Единство — ощущение Единства.

(молчание)

Очевидно, если это переживание станет естественным, спонтанным и постоянным состоянием, тогда смерть не сможет больше существовать даже здесь [Мать касается своего тела].

Есть нечто, что я ЧУВСТВУЮ, не умея еще выразить это или понять это ментально. Тут должна быть некоторая разница, когда оставляешь свое тело, даже в поведении клеток.

Должно происходить что-то другое.

Во время всего этого периода концентрации и медитации на том, что происходит в теле после смерти (я говорю о переживании тела после того, что сейчас называют «смертью»), что же, несколько раз мне являлось видение одного и того же рода… Мне говорили (показывали и говорили) о некоторых святых, чьи тела не разлагались (один был здесь, один был в штате Гоа — фантастические истории). Естественно, такие истории всегда приукрашивают, но, в конце концов, есть реальный факт: один святой умер в Гоа, он оставил свое тело в Гоа, но тело не разложилось.[165] Я не знаю всех деталей этой истории, но тело взяли отсюда, перевезли в Китай и погребли там, в Гонконге, я думаю (или где-то там), но только на время; затем его снова извлекли, вернули сюда и погребли снова здесь. В течение десяти-двенадцати лет его тело дважды оказывалось погребенным под землей: оно не разложилось. Оно высохло, мумифицировалось (высохло, то есть обезводилось), но сохранилось. Что же, такой исход представлялся мне несколько раз как ОДНА из возможностей.

Что означает, по правде говоря, что все возможно.

Но мне ясно показали, и я видела… (мне трудно говорить об этом, потому что все это пришло ко мне на английском: Шри Ауробиндо был там, и разговор шел на английском), я видела глупость, carelessness [беззаботность], неведение — глупое неведение и позицию «меня это не касается», которую живые занимают по отношению к мертвецам! Это что-то ужасное. Ужасно… Ужасно. До меня отовсюду доходили истории, потрясающие рассказы об ужасающих вещах… Например, такая история (она произошла, когда Шри Ауробиндо был здесь): умер сын одного из учеников (или, по крайней мере, этот ученик думал, что его сын умер), и поскольку он не был индусом, то его не сожгли: его погребли. И вот, ночью, сын пришел к нему и сказал … он видел своего сына в окне, его сын стучал в окно и говорил ему: «Зачем ты похоронил меня заживо?» (Я не знаю, на каком языке, но как бы там ни было…) И этот глупец подумал: «Это сон»! Затем, на следующий день, он вспомнил об этом и подумал: «А что если посмотреть?» И он обнаружил, что его сын перевернулся в гробу.

Когда этот человек рассказал мне эту историю и как он совершенно естественно подумал: «это сон», я не могла найти слов, чтобы выразить свое негодование, увидев эту… такую крайнюю, инертную глупость! Он даже не подумал: если бы такое произошло с НИМ. Он даже не подумал об этом!

Был еще случай с другим человеком, его принесли для кремации, но начался проливной дождь — не могло быть и речи о том, чтобы сжечь его. Его оставили там, сказав: «Сожжем его завтра утром». Но на следующий день его там не оказалось! [Смеясь] Он ушел. Но это еще не все: через тридцать лет он вернулся (он был раджой); он был подобран саньясинами и увезен в уединенное место; он сам стал саньясином, пока, через тридцать лет, неизвестно по какой причине, он решил, что было бы лучше предъявить свои права на свое имущество, так что он вернулся с доказательствами того, что он был тем человеком[166]…

Я наслушалась всяких подобных историй, это показывает, до какой степени человеческие существа… Они хотят избавиться от мертвых, и чем скорее, тем лучше!

Припоминаю, кто-то сказал мне (он считался мудрецом): «Но если неверно, что одни и те же существа реинкарнируют множество раз, тогда количество мертвецов все время увеличивается, и атмосфера ужасно переполнится всеми этими мертвецами!… они станут бичом. Что нам поделать со всем этим? Их станет гораздо больше, чем живых, и они заполнят все — что мы будем делать со всем этим?» Вот так. Вот такие рассуждения.

 

(молчание)

Позиция живых по отношению к умершим представляет одно из самых отвратительных выражений эгоистического неведения человечества.

