорят себе: «Никто не может вмешаться в Это[69]!» И они довольны: «Все их мысли бессильны перед Этим!»

Вот так, мой мальчик. Еще работка для тебя.

 

Это потрясающе. Потрясающе.

 

Да, да. У меня действительно ощущение чего-то… в конце концов, чего-то довольно нового.[70]

 

 

Апреля 1963

 

(У нас не сохранилось заметок ни о начале этой беседы, ни о «личных» вопросах, ни о развитии событий, в результате которых возникла эта ситуация, но по-видимому, Х, несмотря на нашу размолвку, пригласил нас к себе, чтобы продолжать занятия тантрической садханой.)

 

В сущности, что у меня может быть с Х? Если я поеду к нему, какая-то связь будет в любом случае?…

 

Он может оказать на тебя влияние, поскольку сначала ты был под его влиянием. Он может ментально влиять на тебя — он может погрузить тебя в свою атмосферу. Но он не может заключить и удерживать тебя в ней! Это невозможно, ты выше его хватки! Так что, если… (как бы выразиться?), если ты научишься воспринимать его силу, не замыкаясь на его мыслях, это будет очень хорошо. Или, скорее, воспринимать его силу, не впечатляясь его мыслью и не подпадая под ее влияние — его мышление довольно узко, но сила очень мощная.

Он вводит тебя в состояние покоя, это действительно так, но этот покой, как в банке, но все же покой, это настоящий покой, конкретная тишина, конкретная. Так что нужно (ведь он ощущается, я переживала его так часто)… если воспользоваться правильно этим покоем, тогда можно извлечь из него пользу, невзирая на его ограниченность. Необходимо, например, научиться сохранять этот покой в клетках (клетках мозга, если ты чувствуешь себя уставшим), не замыкаясь на этом. Надо не бороться, а просто оставаться обращенным вверх… Это очень трудно объяснить. Но, возможно, когда у тебя будет такое переживание, ты поймешь, что я хотела сказать.

Всегда есть вибрация более тонкая, чем его вибрация покоя, и эта вибрация должна оставаться свободной, не заключаясь в другую. Например, если что-то тянет и вызывает напряжение в голове, просто оставайся в этом покое (о! Он умеет делать разум неподвижным), впусти его в себя, но не концентрируйся полностью на нем: пусть то, что еще активно, развертывается, как обычно, в бесконечность. И только вибрации физического ума ты должен сохранять в покое.

Это трудно выразить на словах. Но если ты сможешь так делать, это будет очень хорошо, это дает хороший отдых.

Ты знаешь, мой опыт говорит, что у него жесткое ментальное молчание — оно жесткое, замкнутое — но мозг, физическая субстанция разума по-настоящему отдыхает, то есть это молчание способно избавить от головной боли.

Это очень, очень материальная вибрация, и он ею хорошо владеет.

 

(следующая часть беседы, к сожалению, не сохранилась)

 

 

Апреля 1963

 

D только что сказал мне, что ему рекомендовали медитировать с открытыми глазами (мне это знакомо: тогда где-то остается активность), и что если, ненароком, он закрывает глаза, то больше не может даже пошевелиться! Он остается сознательным, но становится совершенно неподвижным: не может подняться, не может двинуться, не может даже повернуть голову!

Это опасно.

Так что я посоветовала ему держать глаза открытыми: это поддерживает определенную активность. Если закрывать глаза, сразу же погружаешься в транс (полностью сознательно входишь в транс, и тело теряет способность двигаться). Это то, чему учил меня Теон: освобождать сознание тела и тренировать его действовать совершенно самостоятельно, так, чтобы, даже находясь в глубоком трансе, можно было вставать, писать, говорить, делать что угодно — пребывая вне тела, но сохраняя с ним связь. Но для этого требуется тренировка. Это не так просто, но этому можно научиться.

Я доводила это до такой степени, что даже когда связь обрывалась (бывало и такое), тело продолжало говорить. Это очень полезно.

Я сказала D, что позже научу его этому, потому что опасно быть вот так парализованным: если кто-то вдруг войдет, может произойти что угодно.

Только для этого надо немного поработать.

 

А я никогда в жизни не входил в транс, я даже никогда не терял контакт с внешним миром.

 

Ты никогда не видел свое тело [извне]?

Никогда. [71]

С этой стороны оно лучше, чем с другой!

Я знала несколько человек, например I, которая работала с Дилип (у нее бывали видения и она танцевала): стоило ей войти в медитацию, все: даже при всем желании вернуться и начать двигаться, она не могла. Хорошо, что пришла Дилип, стала дергать ее за руки, разводить пальцы и трясти ее, тогда она пришла в себя. Понимаешь, подобные вещи никуда не годятся.

Лучше не входить в такое состояние.