Переводческие концепции эпохи Возрождения

Разговор о переводческих концепциях ренессансных авторов принято начинать с «Трактата о правильном переводе» («De interpretatione recta»), вышедшем в свет в 1426 г. Его создателем был упоминавшийся выше один из крупнейших представителей итальянского гуманизма Леонардо Бруни. В качестве первого и непременного условия переводческой работы Бруни называл хорошее знание исходного и переводящего языков (если пользоваться современной терминологией). Вместе с тем он подчеркивал, что указанный момент, будучи абсолютно необходимым, отнюдь не является полностью достаточным: ведь нередки случаи, когда люди, удовлетворяющие данному требованию, оказываются совершенно непригодными для выполнения обязанностей переводчика, подобно тому как далеко не все знатоки живописи способны рисовать сами. Поэтому нужно обладать глубокими познаниями в языке и литературе оригинала и не просто быть сведущими в языке и литературе перевода, но и господствовать над ними обоими. Саму же сущность задач, возникающих при передаче иноязычного текста, Бруни формулирует следующим образом: «Подобно тому, как те, которые по образцу какой‑либо картины рисуют другую картину, заимствуют у своего образца и фигуру, и позу, и формы всего тела, намереваясь не самим что‑то сделать, а воспроизвести то, что сделал другой, – так и в переводах наилучший переводчик передает все содержание, и дух, и намерение автора оригинала, перевоплотит в максимально возможной степени фигуры его речи, позу, стиль и очертания подлинника, стремясь воссоздать их все[54].

Справиться с подобной задачей в состоянии лишь человек, начитанный в произведениях философов, ораторов, поэтов и других авторов. Только ему под силу сохранить облик оригинала, передав как смысловую сторону составляющих его слов, так и присущие последним «блеск и наряд».

Развитие, а отчасти некоторое уточнение положений трактата Бруни можно найти в труде его соотечественника Джаноццо Манетти (1396–1459), носящем такое же название. Хотя в тексте последнего нет прямых ссылок на предшественника, однако его содержание ясно свидетельствует о том, что Манетти не только внимательно читал работу Бруни, но и включил большие отрывки из нее в свою книгу, внеся лишь незначительные стилистические изменения.

Так, Манетти подчеркивает необходимость тщательного, обширного и всеохватывающего знания языка, с которого делается перевод, рекомендуя для его приобретения долгое и внимательное чтение первоклассных поэтов, ораторов, историков, философов, теологов. Вместе с тем имеется у Манетти и новый момент – различие между текстами, целиком ориентированными на эмоциональную выразительность (поэзия, ораторская проза, исторические сочинения), и трудами, чьи риторические установки подчинены необходимости высказывать истину (философские трактаты и Священное Писание). В первом случае допустимо преодолевать сухость, которая присуща оригиналу, придавая переводу красоту и элегантность в соответствии со своим желанием. Но верные переводчики философов и теологов не должны позволять себе подобных отвлечений и не имеют права слишком удаляться от цели перевода. Вместе с тем не следует безоговорочно следовать даже за самыми первоклассными авторами, но придерживаться средней и безопасной дороги. Таким образом, переводчику надлежит быть настолько скромным, чтобы у читателя не возникало подозрения, будто он уклоняется в ту или другую сторону.

В XVI столетии переводоведческие труды создаются и представителями французского Возрождения. В первую очередь здесь называют имена Жака Пелетье дю Мане (1517–1582) и Этьена Паскье (1529–1615). По мнению названных авторов, сущность оригинала определяется двумя моментами: своеобразием языка, на котором он написан, и стилем его создателя. Отмечая необходимость избегать двух опасностей: примитивно‑буквального следования подлиннику и вольного пересказа, дю Мане и Паскье отстаивали максимально возможное приближение к оригиналу, уподобляя переводчика Икару, который, приближаясь к солнцу, должен, однако, не переступать невидимой границы. Указанная «высокая дословность» представляет собой идеальную цель переводчика, который, не нарушая внутренних законов перевода, несмотря на несходства языков, стремится к конечному приближению, хорошо зная, что достигнуть полного соответствия невозможно.

Наибольшим вниманием исследователей пользуется концепция одного из виднейших представителей французского Ренессанса, поэта и переводчика Этьена Доле (1509–1546), который включил в свою книгу «Французский оратор» (1540 г.) специальное рассуждение «Об искусстве хорошо переводить с одного языка на другой», где выдвигались следующие положения:

1) переводчик обязан до конца понимать то, что переводит, т. е. содержание оригинала и намерения автора;

2) он должен быть властелином обоих языков, т. е. в совершенстве владеть исходным и переводящим языками;

3) перо переводчика не должно быть связано словами и конструкциями оригинала. Иными словами, не следует передавать подлинник слово в слово, поскольку такое рабское следование автору оригинала извратит содержание последнего и разрушит красоту его образного выражения;

4) переводя с языка более развитого на менее развитой, переводчик постоянно должен стремиться развивать последний;

5) нельзя забывать о плавности и гармонии переведенного текста, ибо всякий раз надо дать возможность испытывать радость не только душе, но и слуху читателей.

Таким образом, Э. Доле, говоря современным языком, выдвигает задачу воспроизведения идейно‑художественного звучания подлинника. Однако позднейшие комментаторы обратили внимание не на то обстоятельство, что под флагом защиты упомянутой выше «плавности и гармонии» перед переводчиками открывалась широкая возможность вносить изменения в переводимые тексты, никак их не оговаривая. Поэтому и у Доле, и у Амио, и у их коллег в других странах ренессансной Европы получили распространение так называемые «энспликативные переводы» с сокращениями, вставками, поправками, добавлениями. Кстати, именно указанное обстоятельство было использовано инквизицией для обвинения Этьена Доле в ереси. Обратив внимание на слова Сократа в переведенном им диалоге Платона: «Смерть бессильна над тобой, ибо ты еще не так близок к своей кончине, а когда ты скончаешься, она тоже будет бессильна, ибо ты обратишься в ничто», – инквизиция подвергла текст специальному рассмотрению и пришла к выводу, что приведенная цитата не только отсутствует у Платона, но и противоречит его взглядам, а кроме того, ставит под сомнение христианский догмат о бессмертии души. Доле был осужден и сожжен; такая же судьба постигла и его книги.

Противоречие между приведенными теоретическими постулатами Доле и его переводческой практикой привлекало внимание и позднейших исследователей. Анализируя его, французский ученый Эдмон Кари отметил, что в данном случае справедливее говорить не о непоследовательности французского гуманиста и его коллег, а об исторической изменчивости самого понятия адекватности перевода: «…Разумеется, никто не станет требовать, чтобы в наше время переводили так… но в XVI в. именно в этом заключалась наибольшая, во всяком случае, наиболее реалистическая верность… Другая верность, та, которую мы одобряем для нашего времени, тогда была бы равносильна стремлению к формальной виртуозности»[55]. К схожему выводу пришли и английские исследователи переводов елизаветинской эпохи.