Это либо позиция «меня это не касается», либо «о, надо поскорее избавиться от этого.» Здесь были дети (они уже не дети), они жили со своими отцами и матерями (которые были не так уж стары), и кое-кто из этих детей рассказывал мне «сны», в которых они видели умершими своих отцов и матерей, и те приходили к ним… а они насильно отталкивали их, говоря: «Ты умер, у тебя нет права приходить приставать к нам»!…

Ты умер, у тебя нет права приходить приставать к нам. Вот так.

И это… мало кто посмеет сказать так откровенно, но это повсеместно распространенная позиция.

Много чего должно измениться, прежде чем истина сможет проявиться — это все, что я могу сказать.[167]

 

 

Августа 1963

 

(По поводу одной старой «Беседы» 1950 года, записанной одним учеником по памяти; Мать попросила выбросить эту запись как мусор. Речь шла о достижении Нирваны путем отвода, так сказать, всех своих энергий в психическое существо или душу.)

 

Все это не так!

Прежде всего, надо сказать, что каждая область имеет свойственную себе энергию. Но то, что люди обычно ощущают как энергию, это витальная энергия; и витальная энергия… (хм!) это витальная энергия! Так что говорить, что кто-то отводит всю свою энергию и все свое сознание в психическое, чтобы достичь Нирваны, это глупость!

Есть некая нирвана за витальным существом, есть нирвана за психическим существом, есть нирвана за ментальным существом; нирвана есть везде, даже за физическим существом: это смерть. И те люди, которые отходят, которые хотят достичь Нирваны, они НИКОГДА не уходят в психическое — психическое сущностно связано с божественным проявлением, а не с неучастием божественного, не с Нирваной.

Все это годится только для мусорной корзины.[168]

 

 

Августа 1963

(Записка Матери ученику)

 

(Речь идет о старой «Беседе» от 21 декабря 1950 г., которую мы прочли Матери в ходе прошлой встречи. Мать говорила о «ясном, точном и постоянном видении Истины», и она добавила: «Некоторые называют это Голосом Бога или Волей Бога. Истинный смысл этих слов был извращен, вот почему я предпочитаю говорить «Истина», хотя это только один очень ограниченный аспект Того, что мы не можем назвать, но что является Истоком и Целью всего существования.»)

 

Сатпрем,

Вот что пришло для «Бюллетеня» после твоего ухода, посмотри, сможешь ли ты вставить это в текст:

Я не склонна употреблять слово «Бог», потому что религии стали называть им всемогущее существо, чуждое своему творению и находящееся вне его. Это неправильно.

Однако в плане физическом разница есть, и она очевидна. Ведь мы все еще являемся всем, чем больше быть не хотим, тогда как Он – это все, чем мы хотим стать.

 

Подпись: Мать

 

 

Августа 1963

 

(Мать готовит Афоризм для следующего «Бюллетеня»)

Какой будет афоризм?

 

Об отречении.

О принятии и борьбе я уже говорила. Что он сказал об отречении?

 

Афоризм 94 — Цель всякого отречения - обретение большей радости, еще не охваченной. Одни отрекаются ради радости служения, другие – ради радости мира и покоя, третьи – ради радости Бога, четвертые – ради радости самоистязания — но лучше отрекаться ради того, чтобы выйти за пределы всего этого к свободе и незыблемому восторгу.[169]

 

А твой вопрос?

 

Я всегда колеблюсь задавать тебе вопросы, потому что они направляют тебя в определенное русло, которое может не совпадать с тем, что приходит к тебе…

 

(молчание)

Я не имела достаточно опыта отречения… Чтобы отречься от чего-то, надо быть к этому привязанным, тогда как я всегда испытывала жажду, потребность идти еще дальше, выше, идти лучше, делать лучше, знать лучше и… вместо ощущения отречения лучше иметь ощущение избавления! избавления от чего-то, что мешает вам, связывает вас, мешает идти. В таком свете это очень интересно.

Это то, о чем я недавно писала тебе [«мы все еще являемся тем, чем больше быть не хотим, тогда как Он –это все, чем мы хотим стать»]. То, что мы называем «нами» по нашей эгоистической глупости, глупости эго — это в точности то, чем мы больше быть не хотим; и будет так радостно отбросить все это, избавиться от всего этого, чтобы быть готовым к тому, чем мы хотим быть.

