Но не видно, как их можно затронуть?

Нет-нет, не стоит пытаться.

 

Но все же стоит с точки зрения Работы — чем можно пробить их?

Ох!… Ты помнишь тот Афоризм Шри Ауробиндо?… Я ОЧЕНЬ ХОРОШО понимаю, что он там подразумевает.

Это будет день большого переворота.

Маленький ребенок…

 

[Афоризм 76 —Европа гордится своей эффективной практической и научной организацией. Я подожду, пока ее организация не станет совершенной; тогда ребенок разрушит ее.[184]]

 

Я не хочу комментировать… Но это так.

 

Потому что они непробиваемы. Эти люди непробиваемы.

Ментально.

Но не разумом можно их взять.

 

А как?… Либо силой — насильно — либо чудом (тем, что они называют «чудом»)… тем, что ошеломит их.

 

Эти люди полностью уязвимы (уязвимы, то есть беззащитны) перед духовной силой. Тот день, когда она проявится физически, будет для них крахом.

Даже здесь, те люди, что так приучены своей традицией к Силе, настоящей духовной Силе, даже они… трепещут, когда она хоть чуть-чуть проявляется. Но там, где они ее отрицают… там они полностью беззащитны.

Я не знаю, когда это придет — я не знаю, возможно, это будет не скоро, но я знаю одно: когда придет этот день, настанет паника — НАСТОЯЩАЯ Паника.

И тогда, в панике можно будет что-то сделать.

 

(молчание)

В любом случае, твоя книга будет издана здесь, то есть она затронет тех, кто готов — но не где-то там.

Американцы более открыты, потому что они остались более похожими на детей — они думают, что знают все с материальной точки зрения, но они также знают, что есть что-то, чего они не знают. Тогда как другие… они «превзошли детские религиозные убеждения», конечно же!

И даже это не правда, поскольку как только хоть что-то маленькое начинает шевелиться внутри [жест к центру сердца], они снова погружаются в свой католицизм.

Как бы там ни было.[185]

 

*

* *

 

(Затем последовало небольшое обсуждение, стоит ли публиковать в «Бюллетене» комментарий Матери к последнему Афоризму [об отречении] полностью или только выдержками. Мать сначала находит, что эти комментарии слишком «личные». Это поднимает проблему публикации слов Матери.)

 

…Об этом надо говорить объективно, не как о «моем переживании». И если я начинаю говорить о «моем переживании», мне надо довести рассказ до самого конца, а не останавливаться на полпути.

 

Но в этом все дело: это действительно затрагивает только тогда, когда это ТВОЕ переживание.

 

Да, но тогда надо рассказывать все.

Как раз об этом писал твой друг в том письме: если представлять «объективную» теорию, тогда все хорошо — люди либо принимают ее, либо не принимают, и это не важно; но вводить личный элемент…

Я не беспокоюсь, что люди не оценят, как надо (это мне совершенно все равно), но я боюсь, что это может причинить кому-нибудь вред.

 

Причинить вред, как?

Когда читаешь о чем-то, к чему еще не готов, это не приносит пользы.

Кроме того, если бы я все излагала дидактически …

 

Да, но тогда не было бы этого богатства, этой силы.

Конечно, но дидактическое изложение считается «интеллектуальным».

 

Я думаю, что не надо обращать на это внимание.

Надо либо давать уроки, либо… Но, признаюсь, сейчас это меня не занимает. Мне кажется таким детским сказать: «Все происходит вот так.» — Я совершенно точно знаю, что «вот так» это не происходит! Это может происходить вот так, а может и по-другому, все возможно. Нельзя все время говорить людям: «Вы знаете, все возможно.» Каждый раз повторять: «Вы знаете, все возможно», это абсурдно.

Значит, мне надо либо замолчать, либо…

Возьмем еще один пример: когда я отвечаю на письма людей, я никогда не пишу о себе, я всегда пишу о них, и все же это очень лично: я пишу ДЛЯ НИХ. Но я вижу (что не очень-то приятно), что из личных ответов они хотят сделать общее учение — это абсурдно. Это абсурдно. Я говорю что-то этому мужчине или этой женщине, но я могу сказать точно противоположное кому-то другому! И они публикую это… Значит, не надо больше ничего публиковать.

Либо не надо больше ничего публиковать, либо, что же, тем хуже…

 

Но если всегда принимать во внимание и то и это, тогда ничего не сделаешь, ничего не скажешь.

 

Я могла бы больше ничего не публиковать, сказав: «Теперь я больше не говорю, кончено.» Но тогда надо будет прекратить и издание «Бюллетеня».

