Нелитературные языковые подсистемы.

За пределами литературного языка оказываются территориальные и социальные диалекты.

Диалект.

Территориальный, или местный, диалект «свидетельствует скорее о географическом, нежели о социальном членении языка. Однако территориальная локализованность – лишь одна из характерных черт этой подсистемы национального языка; одновременно это и социальная языковая разновидность, поскольку местными диалектами владеет круг лиц, достаточно определенных в социальном отношении: в современных условиях это крестьяне старшего поколения» [Крысин 1989: 46]. Поскольку предметом нашего исследования выступает речь городских школьников, проблема влияния диалекта на характер становление языковой личности (важная сама по себе) в настоящей работе не рассматривается.

Просторечие.

Другой нелитературной сферой языкового общения является просторечие – «ненормированная, социально ограниченная речь горожан, находящаяся за пределами литературного языка» [Капанадзе 1984: 5]. Традиционно в объем понятия термина «просторечие» вкладывается два значения. Во-первых он обозначает общенародные, нарушающие нормы литературного языка средства общения, которые не имеют собственных признаков системной организации, но проявляются на всех языковых уровнях (фонетика: километр, шофер, маненько, колидор, транвай, ндравиться; морфология: туфель, статуй, делов, на бюллютне, матеря, без пальта, ширше; синтаксис: интересоваться об политике, достигать до цели; лексика: ложить, покласть, серчать, дух (запах), шитво, озябнуть) [подробнее см.: Журавлев 1997: 391]. Говоря о просторечной лексике можно, по справедливому выражению Л.А. Капанадзе, выстроить лестницу, «ступени которой займут лексические единицы, пришедшие из разных сфер языка, – здесь встретим диалектизмы, жаргонизмы, профессионализмы, «канцелярит» и даже номенклатурные обозначения. Современное просторечие – необычайно пестрое явление, в нем получают распространение самые неожиданные языковые аномалии из самых неожиданных источников, и существование и одновременное сосуществование разнородных языковых явлений в пределах городского просторечия поддержано тем, что эта лексическая «общность» не является системой и не образует регулярных лексико-семантических рядов» [Капанадзе 1984а: 127].

Второе значение термина «просторечие» – элементы низкого стиля устной речи, которые служат для выражения сниженной (вульгарной) экспрессии (паскуда, стерва, долбануть, враскоряку, сволочь и др.). Обслуживая узкобытовые сферы коммуникации, просторечие проникает в повседневную речь горожан в виде субстрата. При этом ярче всего этот субстрат проявляется в речевых жанрах низкой бытовой словесности: в бытовой ссоре, болтовне, семейном разговоре и т.п.

Молодежный жаргон.

Особое значение в связи с общими задачами нашего исследования имеет еще одна нелитературная форма речи – молодежный жаргон (арго, сленг). Изучение этой речевой стихии активизировалось в нашей стране в последнее десятилетие [См.: Елистратов 1994, 1995; Ермакова, Земская, Розина 1999; Словарь молодежного... 1992; Химик 2000; Юганов, Юганова 1997; Химик 2002; и др.]. Как справедливо пишет В.С. Елистратов, «арго является языковым отражением неистребимой потребности людей объединяться, группироваться с самыми различными целями – от совместного продолжения потомства (семья, семейное арго) до совместного постижения тайн бытия (например арго теософов) или коллективного грабежа и убийства (уголовное арго)» [Елистратов 1995: 24]. Эту особенность жаргона ученый назвал герметическим комплексом. Другая, противоположная тенденция речевого функционирования арго обозначена им термином кинический комплекс (от слова кинизм – направление в древнегреческой философии, ярким представителем которой был знаменитый Диоген из Синопа). Главная отличительная черта кинизма – принципиальная неофициальность, незавершенность. В этом смысле арго – противоположность подъязыку кодифицированной литературной речи. Это язык улицы, язык неформального общения, отрицающий всякий контроль и диктат государственной власти. Наконец, еще одна характерная для современного арго (и молодежного жаргона – в особенности) черта – это то, что исследователь называет раблезианским комплексом. Эта характеристика арготического дискурса связана с миросозерцательной природой функционирования жаргона – с народной смеховой философией, в основе которой лежит оптимистическое карнавальное мироощущение [См.: Бахтин 1980], коллективное бессознательное этноса, которое дает индивиду ощущение бессмертия в своем качестве части целого, клеточки могучего вечного организма нации. Именно этим объясняется интерес арготического дискурса и тезауруса к карнавально-раблезианской тематике: еда, выпивка, отправление естественных потребностей, драка, половая жизнь вообще и обозначение атрибутов телесного низа, в частности. «Арго, – пишет Елистратов, – по сути дела, мало интересуется остальным миром, информация из него привлекается постольку, поскольку она имеет отношение к телесной жизни. Но дело в том, что потенциально к человеческому телу имеет отношение все, весь мир. Поэтому арго – это имманентная проба мира в призме человеческого тела, языковая попытка сделать мир огромным человеческим телом. Это смеховое очеловечивание мира, его «отелеснивание», «инкарнация», превращение его в тело. Мир осмеивается через тело и таким образом перестает быть страшным, чуждым. В этом и заключается глубинная магия арго. Глубинно арго, со всем его словесным, фонетическим, словообразовательным, риторическим составом, есть грандиозная смеховая метафора тела» [Елистратов 1995: 105-106].

Молодежный жаргон восходит к интержаргону, подсистеме, обслуживающей фамильярно-бытовую сферу социального взаимодействия городской молодежи. Характерно то, что в работах современных лингвистов это речевое явление все чаще оценивается не как негативное (с которым «необходимо бороться»), а как закономерное и (даже) положительное. «Арго – это не паразитический нарост, – пишет все тот же Елистратов, – не порча, а смеховая лаборатория языка» [Там же: 670].