Это очень живое переживание[170].

 

 

Августа 1963

(По поводу старой «Беседы» от 4 января 1951 года, где Мать говорила, что одним из сущностных условий Трансформации является овладение сознанием внутренних измерений: «Это полное обращение сознания, сравнимое с тем, что происходит, когда свет проходит через призму. Или же это можно сравнить с выворачиванием шара изнутри-наружу, что может быть сделано только в четвертом измерении. Выходишь из обычного сознания трех измерений и входишь в более высокое сознание четвертого измерения, а затем — в бесконечное число измерений. Это совершенно необходимая стартовая точка.»)

 

Это то, о чем я тебе уже говорила: изменилась вся основа йогического усилия. Прежде работа базировалась как раз на этом знании внутренних измерений — я не могу снова принять это, это кажется совершенно вне меня.[171]

Так что я не могу ничего добавить к тем «Беседам»: это ушло.

Сейчас несколько затруднительно говорить даже по поводу этих «Афоризмов». У меня такое впечатление, что мне надо спуститься, снова войти в старое состояние ума, чтобы я смогла сказать что-то.

 

Тебе не надо беспокоиться о людях. Просто скажи то, что соответствует тебе сейчас, не беспокоясь, поймут ли тебя.

 

Они не понимают ничего.

 

Это не имеет значения.

Тогда бесполезно публиковать то, что я говорю!

 

Но кое-кто понимает.

Нет, пусть то, что я сейчас говорю, пойдет в ящик [это об «Агенде»] [172].

 

*

* *

 

(Затем Мать возвращается к афоризму об «отречении». Она остается молчаливой. Кажется, что она все еще потрясена.)

 

Это трудно, потому что…

В эти дни, не знаю, наступила ли это последняя битва, но это опустилось очень глубоко, туда, где клетки менее всего освещены: в то, что еще принадлежит больше миру Несознания, Инерции, что больше всего чуждо божественному Присутствию. Это, так сказать, самая первая субстанция, которая использовалась Жизнью; она не способна чувствовать, ощущать смысл в этой жизни.

В действительности, это нечто, что я никогда не переживала [это отсутствие смысла]; даже в самом раннем детстве, когда не было никакого развития, у меня всегда было восприятие (не ментализизированное, а через вибрации) восприятие Могущества, что есть за всякой вещью, и оно было смыслом существования всех вещей — это Могущество, Сила, какая-то теплота.

Это не было переживанием клеток ЭТОГО тела: это было отождествление с миром вообще, с Землей в целом. Это совершенно ужасающее и безнадежное условие: нечто бессмысленное, бесцельное, не имеющее в себе ни радости, ни… хуже, чем неприятное — meaningless [бессмысленное], ничего не чувствующее. Нечто, что не имеет никакого смысла существования и все же существует. Это было… это была ужасающая ситуация.

У меня такое впечатление, что это очень близко ко дну ямы.

Вчера почти весь день это было так… Но вдруг пришло (неизвестно, как и откуда… ни свыше, ни изнутри, ни… я не знаю): есть только ОДНА Причина существования, только ОДНА Реальность, только ОДНА Жизнь, и нет ничего другого, кроме… ЭТОГО. И это было Это (вовсе не ментально, не было никакой интеллектуальной формулировки), это было Нечто, что было Светом (гораздо больше, чем Свет), Мощью (гораздо больше, чем Мощь), Всемогуществом (гораздо большим, чем Всемогущество), и также имело интенсивность сладости, теплоты, полноты — всего этого вместе — наряду с этим «Нечто», что, естественно, нельзя описать на словах. И Это пришло внезапно, вот так, когда было такое ужасающее состояние тоски, потому что это было ничто — ничто, из которого было невозможно выбраться. Не было средства выбраться из этого ничто, потому что это было ничто.

Те, кто уходят на поиски Нирваны, все их отвращение к жизни, все это почти приятно по сравнению с этим ничто! Это не то. Это не то, это в тысячи, в миллионы раз хуже. Это было ничто, и поскольку это было ничто, из него невозможно выбраться — не было… не было решения.