 

Я думаю, что тебе стоило бы только вводить в свое переживание, и на этом все. Ведь иначе придется кромсать текст, чтобы осталось только «объективное», и все станет сухим.

 

Да, сухим и пустым.

И неполным, ужасно неполным. Тогда люди могут начать понимать их совсем догматично — это плохо.

Думаю, что тогда уж лучше оставить все.

В действительности [смеясь] меня это не заботит! Даже если у них возникнет впечатление, что я «спятила»…

 

Те, у кого возникают ложные впечатления, будут иметь их в любом случае.

И потом, по правде говоря, мне это совершено безразлично. Точно также, когда люди пишут мне: «Это восхитительно», я улыбаюсь и говорю себе: «Что они могут понять!?» Я получаю письма… презабавные письма! Очень экспансивные, переполненные лишними словами; и есть и другие письма, в которых люди чистосердечно пишут, что они сильно сомневаются, не использую ли я какие «трюки», чтобы проворачивать свое «дело» (!), как это может делать обычный человеческий интеллект, и что они не чувствуют ничего божественного за этим — и то, и другое производит на меня одно и то же впечатление! [Мать смеется] Для меня это одно и то же. Это их впечатления — они вправе иметь какие угодно впечатления. По правде говоря, им можно ответить только так: «Имейте те впечатления, которые заставляют вас так или иначе развиваться, как - не имеет никакого значения!»

Дело не в этом… Возможно, это страх (где-то есть страх, я не знаю где), страх открыться вибрациям на слишком сокровенном уровне.

Но [смеясь] я думаю, что опасности нет!

Я в действительности видела это, я выбрала отрывки из «Агенды» и дала их А. Очевидно, А любит меня, и он делает усилия, чтобы понимать духовно — что же, я ясно видела, что он не понимал то, что читал. Была целая часть, находившаяся выше его понимания, и он не понял, он смог схватить только оболочку.

Так что, в сущности, это неважно.

Конечно, есть правило, что не хорошо говорить о себе — это само собой разумеется. Но о чем я сейчас могу рассказать, как не о своем опыте? Потому что больше ничто не существует — все так называемое «объективное» знание является для меня бесполезной ментальной деятельностью.

Так что оставим все как есть.

 

Иначе придется кромсать тексты… Я нахожу, что это очень плохо; лучше вообще ничего, потому что тогда они становятся опустошенными.

 

Да, опустошенными, лишенными силы.

Оставим все, как есть.

 

 

Августа 1963

 

(Мать долго смотрит на ученика)

 

Я видела кое-что новое перед тобой.

Ты был в некоем золотом свете, довольно плотном, и отсюда [от горла] до сих пор [солнечное сплетение] были всевозможные тантрические цвета, ты знаешь, все оттенки. Не знаю, видел ли ты когда-либо такое: в атмосфере тантристов есть все цвета, но цвета не смешаны, а расположены друг рядом с другом. Это нечто вроде «карты сил», и согласно цвету, который они выбирают и тянут, используют, карта служит той или иной цели: одна карта — для здоровья, другая — для прогресса, третья — для понимания и т.д. Это было с тобой, и я видела, как твоя рука двигалась, как если бы ты писал.

Я вижу эти цвета, я всегда вижу их в связи с теми, кто практиковал тантризм. Они всегда были с Х, а с его гуру[186] они были еще сильнее и интенсивнее.

Это было перед тобой, отсюда [горло], то есть, от центра связи с миром, до сих пор [солнечное сплетение].[187]

 

*

* *

 

(Немного позже)

 

В последние несколько дней у меня была возможность поработать над соотношением между фактом и его выражением. Поясню: например, ты имеешь переживание (есть два случая, когда это совершенно ясно)… сначала имеешь переживание, а затем приходит выражение этого переживания; и именно пропорция между божественной простотой переживания и реализующей мощью выражения определяет меру совершенной искренности — надо, чтобы соотношение между ними было совершенно верным.

Я поняла это как ключ для оценки искренности.

То же самое относится к учению, в том смысле, что есть определенная сила, действующая для достижения результата в тех, кто, естественно, восприимчив — определенная сила нацелена на достижение определенного результата, определенного эффекта — и из-за состояния мира, почти исключительно ментального, требуется добавлять слова к этой силе (люди называют это «учением»). И вот здесь нужна точная пропорция между фразой и силой: фраза не должна выражать больше или меньше, чем сила, она должна быть точным выражением силы — надо говорить не слишком много и не слишком мало; надо сказать точно подходящие слова для облачения силы (для ментального восприятия), чтобы они послужили проводником силы. И соотношение между тем и другим как раз и дает точную меру искренности.