В какой-то момент напряжение было столь большим, что… спрашиваешь себя: «Что, если все взорвется?»

Затем все расслабилось и раскрылось [жест — как если бы клетки раскрылись] … ОМ.

 

(молчание)

Не знаю, есть ли более глубокая яма, но…

И затем облегчение, прояснение, мир и покой… Все исчезло, кроме Этого.

 

(молчание)

Действительно, впервые я переживала такое — никогда, никогда раньше у меня такого не было. И это вовсе не относится лично к моему телу, к клеткам моего тела[173] — это что-то другое…

И это базис, основание всего материализма.

Это длилось целый день!

 

(молчание)

Переживание пришло в тот момент, когда условия были самые острые в своем отрицании… Я не знаю, как объяснить это, это необъяснимо, но это было ПОЛНЫМ: не оставалось ничего, кроме этого, этого «ничто», которое не имеет ни смысла, ни причины существования, ни цели, ни первопричины — и, поэтому, от него нет лекарства. И затем это достигло такой точки, когда… все вот-вот лопнет, такое было напряжение (напряжение ли это? я не знаю, как объяснить); и затем вдруг произошло самое тотальное изменение, которое только можно вообразить [174].

Так что ты понимаешь, эти старые «Беседы», это… только разговоры!

 

(долгое молчание)

 

И всякий раз, когда происходит подобное переживание, все видение вещей и связей между ними меняется [жест переворачивания]. Даже с самой практичной точки зрения. Ведь Жизнь — это как шахматная доска, на которой выстроены все пешки согласно определенным внутренним законам, и всякий раз все меняется: все меняется, шахматная доска меняется, пешки меняются, порядок организации меняется. И внутреннее качество пешек сильно меняется.

Например, в эти последние дни у меня было полное видение Х, того, что он собой представляет, людей вокруг него, его связи с Ашрамом — все это полностью изменилось. Все заняло иные позиции по отношению к друг другу. И это выходит само собой, я не «стараюсь» понять, я не «пытаюсь» увидеть, ничего подобного: это просто показывается мне. Как если бы показывали картинки. Все имеет свой особый вкус, свой особый цвет, свое особое качество и свою особую связь со всем остальным — все связи разные.

Это становится очень ТОЧНЫМ, очень детальным, очень острым и не колеблющимся: очень точным, во всех деталях. И все это - с большой простотой.

Как если бы переплетение сил, сознаний, движений становилось все более ясным, полным, очень-очень точным. И очень простым.

Очень простым.

И все проблемы, все проблемы начинают видеться именно так.

И всегда это впечатление выхода (то, что раньше я называла «ясностью» и «пониманием», сейчас для меня является непониманием и путаницей): выхода из этого к большей ясности, к более полному пониманию. Тогда исчезают всевозможные осложнения, но все гораздо более полно, чем прежде.

Прежде были туманные места, все было туманно, неточно, неопределенно; и по мере того, как это исчезает, все становится гораздо более ясным, гораздо более простым и ГОРАЗДО БОЛЕЕ ТОЧНЫМ. Все туманности исчезают. Ведь есть целый мир впечатлений и guessing [175] (это то, что мы себе представляем, это скорее предположения и впечатления), которые заполняют пробелы; и были точки отсчета, нечто, что было познано и связано друг с другом целой туманной массой впечатлений и представлений (это происходит автоматически); и всякий раз выходишь к чему-то такому легкому [жест вверх], и все облака рассеиваются. И это кажется таким простым! Говоришь себе: «Но это так очевидно, это так ясно! Там не было ничего сложного.»

Всякий раз это так [жест подъема от ступени к ступени]: видно дальше, видно одновременно больше.

Кажется, что придет время, когда все движения земли станут такими, очень ясными и очень простыми.

И это соответствует этому спуску в дыру.[176]

 

 

Августа 1963

(Мать спрашивает ученика, подготовил ли он вопрос к афоризму 94 – об «отречении» — который должен появиться в следующем номере «Бюллетеня». Затем она добавляет:)

 

Я много чего наговорила тебе по этому поводу, но я ничего не помню! [Смеясь] Это было ночью, я произнесла целую речь, и даже сказала себе посреди ночи: «Вот что мне надо завтра сказать Сатпрему!»

Я тебе говорила, что единственный известный мне процесс, который несколько раз повторялся в моей жизни, это отречение от ошибки. Что-то кажется истинным — оно, вероятно, и было истинным определенное время —действуешь, отчасти опираясь на это, но оказывается, в действительности, это было всего лишь мнением. Вы думали, что это - истина в последней инстанции со всеми логическими следствиями, действие (часть действия) основывалось на этом, и дальнейшие события развивались автоматически; и вдруг какое-нибудь переживание, обстоятельства или интуиция предупреждает вас, что эта ваша правда не была такой истинной, как казалось (!) Затем следует целый период наблюдения, изучения (иногда это приходит и как откровение, как мощное доказательство), и тогда надо менять не только идею или ложное знание, но и все следствия, возможно, весь способ воздействия на какую-то точку. И в этот момент есть нечто вроде ощущения, нечто, что похоже на ощущение отречения; то есть, надо переделать все, что было построено на этом основании. Иногда это может быть чем-то довольно значительным, иногда — чем-то совсем маленьким, но переживание одно и то же: это движение силы, растворяющей мощи, и есть сопротивление всего, что надо растворить, сопротивление всей прошлой привычки. И этот контакт движения растворения с соответствующим сопротивлением передается в обычном человеческом сознании через ощущение отречения.

Совсем недавно я видела это; это несущественно, обстоятельства сами по себе не имеют никакого значения (они интересны для изучения только в своей совокупности). Это явление несколько раз повторялось в моей жизни, поэтому я хорошо его знаю. И по мере прогресса существа мощность растворения возрастает, действует все более и более напрямую, и сопротивление уменьшается. Но я помню время, когда сопротивление было очень большим (это было более полувека тому назад), но всегда было только так: это всегда было что-то вне меня — не вне моего сознания, но вне моей воли — что-то, что сопротивлялось воле. У меня никогда не было ощущения отречения, но было ощущение нажима на что-то, чтобы оно растворилось. Тогда как сейчас этот нажим почти неощутим, все происходит мгновенно: как только проявляется Сила, все растворяющая, сопротивления - больше нет, все растворяется; напротив, едва ли есть чувство освобождения — есть нечто, что опять позабавилось, оно говорит: «А, опять! Сколько можно ограничивать себя …» Сколько раз вы думали, что неизменно продвигаетесь, гладко, без остановок, и столько раз вы ставили маленькое ограничение перед своим действием (это не большое ограничение, потому что это нечто совсем маленькое в грандиозном целом, но это, тем не менее, ограничение). И затем, когда действовала Сила, чтобы растворить это ограничение, поначалу было ощущение освобождения, радости; но теперь это уже не так: это - улыбка. Теперь нет чувства освобождения, просто убираешь с дороги камень, который мешает пройти.

Это более или менее то, что я говорила тебе этой ночью, но тогда все было с иллюстрациями! Это заняло бы страницы, ты понимаешь [смеясь]. Вот почему иллюстрации ушли, иначе это заняло бы целый томик. Все-все было объяснено, во всех подробностях.

Эта идея отречения может возникнуть только в эгоцентрическом сознании. Естественно, люди (те, которых я называю примитивными) держатся за вещи — когда они что-то имеют, они не хотят это потерять! Это кажется мне так по-детски!… Если они должны что-то отдать, это ранит их! Потому что они отождествляют себя с тем, за что держатся. Но это ребячество. Настоящий процесс, стоящий за этим, это… the amount, количество сопротивления в том, что сформировано на базе определенного знания — что было знанием в какой-то момент, но в другой момент знанием больше не является — это частичное знание, не мимолетное, но и не постоянное. На этом знании понастроено много всего, целая система, и это сопротивляется Силе, которая говорит: «Нет! Это не верно [смеясь], ваша база больше не верна, мы ее убираем!», и затем, «а! больно» — то, что люди чувствуют как отречение.

 

На самом деле трудно не столько отречься, сколько принять… [Мать улыбается] когда видишь жизнь такой, как она есть сейчас. Если принять, то как тогда жить посреди всего этого, чтобы тот «незыблемый восторг» — незыблемый восторг был не где-то вверху, а здесь? [177]

Это – моя проблема уже несколько недель.