Я не знаю, поймут ли меня, но в течение двух дней я была занята этой работой: я установила абсолютно верное соотношение — это можно сделать только в полной простоте и полной искренности. Я смотрела на силу, действующую в словах, и на силу, действующую без слов, и должно быть точное соотношение между этими силами, совершенно правильное, чтобы была полная искренность. Это понятно?

Это была очень интересная работа — совсем не интеллектуальная, совершенно материальная, практическая работа. Например, то, что пишешь кому-то, должно точно соответствовать качеству и количеству Силы — которая действует НЕПОСРЕДСТВЕННО, не через разум. Это было очень интересно, это была очень кропотливая работа. И это было ключом — одним из ключей совершенной искренности.

Вот чем я занималась в эти последние дни.

 

(молчание)

И еще раз у меня было это переживание в тот момент, когда тело снова начало стонать — я говорю «стонать», но это не совсем так, это нечто вроде такого сильного стремления, что оно перерастает в тоску; и, кроме того, возникает ощущение совершенной неспособности. А Отклик всегда один и тот же: тело сразу же охватывается грандиозным могуществом, таким огромным, что у самого тела возникает ощущение, что оно способно все сокрушить! Это приходит как некая масса. Я припоминаю одну фразу Шри Ауробиндо, в которой он сказал: «Прежде чем стать львом Господа, надо быть агнецом Господа»[188], и было так, как если бы мне сказали: «Довольно быть агнецом! [смеясь] Стань сейчас львом.» Но это длилось не долго.

И я очень хорошо понимаю, почему это не длится долго! О, это… такое впечатление, что вот-вот разметаешь все по земле!

 

(молчание)

Но само тело извлекает пользу из этого переживания в том смысле, что потом оно чувствует себя сильнее — но сильнее не физически, мы не заботимся об этой силе! Это очень странное явление: исчезает ощущение «конкретности» — оно все больше исчезает. «Конкретное» видение, «конкретное» обоняние, «конкретный» вкус, «конкретный» слух, все это становится чем-то очень далеким — далеким в… нереальном прошлом; и это сухая и болезненная «конкретность» замещается чем-то очень гибким [жест: что-то округлое, глобальное], очень полным в том смысле, что все чувства работают одновременно и В ОЧЕНЬ ТЕСНОЙ СВЯЗИ СО ВСЕМ.

На время мне показали эти два способа функционирования вместе, чтобы я смогла почувствовать разницу: как чувства работают сейчас и как они работали прежде; и это производит туманное впечатление, но оно дает ощущение чего-то одновременно очень интимного и очень полного [тот же округлый жест], тогда как прежде все было разделено, поделено [рубящий, жесткий жест], без связи одного с другим, и очень поверхностно — очень точно, но и очень поверхностно, как острие иглы. Теперь это совсем не так.

И я хорошо вижу, что если позволить этому происходить вместо того, чтобы абсурдно по привычке сопротивляться, если позволить этому произойти, тогда возникнет что-то очень… [тот же округлый жест] очень гладкое, в смысле smooth [очень мягкое], очень гладкое, совершенно полное, очень живое и с очень интимным восприятием вещей. Вместе со знанием, которое станет… если бы не было этой примеси старой привычки, это было бы действительно необычайно: восприятие не как чего-то внешнего, а ИНТИМНОЕ восприятие. Например, когда кто-то входит в комнату или вот-вот пробьют часы, ты знаешь об этом (даже не за секунду, а за тысячную долю секунды) прежде чем это произойдет материально; это дает тебе ощущение предвидения, но это не так! это не предвидение, это… это принадлежит сфере чувств, но это другое чувство. И, САМОЕ ГЛАВНОЕ, это производит впечатление ИНТИМНОСТИ, то есть, нет расстояний, нет разницы, нет того, кто видит и того, что видно; и все же там есть нечто, что соответствует видению, слуху, ощущению, всем чувствам, вкусу, обонянию, всему этому.

Действительно, в этом есть совершенно конкретное и очень ощутимое изменение по сравнению с тем, что было раньше.

И я хорошо понимаю: именно старые привычки мешают тому, чтобы функционирование было совершенным. Если можно было бы позволить этому идти своим ходом и не сопротивляться — не хотеть «хорошо видеть», «хорошо слышать», «хорошо…» — мы имели бы другое восприятие, гораздо более ИСТИННОЕ. И эта интимность … вещь перестает быть чуждой. Но в этом нет мысли; ведь говорят «знание посредством тождества», но это только интеллектуальное представление, это не то! это…

И всегда есть это ощущение чего-то гладкого [тот же округлый жест], без столкновений, толчков, каких-либо усложнений, как если бы больше нельзя было удариться обо что-то, столкнуться с чем-то… Это очень интересно.