Я пришла к такому выводу: в принципе, именно осознание Божественного и единение с Ним дает восторг (таков принцип), следовательно, осознание Божественного и единение с Ним в мире, каким он сейчас является, и в построении будущего мира должно быть одним и тем же — в принципе. Это то, что я говорю себе все время: «Как же так получается, что у тебя нет этого восторга?»

У меня он есть: как только все сознание централизуется в этом единении, когда бы это ни было, посреди чего угодно, то с этим движением концентрации сознания на единении приходит восторг. Но я должна сказать, что он исчезает, когда я в этом… это мир работы, но очень хаотичный мир, в нем я воздействую на все, что меня окружает, и необходимо, я вынуждена воспринимать все, что меня окружает, чтобы воздействовать на это. Я достигла состояния, в котором все восприятия, даже те, что считаются самыми болезненными, оставляют меня совершенно спокойной и безразличной — «безразличной», это не неактивное безразличие: нет болезненной реакции какого-либо рода, я абсолютно нейтральна [жест обращения к Вечному], в состоянии совершенной ровности. Но в этой ровности есть точное знание того, что надо сделать, что надо сказать, что надо написать, что надо решить, все, что предполагает действие. Все это проходит в состоянии совершенной нейтральности, в то же время с ощущением Мощи: Сила проходит через меня, Сила действует, а нейтральность остается — но нет восторга. Нет энтузиазма, радости, насыщенности действия, совсем нет.

И я должна сказать, что состояние сознания этого восторга было бы опасным в том состоянии мира, каким он сейчас является…Потому что это имеет почти абсолютные реакции — я вижу, что это состояние восторга имеет гран-ди-оз-ную мощь. Я сделала упор на слове «грандиозное» в том смысле, что это состояние нетерпимо или нестерпимо (скорее, нестерпимо) для всего, что ему не подобно! Это то же самое или почти то же самое (не совершенно то же самое, но почти), что и всевышняя божественная Любовь: вибрация этого экстаза или этого восторга является самым началом вибрации божественной Любви, и она совершенно… да, нет другого слова, она нетерпима в том смысле, что она не допускает присутствия чего-либо противостоящего.

Так что это привело бы к ужасающим результатам для обычного сознания. Я очень хорошо это знаю, потому что иногда приходит это Могущество — это Могущество приходит… такое впечатление, что все вот-вот взорвется. Потому что оно может потерпеть только единение, отклик только принятия — восприятия и принятия. И это не самоуправная воля: оно таково ПО САМОМУ ФАКТУ своего существования, являющегося всемогущественным — «всемогущественным» не в том смысле, как люди понимают всемогущество: это действительно всемогущество. То есть оно существует полностью, тотально, исключительно. Оно содержит в себе все, но все, противостоящее его вибрации, обязано измениться, ведь ничто не может исчезнуть; но тогда такое мгновенное, можно сказать, грубое, изменение, абсолютное изменение в мире, каким он является сейчас, явилось бы катастрофой.

Вот какой ответ я получила на свой вопрос.

Вопрос был вот каким, я спросила себя: «Но почему же я, кто…?» В любой момент мне достаточно сделать вот так [жест к высотам] и… тогда есть только Господь, все есть Это — но так абсолютно, что исчезает все, что не является Этим! А соотношение сейчас такое… [смеясь] что слишком много чего должно было бы исчезнуть!

Я поняла это.

 

(молчание)

Иногда… Для тела это работа — труд — постоянное, совсем маленькое, ежеминутное непрекращающееся усилие с неощутимым результатом (во всяком случае, внешне результат совершенно несущественен), то есть любому человеку, не имеющему моего сознания, совершенно очевидно кажется, что мое тело изнашивается, стареет, медленно идет к разложению: это присутствует в атмосфере, это у всех в сознании [Мать смеется], суждения и вибрации этого рода все время набрасывается на это бедное тело, которое, впрочем, сильно осознает свою непрочность, не питает иллюзий в этом отношении! Но это спонтанное, мирное, но непрекращающееся терпение в усилии трансформации иногда вынуждает тело вздохнуть по небольшому экстазу — не по отмене или аннигиляции, совсем нет, это как если бы тело говорило: «О, Господи! молю Тебя, позволь мне спокойно быть Тобой.» В сущности, такова его молитва каждый вечер, когда, как считается, люди оставляют его в покое (к сожалению, только физически, но не ментально!) Но это… Я могла бы прекратить это, уже давным-давно я научилась отрезать это, я могла бы отрезать, но… что-то, то есть где-то, «кто-то» не одобряет! [Мать смеется] Очевидно, что этот Некто — великий Некто — хочет видеть реализованным совершенный мир и покой, совершенный отдых, и радость, пассивную радость (не очень активную, достаточно пассивной радости), пассивную постоянную радость, БЕЗ отрыва от работы. То есть исключительно важным считается не индивидуальный опыт — далеко не так: помощь, оказанная всему, фермент, заставляющий все подниматься, ПО МЕНЬШЕЙ МЕРЕ столь же важен. В конечном счете, это, вероятно, является главной причиной продолжения существования в этом теле.

Ничто внутри не задает вопросов, там нет проблемы; все проблемы, о которых я говорю, являются проблемами, поставленными телом, для тела; иначе внутри мирно, все в точности так, как и должно быть. И так в целом: все, что люди называют «хорошим», все, что они называют «плохим», все, что для них «прекрасно», все, что для них «безобразно», все это… все это составляет маленькую необъятность (не большую необъятность), которая все больше и больше направляется к постепенной реализации — вот так — в интегральном Сознании, которое интегрально (как сказать?) enjoys [наслаждается], можно сказать, имеет полноту того, что Он делает — делает, является и т.д. (это все одно и то же). Но это бедное тело…

И, вероятно… Также определенно, нельзя идти слишком быстро: если бы эта Радость была в теле, если бы этот экстаз, восторг постоянно присутствовал в теле, это наверняка вызвало бы слишком скорую трансформацию — но еще много чего надо изменить, очень-очень много…

То, что люди видят [когда смотрят на тело Матери], это только видимость, но эта видимость является выражением чего-то другого… [молчание]. Это нечто вроде знания (знание ли это?) или предвидения, данного телу, о том, как изменится эта видимость. И это кажется очень простым и очень легким, и это может произойти за мгновение, потому что это СОВСЕМ НЕ ТО — это произойдет СОВСЕМ НЕ ТАК, как люди думают или ожидают… Это скорее как видение ИСТИННОГО внутреннего движения, которое НАЛОЖИТСЯ таким образом, что покроет ложное видение, видящее вещи вот так [на поверхности]. Это очень трудно объяснить, но это… Я чувствовала это несколько раз в течение нескольких секунд (есть нечто вроде ощущения этого): есть нечто истинное, есть истинное Физическое, и оно не воспринимается нашими глазами, как они сейчас видят, но оно может стать ощутимым через ИНТЕНСИФИКАЦИЮ. И эта интенсификация вызывает внешнюю трансформацию: это то, что заменит ложную видимость настоящей формой.

Но я совсем не знаю, перестанет ли существовать ложная видимость для тех, кто не будет готов видеть истинное?… Во всяком случае, будет промежуточный период: те, чьи глаза будут открыты, смогут увидеть (то, что в Писании называется «открытые глаза»), они увидят; и они смогут увидеть не благодаря усилию или поиску, это будет возложено на них; тогда как те, чьи глаза не открыты… во всяком случае, на время будет так, что они не увидят — они будут видеть старую видимость. И то, и другое может быть одновременно.

Я ВИДЕЛА себя, какой я на самом деле являюсь, и совершенно очевидно… [Мать смеется] мое тело казалось сжатым, чтобы позволить мне господствовать над ним и без труда выходить за его пределы со всех сторон! Это так, впечатление как о чем-то, что было сжато [ shrunk, по-английски]. Английский язык очень выразителен [Мать смеется].

Но сейчас, когда такое говорится, люди воображают, что речь идет о психическом или ментальном видении — это не так, я говорю не об этом! Я говорю о ФИЗИЧЕСКОМ видении, с помощью этих глаз [Мать касается своих глаз]. Но это ИСТИННОЕ физическое видение, а не искаженное видение, не такое как сейчас.