И на это требуется время просто из-за сопротивления старых привычек. Если бы не они, это проходило бы гораздо быстрее — гораздо быстрее. Все время, сто раз за день (даже больше!) я говорю себе: «Почему ты думаешь об этом, почему ты думаешь о том?» Например, я должна кому-то ответить (не письменно, но сделать [оккультную] работу, организовать что-то), и Сила действует совершенно естественно, всегда гладко и без сопротивления; затем вдруг приходит и вмешивается мысль (я всякий раз ловлю ее, всякий раз я ее останавливаю, но это происходит слишком часто!), и возобновляется старая привычка. Это нужда переводить все в мысли, давать всему «ясное» выражение… Это замедляет весь процесс.

Ох, позволить себе жить просто, просто, без усложнений[189]…

 

 

Сентябрь 1963

 

 

Сентября 1963

 

Лавина писем!

Кто-то пропал, и меня спрашивают, где он: жив он или мертв. У кого-то еще какие-то неприятности: он хочет меня видеть. Кто-то… Люди, которых я вообще не знаю! Гора писем! Они меня просят, чтобы их дела шли успешно, чтобы здоровье у них было хорошим, чтобы у них был ребенок (мальчик!), хорошенькая ситуация… В общем, обо всем, чего только люди могут пожелать, они пишут и просят меня. Ах! многие еще просят меня предсказать им будущее! Многие, но я прямо им говорю: «Я не предсказательница, я не гадаю на кофейной гуще»!

 

(Мать черкает несколько слов) Вот ответ, я пошлю его всем этим людям, которых не знаю и которые просят чего-то у меня …: «What have you given to the Lord, or done to Him, that you ask me to do something for you? – I do only the Lord’ s work» [190] [Мать смеется]

Конечно, такой ответ в миллионах и миллионах лье от их мыслей, так что…

Забавно, не правда ли? Даже Нолини будет шокирован! [Мать смеется]. Но это меня забавляет.

По сути, они представляют божество как кого-то, кто у них в услужении — кто знает немного больше, чем вы (!) и находится у вас на службе, чтобы дать вам все, чего ни пожелаете.[191]

 

*

* *

 

После медитации с учеником

 

Я снова видела квадратную форму перед тобой, как в прошлый раз, но на этот раз было немного по-другому: был сверкающий золотой свет, и эта квадратная форма была здесь [жест: между горлом и солнечным сплетением], перед тобой, а затем она начала подниматься вот так, медленно, совсем медленно, поднялась над твоей головой, и затем разлилась в большой свет… очень спокойный.

Я думаю, что это символ твоей медитации. Квадрат — совершенный квадрат, почти вот такого размера [от темени до солнечного сплетения]: это ты, когда медитируешь. И потом, он прочно установился, как нечто незыблемое, затем медленно, очень медленно поднимался и поднимался, поднялся над твоей головой и там… не резко, не разорвался, а разлился в Необъятность света.

Символ твоего сознания.

Это всегда форма квадрата.

Я тебе говорила, что в прошлый раз был тантрический свет; на этот раз свет был бледно-золотой, очень светоносный, очень спокойный, и форма [квадрата] была как бы немного более золотой вибрацией, немного более насыщенной (но не «темной»), и это все очень долго оставалось неподвижным, а затем вдруг я почувствовала как нечто раскрывается в твоем сознании, будто что-то расслабилось, раскрылось, как некое блаженное состояние в твоем сознании. И вот, как только это произошло, квадрат начал подниматься и подниматься и подниматься над твоей головой и там…

Является ли это символом медитации или символом твоего сознания?… — Символом твоего сознания.

Почувствовал ли ты к середине медитации нечто вроде внезапного внутреннего расслабления?

 

Да, я почувствовал.

Это и есть оно.

Как только ты это почувствовал, оно начало подниматься и затем… как если бы потерялось в бесконечности.

Но это хорошо.

Это очень хорошо.

У тебя есть, что сказать мне? У нас есть еще четверть часа.

Что скажешь?

 

В последнее время кое-что очень сильно занимает мое сознание: смерть.

Смерть?

 

Да, очень.

Это из-за того, что… да.

И ты спрашиваешь себя, что это такое?

 

У меня есть ощущение угрозы, она есть вот здесь, как если бы Рок затаился, совсем рядом; и по мере приближения окончания года, это ощущение становится все более тяжелым.

 

(молчание)

 

Суджата тоже чувствует это в последние месяцы, но я ощущаю это уже давно. Я чувствую, что что-то притаилось, что-то нависло над ней и надо мной — я не знаю, над кем именно. В прошлом я не много думал о смерти, но сейчас я думаю о ней постоянно.