То есть, в сущности, истинная реальность гораздо чудеснее, чем мы ее можем вообразить, потому что то, что мы представляем, всегда является переработкой или превознесением того, что мы видим — но это не так. Это не так!

Я не совсем уверена, может быть, я уже существую физически с истинным телом[178] — я говорю «я не совсем уверена», потому что для внешних чувств нет никакого доказательства этого! но… Я не пытаюсь, я никогда не стремилась увидеть или узнать; я не пытаюсь, но время от времени это как-то накладывается: на минуту я вижу себя, чувствую себя, овеществляюсь такой, как я есть. Но это длится несколько секунд, затем — пуф! ушло — замещается старой привычкой.

Ведь мы можем думать об этом только так, будто одно сменяется другим: становишься снова молодой, все признаки старения исчезают и т.д. — это все старая болтовня, это совсем не так. Это не так!

Помню, как однажды тело было сильно опечалено, как ребенок, оно немного горевало о том, каково оно есть, и тогда оно услышало голос — потрясающий голос — он сказал: «Почему ты не чувствуешь себя таким, КАК ТЫ ЕСТЬ?». И последовало переживание, но оно длилось секунду. Одна секунда, как вспышка.

Затем пришел этот чудный разум, в котором мы погрязли (я не говорю, что мы из него «вылеплены», я говорю «погрязли»), и начал спрашивать: как это может быть? И как можно продолжать действовать? И как можно сохранять контакт с остальным миром? И как… и как, и как? Тогда я остановила, я остановила все это. И что произойдет с этим телом? Каким будет его способ существования?…

Мы можем очень легко представить себе (это то, что очень легко представить), что существа могут рождаться иным образом, через мощь концентрации, и что существа могут материализоваться без каких-либо затруднений, которые есть у нас — это очень хорошо, но это будет позже. Мы находимся в промежутке, вот в чем проблема.[179]

 

 

Августа 1963

 

Я получил письмо от своего друга-издателя. Он пишет об истинных причинах отказа в публикации моей рукописи «Шри Ауробиндо или Путешествие Сознания».

 

Так-так!

 

Это интересно. Если хочешь, я прочту тебе…

(ученик читает)

…«Я уже рассказывал вам о своих пессимистических прогнозах. [180] Что касается мотивов решения, мы всегда возвращаемся к одной и той же точке: искренняя (хотя и неоднозначная) воля экуменизма [181], интеллектуальное любопытство, скорее широкое, чем глубокое, допускают такой менталитет, который придает нашему издательству направление и имидж, позволяющие уделять некоторое внимание академическим эссе, считающимся (неправильно в данном случае) относящимися к известной «восточной духовности». Но как только речь заходит о том, чтобы прожить такое эссе изнутри, вся добрая воля замыкается в своей скорлупе. Реакция даже усугубляется, если автор — «ренегат»: западный человек, перешедший на сторону противника. (Поверьте, что я знаю кое-что об этом. [182]) Должен подчеркнуть, что такая реакция не только непроизвольная, а, более того, несознательная (это не оправдание, а отягчающее обстоятельство). Преграда, возведенная перед вашей первой рукописью [183], стала еще жестче с появлением второй рукописи, заметно более личностной, то есть, менее «открепленной», менее «объективной», чем первая — и более пространной. Используя литературу, вы можете коснуться кого хотите. Посредством прямого эссе вы затронете — и тем хуже, или тем лучше — только тех, кто ищет. Наше издательство и наши читатели не принадлежат, в этом смысле, к категории тех, кто ищет.»

 

Он сознателен!

Это очевидно, я говорила тебе это все время: эта книга не для них. Тех, кто ищут, таких немного.

Тех, кто ищет… действительно, их немного.

Я вижу письма, которые мы получаем от тех, кто убежден, что они не только ищут, но и нашли… от тех, кто претендует быть учениками Шри Ауробиндо, и эти письма приходят отовсюду: из Франции, Германии, Англии — но они не понимают, они не понимают!

Как бы там ни было, это ничто не значит, эта книга — для будущего.

 

Самое главное, они думают, что все поняли.

А, чем меньше мы знаем, тем больше думаем, что что-то знаем.

Да, они знают все, мы не можем их ничему учить.

Надо, чтобы они возвратили тебе рукописи, обе. Не стоит им там гнить.